О людях и бегемотах
Шрифт:
Согласно той же социологической аксиоме, точнее, сделанным по ней выводам, как только население колонии достигает критической точки, регресс останавливается. А вам и регрессировать было некуда.
Короче, со временем популяция ваша начала расти, потом количество перешло в качество, и на фоне полностью одичавших гиптиан вы стали единственным разумным видом на этой планете.
А ты говоришь, Дарвин.
А если и Дарвин, то почему половина обезьян превратилась в людей, а вторая половина — нет? Не знаешь? Я тебе скажу. В людей превратились те, которые прилетели с Гип-то. А обезьяны остались обезьянами.
А потом прилетели мы.
— В проекте «Ковчег» тоже есть люди?
— Да, — сказал Юнга. — В ограниченном, прости меня еще раз, количестве. Думаю, как только нашим ученым станет известно, что данный вид биологических существ потенциально разумен, всяческие опыты над ними сразу же прекратятся как неэтичные. Из подопытных кроликов наши приматы превратятся… в домашних любимцев. А потом мы передадим их вам. Если захотите. Я со старшими уже разговаривал, в принципе, ничего сложного тут нет. Хотите, заповедники для них стройте, хотите, прогрессорством занимайтесь… Ваше дело. Только все равно это сейчас неважно. Проблема номер один — имперский крейсер, и она в буквальном смысле висит над нашими головами.
Они помолчали.
— Юнга, — сказал Лева. — Скажи, а еще какие-нибудь сюрпризы будут?
— Не думаю, — сказал Юнга. — Хотя могут быть. Если мы все останемся живы, для меня это будет сюрприз.
Маневры
В кресле второго пилота Гоша ощущал себя не слишком уютно. Нельзя сказать, чтобы он не доверял Марине как космическому пилоту, ибо опыта вождения инопланетных разведывательных шлюпок у него не было.
Но все же он нервничал.
Если что-то двигалось со скоростью большей, нежели та, с какой Гоша привык ходить пешком, он предпочитал сидеть за рулем. Сейчас его угнетало отсутствие такой возможности.
И не только это.
— Марина, я, наверное, дурак.
— Почему?
— Не знаю. Мы ведь, скорее всего, погибнем?
— Не исключаю такой возможности.
— Ты достаточно спокойно к этому относишься.
— На кону жизнь двух цивилизаций. И она зависит и от моего спокойствия в том числе. Да и ты тоже не особо суетишься.
— У меня работа такая, — сказал Гоша.
— И у меня такая работа, — сказала Марина. — В каком-то смысле мы с тобой коллеги.
— Ты разведчик, а я — контрразведчик, — сказал Гоша.
— Но мы оба работаем ради безопасности наших народов.
— Вот об этом я и хотел поговорить.
— О безопасности?
— Нет, — сказал Гоша. — О твоем народе.
— Что тебя интересует?
— Э… — сказал Гоша. — Может быть, это не слишком тактичный вопрос. Но я хотел бы знать, каков твой статус в цивилизации Гип-то.
— С момента активизации я становлюсь полноправным гражданином нашей планеты.
Ага, подумал Гоша. А я-то опасался, что она фигурирует в бортовом списке как вещь. Предмет высокоточного оборудования, например.
— Но ты хочешь спросить что-то еще, — заметила Марина. — Хочу заметить, что ты слишком… как это помягче сказать? Заторможен. Я имею в виду, для контрразведчика.
— Видишь ли, я торможу, когда речь идет не о моих профессиональных интересах, — признался Гоша. — Я… у меня к тебе личный разговор.
— Тогда говори. Через сорок минут мы будем на Лунной базе, и нам будет вообще не до разговоров.
Да, подумал Гоша. Этого я и боюсь. Что нам будет не до разговоров, а потом нас вообще могут убить. И один вопрос так и останется невыясненным.
Но как его задать?
— Я знаю, что это звучит глупо, — сказал Гоша. — разумом я понимаю, что твой нынешний облик ничего не значит, и на самом деле ты совсем не та молодая привлекательная женщина, которую я вижу, а…
— Механизм, — подсказала Марина.
Гоша сделал вид, что его очень интересует картина, открывающаяся из иллюминатора.
— Машина, — сказала Марина.
— Искусственный объект, — сказал Гоша. — Но я… Ты способна испытывать эмоции?
— Конечно. Это необходимое условие для правильной эксплуатации.
— Но способна ли ты испытывать эмоции вне сферы своей компетенции?
— Интересный вопрос, — сказала Марина. — К чему бы он?
— Ты мне нравишься, — выпалил Гоша.
— И только? — Марина кокетливо вздернула бровь.
— Нет, — сказал Гоша. — Ты мне так сильно нравишься, что это меня пугает. Так сильно, как мне никто раньше не нравился. Разумом я опять-таки понимаю, что испытывать такие эмоции к тому, что не совсем женщина, да еще имеет инопланетное происхождение, не слишком разумно, но контролировать свои чувства я не могу. По крайней мере, это чувство.
— Забавно, — сказала Марина. — Меня тоже кое-что пугает.
— Что?
— Что я, искусственный, как ты выразился, объект, испытываю некоторые эмоции по отношению к объекту естественного происхождения, да еще и ставшего продуктом эволюции другой планеты.
— Какие именно эмоции? — спросил Гоша.
И когда он получил ответ не словами, а неким вполне определенным действием, он подумал, что, в сущности, зависший на орбите его родной планеты боевой имперский крейсер является всего лишь досадной мелочью и думать надо совсем о другом.
Витя Белый спал на кожаном диване, когда его аккуратно потрясли за плечо. Открыв глаза, он увидел одного из пацанов (а кого еще он мог увидеть?), который пытался сделать многозначительное лицо. Непривычные к таким упражнениям мышцы повиновались плохо.
— В чем дело? — спросил Витя, находясь на грани между сном и явью.
— Стучат, — сказал пацан.
— Кому? — спросил Витя. — Кому тут вообще можно стучать?
— Не кому, а куда, — сказал пацан. — В дверь.
— Ты себя хорошо чувствуешь? — спросил Витя. — Мы на Луне. За дверью — вакуум.