О людях и самолётах 2
Шрифт:
Джинн махнул полстакана «Шпаги», посинел, выдохнул язык пламени, по его смуглому лицу пошли цвета побежалости.
– Крр-репка, зараза – выдохнул он, занюхивая ковровой туфлей.
– Ты закусывай, закусывай, а то с непривычки-то… – забеспокоился Аладушкин, пододвигая к джинну тарелку с квашеной капустой.
– Спасибо, добрый господин, – сказал джинн, – а что это мы пьём?
– Дык спирт технический, «Шпага» по-нашему. Как это по-арабски? А, алкоголь, вот.
– Сколь велика и удивительна сила этого волшебного напитка! – покрутил головой джинн, – только хорошо бы его настоять на чем-нибудь.
– Это можно, – ответил Аладушкин, – мы настаиваем, завтра поговорим,
– Конечно, отдыхай, господин, – поклонился джинн, – только сначала задай работу своему рабу, ибо я в сне не нуждаюсь.
Задумался Аладушкин и вдруг понял, чем ему может помочь джинн. А надо сказать, что учился он заочно в Военно-воздушном инженерном медресе имени многоучёного хакима Николая ибн Егора, да будет благословенна его борода, где набирался благочестивой авиационной мудрости, но учёбу запустил и боялся отчисления.
– Слушай, а ты контрольную по тактике ВВС можешь? И по радиолокации… И по…
– Ни о чём не беспокойся, господин! – ответствовал джинн. – Ложись спать, и пусть Аллах пошлёт тебе сладостные сны, только не отключай на ночь компьютер и принтер. И вообще, никогда не форматируй жёсткий диск, ибо тогда вернусь я в своё заточение в лампе, и более не смогу служить тебе, господин.
Аладушкин лёг спать, а джинн, который благодаря мудрости полковника Элохимсона владел техническим английским, поудобнее устроился в системном блоке и скачал весь Интернет, но своим волшебством сделал так, что Аладушкин за трафик не заплатил ничего. После этого возжёг кальян, наполненный ароматными восточными травами и мануалами, и до полуночи курил их, а когда наступила полночь, джинн, умудрённый всеми знаниями, накопленными человечеством, и вооружённый марксистско-ленинским диалектическим методом, взялся за контрольные. Когда Аладушкин проснулся, он увидел, что принтер как бы слегка дымится, все контрольные выполнены, распечатаны и даже сконвертованы. И только одну контрольную джинн сохранил в файл, потому что в принтере кончилась бумага.
С тех пор пошла у Аладушкина новая, счастливая жизнь. Он ходил на службу, а джинн оставался на хозяйстве. По вечерам они гоняли в «Контру» по сетке, но Аладушкин подозревал, что джинн поддаётся…
В свободное время джинн полюбил настаивать спирт на разных экзотических плодах, а поскольку без труда мог пронзать пространственно-временной континуум, то получались у него диковинные по вкусу и цвету напитки. Однажды джинн приволок мешок фиников, которые он стряс с трёх гордых пальм Аравийской земли, но спирт на них не настаивался, и Аладушкин отдал финики в столовую на компот, объяснив их появление посылкой от двоюродной бабушки из Абхазии. Лучше всего оказалось настаивать «Шпагу» на морошке, которая нравилась обоим, а для джинна была экзотикой. Для себя джинн изготовил бутыль напитка, настоянного на плодах анчара, но Аладушкину запретил его пить строго-настрого. Напиток неприятно мерцал и даже выглядел ядовитым. Джинн своим изобретением очень гордился, и после стакашка-другого впадал в нирвану. Чалму, халат и ковровые туфли он уже давно не носил, а являлся Аладушкину в джинсах и в футболке с надписью на пузе «Одмин Всея Руси».
Однажды в гарнизоне выключился свет, но Аладушкина это не встревожило. Во-первых, его компьютер питался от бесперебойника, а во-вторых, он знал, что джинн успеет себя сохранить на винчестер, как уже было много раз.
