О маленьких рыбаках и больших рыбах
Шрифт:
Я дал ему свой ножичек. Матвей Иванович взял его свободной рукой, отрезал леску, торчащую изо рта щуки, и опять быстрым движением перенес щуку в лодку и бросил на дно.
— Вот теперь и вы, молодые люди, с уловом! — сказал он с довольным видом.
Но «улов» стал так прыгать и метаться в лодке, что вот-вот выскочит. У меня снова колени задрожали от волнения, и я готов был броситься на щуку, но Матвей Иванович взял кормовое весло и, выждав момент, слегка ударил им щуку по затылку. Она сразу успокоилась и вытянулась на дне лодки неподвижно с открытым ртом. А Матвей Иванович
— А теперь займемся вашей удочкой, молодой человек!
— А я про нее и забыл!
Освободить удочку оказалось нелегко — леска ее была запутана за куст самым сложным образом. В конце концов мы ее все-таки распутали, хоть и провозились долго.
Но удочка была без крючка, крючок остался во рту щуки. В раскрытой пасти ее он был хорошо виден, и казалось, что его не трудно достать. Не подумавши, я наклонился над щукой и двумя пальцами взялся за крючок. В этот момент щука вдруг судорожно закрыла рот, и ее острые зубы больно укололи мои пальцы. Я вскочил от неожиданности и резким движением выдернул пальцы и сразу же почувствовал жгучую боль, а мой указательный палец залился кровью.
Шурка засмеялся, а Матвей Иванович сказал назидательно:
— Пусть этот урок послужит вам на пользу, молодой человек, — щуке, даже мертвой, никогда не следует совать пальцы в рот!
А мне, хоть и очень больно было, но тоже смешно стало, и я засмеялся, и боль как будто ослабела.
Когда мы вернулись на берег, Матвей Иванович послал Федю в сарай и велел ему принести свою кожаную сумку и чайник с кипячении водой. В сумке оказалась среди других мелочей чистая тряпица, аккуратно завернутая в бумажку.
Матвей Иванович велел мне промыть укушенный палец кипяченой водой. Когда я смыл кровь, на пальце стали ясно видны три продольные глубокие царапины и стало опять очень больно. Матвей Иванович аккуратно обмотал мой палец тряпицей и перевязал катушечной ниткой, которая также нашлась в его сумке, и сказал:
— Долголетний опыт научил меня брать с собой на рыбалку эти вещи. Всякого рода порезы, уколы крючком и случаи, подобные вашему, на рыбалке — весьма частое явление.
Боль в пальце постепенно утихла.
А солнце, между тем, спустилось уже совсем низко. Вот-вот сядет!
Вернулись с ужения Володя и Андрейка. Оба веселые и довольные. Даже всегда серьезный и мрачный Андрейка улыбался во весь рот.
У каждого оказалось поймано больше десятка крупных окуней. А Андрейка, кроме того, показал нам сорогу, которая ему попалась. Никогда я такой сороги не видал ни раньше, ни после. На удочку сорожка берет обычно маленькая, редко-редко с полфунта попадается. А Андрейкина сорога фунта два с половиной! Подивились мы на нее. Даже Матвей Иванович сказал, что ему такую сорогу редко приходилось видеть.
Мы с Шуркой им свою щуку показали.
А Володя спрашивает:
— А кто ее поймал?
Этот простой вопрос привел нас в затруднение.
— Все, — говорю, — ловили, втроем.
Но Матвей Иванович лучше сказал:
— Она сама поймалась, молодые люди, так как никто ее ловить не собирался.
Ребята засмеялись, а мы стали им подробно рассказывать, как было дело.
В это время Вася вылез из-под берега. Лицо у него так и расплылось в счастливую улыбку. Ершей своих показывает — наловил он их чуть не целую корзиночку.
— Так берут, так берут ерши! — говорит. — Если бы еще посидеть, еще бы столько же наловил.
Весело нам всем стало. Начали мы смеяться, шалить, беситься. Только один Матвей Иванович оставался серьезным, да Федя сидел спокойно, только улыбался, на нас глядя.
Наконец, Матвей Иванович говорит нам:
— Ну, молодые люди, день уж кончился. Давайте к ночлегу готовиться. Идите дрова собирать!
Скоро у нас запылал костер, а над ним нависли наши котелки и чайники. А мы, подостлав под себя, что у кого нашлось, сидели вокруг костра и весело болтали. Потом за еду принялись и чай стали пить.
Наступила летняя ночь, светлая, тихая. Ребята тоже притихли и стали спать укладываться. Володя с Андрейкой подостлали под себя какую-то широкую одежонку, легли, тесно прижавшись друг к другу на одну ее половину, а другой укрылись с головой, чтобы комары не кусали. А Вася уж давно спал. Положил голову на сумку Матвея Ивановича, подпер щеку кулачком, колени чуть не к подбородку прижал, да так, сжавшись в комочек, и спал. А около самого лица поставил свою корзиночку с ершами. Матвей Иванович накрыл его сверху курткой своей.
И Шурка стал укладываться спать. Зовет меня.
— Нет, — говорю, — еще не хочется мне спать. Я посижу еще немного.
Тогда он завернулся в одеяло с головой и затих.
Матвей Иванович и Федя тоже спать не стали — выспались, должно быть, днем. Матвей Иванович сидел, попыхивал дымком из своей трубочки и поверх очков на огонь глядел. А Федя возле него полулежал.
А я сижу и гляжу на реку и в памяти события дня перебираю и фантазирую по своему обычаю. А река гладкая, как зеркало, облака и прибрежные кусты отражаются в ней, и то и дело слышно, как рыба плещется в воде. Завтра, думаю, обязательно на ерша буду удить. Так вот посажу на крючок ерша, вместо червяка, и возьмет у меня опять такая же щука, как сегодня. Только я уж не дам ей в куст забраться.
Подсел поближе к Феде и рассказал ему о своих планах. А потом о другом мы с ним разговорились, да так незаметно и проболтали до рассвета.
Прохладнее стало, облака на востоке порозовели, над рекой легкий туман поднялся, птички в кустах зачирикали, и рыба в речке чаще стала плескаться. А скоро и солнышко взошло.
Матвей Иванович разбудил ребят. Встали они сонные, вялые. Ежатся от холода, глаза протирают, зевают. Но скоро разгулялись, умылись и опять веселыми стали. Только Вася ни за что не хотел вставать, так разоспался. Так его и оставили в покое.