О мире, которого больше нет

Зингер Исроэл-Иешуа

Как-то раз девушка-швея Шила у окна, Мимо шел ротный офицер, Полюбилась ему она. — Девушка, девушка, как ты хороша! Хочешь быть со мной? Девушка, девушка, ты моя душа, Будь моей женой! — Быть твоей женой, офицер, я не могу, Не велит закон, Быть твоей женой никак я не могу, Ведь ты крещен. Как услышал это ротный офицер, Не на шутку вспылил, Выхватил он сразу свой пистолет И бедняжку застрелил… Встретив пулю, упала она, Выронив шитье, Поднял он снова свой пистолет И выстрелил в сердце свое… [164] .

164

И

выстрелил в сердце свое… — Подстрочный перевод: «Жила-была девушка-швея, / Девушка-швея, / Сидела она дома. / Мимо проходил ротный офицер, / И он влюбился в нее. / — Девушка, девушка, ты очень красива, / Ты мне очень нравишься, / Девушка, девушка, ты прелестна, / Давай поженимся (буквально: поставим хупу). / — Мы не поженимся (буквально: не поставим хупу), офицер, / Поэтому твои речи напрасны, /Мы не сможем пожениться (буквально: поставить хупу), / Потому что ты христианин. / Как услышал это офицер, / Он очень рассердился, / Вытащил пистолет, / Он ее, бедняжку, застрелил… / Как только она встретила пулю, / Она осталась лежать как камень. / Выхватил офицер пистолет / И сам себя застрелил…».

Девицы на выданье, которые учились подписывать свое имя, оплакивали участь благочестивой швеи, и их слезы капали на чистую разлинованную бумагу тетрадок, сшитых Ихилом-учителем. Проворнее всех в шитье рубашек и громче всех в пении любовных песен была немая дочь Ихила. Она завывала дико и страстно, словно сука по весне, когда ее не пускают к кобелям.

Освободившись от занятий в хедере и у Ихила-учителя, я пробирался в кабинет деда и с любопытством наблюдал, как он исполняет свои раввинские обязанности.

В кабинете всегда было многолюдно. Там проходили общинные сходы и разрешались тяжбы. Разные люди, порой из дальних мест, приходили к деду: и погорельцы, и зажиточные хозяева, и сборщики денег, и авторы религиозных сочинений [165] . Иногда появлялся какой-нибудь еврей из Святой Земли, одетый в полосатую, как будто женскую, жупицу [166] и разговаривал с дедом на святом языке или даже на языке Таргума. Среди прочих попадались весьма занимательные типы и занимательные разговоры. Больше всего мне нравилось, когда в кабинете деда разводились супруги, не сумевшие ужиться друг с другом. С просьбой о разводе приходили не только из самого Билгорая и его окрестностей, но и из соседних местечек, где не было реки, из-за чего там нельзя было написать разводное письмо. По еврейскому закону, в документе о разводе обязательно должно быть указано, что совершен он в такой-то и такой-то общине на такой-то и такой-то реке [167] . В Билгорае река была, и поэтому туда приходили разводиться из многих лишенных реки местечек. Сойфер вместе со свидетелями садились за стол деда [168] . Разводящаяся пара стояла. Дед задавал одни и те же вопросы мужу и жене:

165

…авторы религиозных сочинений. — Перед публикацией новых религиозных сочинений авторы обходили уважаемых раввинов, собирая одобрения для своей книги.

166

…одетый в полосатую… жупицу… — Начиная с конца XVIII в. в Святой земле возникли устойчивые поселения евреев — выходцев из Восточной Европы. Эти общины были экономически несамостоятельны и посылали своих представителей собирать вспомоществование в европейских общинах. В Святой земле ашкеназы из числа «старых» поселенцев шили свою одежду не из привычной черной ткани, а из бежевой в светлую полоску.

167

…в документе о разводе обязательно должно быть указано, что совершен он в такой-то и такой-то общине на такой-то и такой-то реке. — В формуле разводного письма указывают, что развод дан в таком-то городе, стоящем при такой-то реке. Первоначально эта формула была нужна для четкости документа, чтобы не перепутать город. Однако с течением времени ее стали воспринимать как запрещение на составление разводного письма в месте, где нет реки.