Придя домой, он включил компьютер и похолодел, прочитав на экране DISK BOOT FAILURE, INSERT SYSTEM DISK AND PRESS ENTER.
Не раздеваясь, он сел к компьютеру и попытался вернуть к жизни диск и джинна. Всё
И тогда Аладушкин опечалился в сердце своём, ибо полюбил джинна, и комната в общаге без него казалась пустой и мёртвой. Он налил себе «Шпаги» на морошке и, пригорюнившись, стал вспоминать, как им хорошо и весело жилось. Однажды, например, джинн всё-таки соблазнил Аладушкина танцовщицей, но она оказалась какой-то слишком виртуальной, и ни в какое сравнение не шла с официанткой Надюшей, а ещё…
– Господин, ты пьёшь один? – внезапно прозвучало у него за спиной, – прости мою дерзость, но это путь к алкоголизму…
– Джинн!!! – заорал Аладушкин, облившись «Шпагой», – ты вернулся?!!
– Откуда, господин? – удивился джинн, – я и не уходил никуда… Так, отлучился на часок, познакомился на вашем сервере с парой демонов, в «Контру» погоняли под анчаровку.
– Так свет пропадал и компьютер…
– А… – смутился джинн, – было такое. Это к нам бес с подстанции заходил, скучно ему одному, налили мы ему стакан, а его с непривычки и повело, после солярки-то с мазутом… Но сейчас уже всё нормалёк! Что пожелает господин? Может быть, другую танцовщицу? Демоны что-то говорили про Волочкову… А?
Репатрианты
– Товарищ майор, на полсотни втором опять высокое в «Букете» выбивает, – сказал инженер эскадрильи, – только теперь на первом передатчике.
– А раньше на каком выбивало?
– А раньше на третьем. А теперь на первом…
– Сами-то смотрели, нашли чего?
– Никак нет, всё облазили, вроде нормально всё, придётся, наверное, борт в ТЭЧ закатывать.
– Ладно, – нехотя сказал Артемьев, – пошли, сам гляну. Стремянку не убирали?
Около бомбардировщика ревела машина АПА, под самолётом стояли ребристые кожухи, снятые с передатчика и высоковольтного выпрямителя. Артемьев пристроил фуражку на кожух, вздохнул и полез по стремянке. Он понимал, что если инженер эскадрильи и техники ничего не нашли, то ему лезть бессмысленно, но в конечном счёте решение принимать всё равно придётся ему, инженеру полка по РЭБ. На стоянке блуждающий дефект всё равно не найдёшь, придётся закатывать самолёт на неплановый ремонт в ТЭЧ, а может быть, даже вызывать заводскую бригаду. Командир на совещании опять будет расстраиваться по поводу снижения боеготовности и бестолковых РЭБовцев, а зам по ИАС, конечно, скажет, что если отказ будет по вине части, то командировочные заводским будет оплачивать инженер по РЭБ из своего кармана.
За спиной инженера кто-то хихикнул.
«Эта сволочь эскадрильская ещё и хихикает! – обозлился Артемьев, – запустил матчасть, а я за ним разгребать должен, опять жопу по самые плечи раздерут…»
Осторожно, чтобы не удариться об острые углы станций, он протянул руку и щёлкнул выключателем, тускло засветился плафон. За спиной опять хихикнули, теперь громче. Внезапно до Артемьева дошло, что он не может слышать хихиканье инженера эскадрильи: тот остался внизу, а хихикают внутри самолёта. Осторожно переступая на стремянке, он обернулся. На кожухе передатчика сидел человечек и болтал ножками. В руке он держал крошечные бокорезы. Человечек был в техничке, но не в технарском берете на верёвочке, а в шапочке, похожей на тюбетейку. У человечка были огромные совиные глаза и зеленоватая кожа.