О людях и нелюдях
Шрифт:
— Это Ясеница, — пояснил Дрозд Винке. — На ней стоит Надреченск. Вон, на другом конце излучины, на том же берегу, что и мы, видишь?
Парень указывал на что-то, вероятно, видное ему, но девушка ничего не разглядела в изумрудно-голубой дымке, в которую сливались вдали река, зелень полей и синь небес.
Оборотни уже не в первый раз спорили, как лучше добираться до города. Вьюн предлагал идти по наезженной дороге, шедшей вдоль крутого берега реки. Дрозд хотел переправиться через Ясеницу и срезать излучину по прямой, через долину. Там, где остановились путники, перейти реку вброд было просто,
Город разросся благодаря расположенному поблизости речному порту. Оттуда товары и люди отправлялись дальше на восток, к устью Ясеницы, где стоял Венцеград, столица Лада. В Надреченск стремились торговцы и путников с севера, юга и запада, ибо для многих водный путь оказывался наиболее удобным. Городом и прилегающей областью уже много лет правил королевский наместник лорд Орлик.
Оборотни не раз бывали в Надреченске, Вьюн даже довольно долго жил там, успев завязать некоторые полезные знакомства среди местных нелюдей.
— На тракте одна застава за другой, да и петлю он вслед за рекой делает немалую, — напомнил Дрозд. — А по долине в два раза короче, и, скорей всего, никаких проверок.
— Через заставы мы проходить наловчились, спасибо Ромашечке, — сказал Вьюн, поглядывая на Винку. — На дороге можно в телегу попроситься, авось подвезут. А по долине твоей топать придется на своих двоих. Да еще к Надреченску через мост идти, а там тебя проверят почище всяких застав. И в пасть заглянут, и под хвост.
— С тракта в город тоже свободно не войдешь. Зато долиной быстрее и не придется все время в зверином облике путешествовать. На дороге-то и патрулей полно, не только беленые будочки. Значит, нам на четырех бежать. Предлагаешь Виночке весь путь котомки на себе тащить?
— Слушай, приятель, тебе сон дурной приснился? Чего ты так стражи забоялся?
— Считай, что приснился, — неохотно ответил Дрозд. — Осинка же предупреждала, что теперь оборотней еще строже держат. И еще неизвестно, кто сжег ее дом, и кого они искали. Зачем нарываться? Береженого и Крылатая бережет.
— Людское присловье! — фыркнул кошак. — Клыкастый никого не бережет, но если очень попросить, не станет тебе гадить.
— Не надо о нем, — попросила девушка.
— К ночи перестану поминать, обещаю, — заверил Вьюн. — А ты, Ромашечка, каким путем идти хочешь?
— Наверное, коротким.
Предложенный Дроздом путь выглядел более спокойным. Весь последний день они шли по весьма оживленному участку дороги, и девушке было очень не по себе от внимания иных прохожих-проезжих. Те, как и предупреждал Вьюн, считали, что идущая с двумя молодыми оборотнями особа (нелюдей в ее спутниках распознавали почти сразу по отсутствию на шеях крыликов) и другим не откажет. Парни огрызались на подобные предложения, но история о родстве Винки с Дроздом мало кого убеждала, а идти на открытый конфликт с людьми пес и кот не осмеливались. Спасал положение лишь откровенный испуг девушки и ее бросающаяся в глаза наивность.
Для Винки это было первое путешествие, и она уже насытилась прелестями дорожной жизни, все чаще жалея, что не осталась в одном из пройденных селений. Но увидеть город, к тому же большой, по-прежнему хотелось. Попутчики ей не надоели, хотя с каждым днем меньше и меньше напоминали беззащитных зверушек. Винка твердо решила, что расстанется с парнями в Надреченске.
Путешественники без труда переправились через Ясеницу. Река текла по широкому мелкому руслу, омывая многочисленные отмели и перекаты. Пологий и болотистый противоположный берег не спешил привечать парней и девушку. Троица долго брела по топкому мелководью сквозь сизые заросли рогоза, ближе к твердой земле украшенные яркими лиловыми кострами плакун-травы. Наконец удалось выбраться на сушу. Впереди тянулся широкий сырой луг, весной наверняка скрывающийся под разливом.
Заливной луг казался бесконечным, жилья поблизости видно не было, и Винка приуныла, вспомнив, что у них осталось не так уж много еды. Парни вряд ли беспокоились о такой мелочи, ведь они всегда могли наесться в зверином обличье, а что будет делать она? Ей почему-то не пришло в голову, что изловленных псом кроликов можно зажарить над костром.
Огнем, к некоторому удивлению Винки, парни очень даже пользовались. А в родном селении болтали, что нелюди боятся пламени, как и все дикие звери. Но и Вьюн, и Дрозд, когда приходилось ночевать в лесу или поле, перекидывались в животных и с удовольствием устраивались вместе с девушкой у заранее разведенного костра. Так и спали втроем, улегшись потеснее, чтобы не мерзнуть. Видно, сказки о страхе оборотней перед огнем происходили из того же дремучего источника, что и сведения об их незамедлительном бегстве при виде серебра.
Люди в долине попадались редко. Несколько раз Винка замечала одинокие хутора, работников в полях и пасущихся коров, но парни не стремились к общению с кем бы то ни было. Они большей частью шли без дороги, ориентируясь по солнцу да еще каким-то известным лишь нелюдям приметам.
— Вы бывали здесь раньше? — спросила как-то Винка.
— Лезть в такую дыру дважды? — фыркнул Вьюн. — Ты меня за кого принимаешь? Я — городской кот, сколько можно повторять!
— Как же ты так уверенно идешь? — не отставала девушка, давно привыкшая к приступам недовольства котяры и смирившаяся с ними, как с моросью, висящей с утра в воздухе. И то, и другое малоприятно, но приходится терпеть.
— Оборотни умеют находить дорогу, — ответил кошак, напустив на себя важный вид.
— Как? По запаху?
— По запаху собачки бегают. У нас, котов, есть чувство направле…
Не договорив, шедший чуть впереди Вьюн взмахнул руками и исчез. Винка едва успела защитить лицо от хлестнувших ивовых веток и встала как вкопаная. Дрозд чуть не налетел на нее.
— Похоже, на сей раз чувство направления подвело твоего котика, — глубокомысленно заявил он, отодвигая девушку с дороги и осторожно заглядывая вперед.
Винка тут же шагнула следом и чуть не полетела вниз. Дрозд вовремя подхватил ее за талию.
— Виночка, не рвись на помощь, с котиком все в порядке. Слышишь?
Девушка прислушалась. Действительно, из зарослей у подножья глинистого склона, прочерченного гладкой полосой, оставленной съехавшим вниз кошаком, доносились вопли, сначала нечленораздельные, а после сменившиеся отборной бранью, произносимой, впрочем, с абсолютно счастливыми интонациями.