168

Сойфер… садились за стол деда. — Сойфер составляет разводное письмо, которое муж дает жене.

— Ты, Зеев-Цви, по прозванию Волф-Гирш [169] , желаешь ли ты развестись со своей женой Эстер-Адасой, по прозванию Этл-Годл?

— Еще бы! Она у меня что кость в горле, ребе! — отвечал муж.

— Отвечай просто «да», и ни слова больше, а то испортишь весь развод, — сердился Шмуэл-шамес на человека, говорившего больше, чем положено.

Дед спрашивал у женщины, надвинувшей платок на глаза, чтобы не показывать лицо мужчинам:

— Ты, Эстер-Адаса, по прозванию Этл-Годл, желаешь ли ты по доброй воле принять развод от своего мужа Зеева-Цви, по прозванию Волф-Гирш, или принуждена к этому им, его родственниками или кем иным?.. Если у тебя есть сожаление, если у тебя есть малейшая тень сожаления [170] , если у тебя есть, что поведать, поведать нам хоть самую малость, если у тебя есть даже малейший помысел о сожалении, не скрывай ничего и выскажи перед судом…

169

Зеев-Цви, по прозванию Волф-Гирш. — При составлении разводного письма должны быть указаны все имена и прозвания разводящихся. При рождении человека ему дают несколько имен, причем иногда германские имена являются переводом древнееврейских. Например, в данном случае имена Зеев-Цви и Волф-Гирш означают «волк-олень» по-древнееврейски и на идише соответственно.

170

…если у тебя есть малейшая тень сожаления… — Развод не может состояться без согласия жены.

— Говори «нет», женщина, только одно слово, чтобы не испортить развод, — предупреждал ее Шмуэл-шамес.

— Нет, — говорила женщина.

Однако не всегда все проходило так гладко. Нередко женщина, вопреки всем предостережениям, начинала браниться, поносить своего мужа на чем свет стоит, и тогда церемония развода считалась испорченной — приходилось все начинать сначала.

Получить у деда развод было нелегко. Он всеми силами старался помирить супругов. Только когда ничего уже не помогало или, к примеру, в семье через десять лет после свадьбы не было детей [171] , дед давал разрешение на развод. Частыми гостями в суде у деда были муж с женой из ближней деревни, которые все время разводились, женились, снова разводились, и так без конца. Я не помню, как их звали и из какой деревни они приезжали. Помню только, что муж делал горшки и продавал их на рынке. Оба были уже в летах. Всех своих детей они поженили и выдали замуж и все-таки продолжали ссориться и ходить к деду разводиться. Дед отсылал их домой на неделю, чтобы они помирились, но через неделю они снова являлись и снова добивались развода.

171

…в семье через десять лет после свадьбы не было детей… — Отсутствие детей в течение десяти лег брака является законным основанием для развода.

— Ребе, я видеть больше не могу эту проклятую! — кричал горшечник.

— Лучше уж я пойду побираться, чем стану есть хлеб этого разбойника! — заявляла горшечница.

Ничего не оставалось, как развести их.

Шмуэлю-шамесу не приходилось объяснять им, как отвечать на вопросы. Они и так все знали назубок. Горшечник и его жена являлись разводиться в субботних одеждах, как на праздник. Особенно принаряжался перед разводом горшечник. Только штаны он не менял. На нем всегда были измазанные глиной рабочие штаны, правда, поверх будничных штанов он напяливал субботнюю капоту. Она была ему мала и коротка, наверняка он в ней когда-то женился, но все равно это была субботняя капота, обшитая тесьмой и с белыми костяными пуговицами. В доме деда знали: если горшечник пришел в субботней капоте, значит, он пришел разводиться. В той же капоте он спустя неделю приходил жениться на своей бабе, с которой только что развелся. Шмуэл-шамес, бывший также в некотором роде шадхеном, знал наперед, что дело опять кончится сватовством. Сидя у бабушки на кухне и без конца гоняя чаи с одним куском сахара вприкуску, Шмуэл-шамес с удовольствием рассказывал о том, как ему это удается. Первые несколько дней он горшечника не трогает. Потом идет к нему в пригородную деревню. В доме горшечника беспорядок, печь не топлена, постели не застелены. Горшечник сидит один, печальный и голодный.

— Как поживаете? — спрашивает его Шмуэл-шамес.

— Ох, тяжко мужчине одному, без бабы, — жалуется старик. — Некому картошки сварить, некому прибраться. Не дом, а богадельня.

— Нужно вам жениться, — говорит ему шамес.

— Какая же приличная женщина пойдет за меня, бедняка? — заявляет горшечник. — А возьмешь опять в дом какую-нибудь дрянь, так она тебя со свету сживет, не даст покоя на старости лет.

— А знаете что: возьмите обратно вашу старую жену, — предлагает Шмуэл-шамес. — Она уже привыкла к вашему дому, знает, что вы любите, а что нет, все ваши причуды ей известны… Вы тоже к ней привыкли. Никого лучше все равно не сосватаете…

Поначалу старик, понятное дело, упирается. Ему не хочется просить прежнюю жену вернуться. Однако Шмуэл-шамес, человек красноречивый, совершенно ясно доказывает ему, что так суждено, и продолжает его обрабатывать. Точно так же он обрабатывает старуху. Горшечник снова надевает свою субботнюю капоту и приходит к деду, чтобы договориться о свадьбе. Обручальное кольцо у горшечника есть еще с первой свадьбы. Шмуэл-шамес созывает миньен [172] из числа завсегдатаев бесмедреша, жених ставит водку с лекехом и снова счастлив.

172

Шмуэл-шамес созывает миньен — брачная церемония проводится в присутствии миньена.

— Но теперь должен быть мир, — говорит мой дед. — Хватит разводиться!

— Ребе, вот вам моя рука! — восклицает горшечник. — Чтоб я так…

Дед не пожимает руку горшечника, потому что заранее знает, что слова своего тот не сдержит. Через несколько недель старик снова является в своей субботней капоте. Сразу ясно, что он пришел разводиться…

Эта пара и другие разводящиеся были для меня источником истинного наслаждения. Я с любопытством вглядывался в их жесты и гримасы, вслушивался в их жалобы и обвинения, оскорбления и крики. Мне не надоедало снова и снова выслушивать тяжбы, бракоразводные процессы и долговые споры. Однажды, помню, пришел один белфер, чтобы расторгнуть помолвку со своей невестой, потому что сват не дал ему приданого, которое обещал. Тяжба была бурной. Сват кипятился, невеста плакала, сватья вопила. Моя бабушка, не в силах видеть страдания невесты и ее семьи, попыталась примирить враждующие стороны, хотя дело происходило в раввинском кабинете, а не в ее кухонных владениях.

— Разве можно так унижать дочь Израилеву? — стыдила она белфера за то, что тот хочет расторгнуть помолвку [173] . — Разве может еврей поступать так вопиюще несправедливо?

Вдобавок к этому бабушка привела в пример белферу праотца Иакова и праматерь Лию, о которых она читала в своем Тайч-Хумеше [174] : «Когда Лаван одурачил Иакова и отдал ему Лию вместо Рахили, Иаков, как говорит рабейну Бехай [175] , знал, что это Лия, а не Рахиль, но не подал вида, потому что не хотел позорить Лию». Вот так должен поступать еврей, а не унижать дочь Израилеву, заключила бабушка.

173

…стыдила… за то, что тот хочет расторгнуть помолвку. — Расторжение помолвки считалось делом более постыдным, чем развод, так как бросало тень на девушку и мешало ей выйти замуж.

174

Тайч-Хумеш — Пятикнижие на <языке> тайч, то есть немецком. На самом деле «тайч» — это название старой книжной версии идиша. Тайч-Хумеш — распространенное название «Цейне-Рейне».

175

Рабейну Бехай — среди комментариев, которые процитированы в «Цейне-Рейне», часто встречаются толкования рабейну Бехая («наставник наш Бехай»). Так традиция называет Бахью бен Ашера ибн-Халава (Испания, ок. 1250–1340), комментатора, философа и писателя-моралиста.