О мире, которого больше нет
Шрифт:
У нас в доме запахло лекарствами. Мама беспрерывно читала псалмы и плакала. Отец тоже созвал мужчин в бесмедреш читать псалмы [260] . Но детям становилось все хуже и хуже. Утром в субботу, когда отец, по своему обыкновению, находился уже после богослужения в бесмедреше, потому что еще не закончил молитву, прибежала женщина и принесла дурную весть: дети при смерти. Отец, прервав молитву, пошел домой. Я пошел за ним. Отец кому-то велел, несмотря на субботу, запрячь лошадь и вместе с заплаканной, убитой горем мамой уселся на подводу и отправился в Новый Двор [261] , где был знающий доктор. Все местечко плакало, провожая моих папу, маму и сестренок в это субботнее путешествие, предпринятое, чтобы вырвать детей из рук ангела смерти.
260
Отец… созвал мужчин… читать псалмы. — Коллективное чтение Псалмов —
261
Новый Двор — город Варшавского уезда и губернии. В нем, по переписи 1897 г., проживало 6000 человек, из них около 4000 евреев.
Соседка забрала нас с сестрой к себе в дом, усадила за субботний стол и угостила вкусной едой.
— Ешь, мальчик, папа и мама благополучно вернутся домой с детьми, — утешала она меня.
Слова утешения и вкусная еда заставили меня забыть обо всем. Я ни о чем не думал еще и потому, что все время играл без родительского присмотра с другими мальчиками. Восемь дней спустя папа и мама вернулись из Нового Двора одни…
Мама попыталась убедить меня в том, что мои маленькие сестренки на некоторое время остались в Новом Дворе. Но я понял, что они остались там навсегда, и испытал страшный гнев из-за этой двойной потери. Мама рыдала от горя. Я до сих пор помню, как она убивалась по дочерям, умершим в один день.
— Господи, за что мне такое? — спрашивала мама, воздевая руки к небу. — За какие грехи, Отец Небесный?
Отец Небесный молчал. Вместо Него заговорил мой отец.
— Значит, так и должно было случиться, — сказал он печально. — Нельзя роптать на Бога. Бог справедлив, Он добр…
— Нет, Бог плохой, — сердито заявил я, — Он злой.
Отец окаменел.
— Нельзя так говорить, — сказал он, дрожа от страха. — Бог праведен.
— Нет, Бог плохой, плохой! — упорствовал я в своем детском горе.
Я никак не давал убедить себя в том, что тот, кто в один день отдал двух моих маленьких сестер ангелу смерти, праведен. Это не соответствовало моим представлениям о праведности. По этой же причине у меня вышел яростный спор с меламедом во время изучения Книги Иова. Я был на стороне Иова, страдающего, больного чесоткой, а не на стороне его друзей, утешавших его разговорами, и не на стороне Бога, который наслал на Иова ужасные наказания из хвастовства, только для того, чтобы явить свои божественные чудеса и могущество. Я часто высказывал свои претензии к Богу — да так, что набожные люди зажимали уши и стыдили меня, говоря, что моя дерзость до добра не доведет.
Вскоре я нашел утешение в том, что мы начали строить собственный дом.
Из густых окрестных лесов к нам, чтобы разрешить какой-нибудь религиозный вопрос или уточнить, на какой день выпадает йорцайт [262] , частенько приезжали «лесные» евреи: лесоторговцы, бракёры, кассиры, учетчики и прочие подобные. От этих здоровых, загорелых, сильных, рослых, смелых и веселых мужчин пахло лесом, землей, ветром, водой и солнцем. Они рассказывали всякие истории о своей жизни в лесу, которые я слушал, раскрыв рот. Для того чтобы мужики могли работать в их лесах по субботам, они «продавали» свои леса шабес-гою Шмидту и оформляли у отца «купчую» [263] , за которую щедро платили. Некоторые оставляли мне при этом сдачу, иногда целую серебряную монету, четвертак или даже полтину. Позже мама не раз брала у меня в долг эти монеты, а потом не могла вернуть… Чаще, чем в остальное время, «лесные» евреи появлялись в местечке в Дни трепета, чтобы помолиться в миньене в эти святые дни. Они приезжали на подводах с женами и детьми и привозили множество подарков: овощи, фрукты, живых кур — все это предназначалось для ленчинских жителей, у которых они останавливались. Местные неизменно встречали деревенских насмешливым: «Шолом-алейхем, гнилые енгалки!» — намек на то, что они, эти деревенские евреи, появляются одновременно с мелкими подгнившими грушами, которые как раз поспевали в это время и назывались енгалками; но все равно все радовались чужакам в местечке, а мальчики, в домах у которых останавливались приезжие из деревни, очень этим гордились. Я завидовал мальчикам, у которых жили «гнилые енгалки», и сердился на отца за то, что он не берет к нам в дом на Дни трепета деревенскую семью.
262
…уточнить, на какой день выпадает йорцайт… — Евреи, жившие вне общины, в деревне, не следили за календарем. Зная день смерти отца или матери по еврейскому календарю, они не всегда точно знали, когда наступает этот день в текущем году.
263
…оформляли у отца «купчую»… — Фиктивная купчая, передающая собственность иноверцу. Ее часто использовали, чтобы не останавливать работу по субботам, так как хозяин-еврей не может заставлять своих работников, в том числе иноверцев, работать по субботам.
Приезжие много жертвовали на бесмедреш, покупали для себя лучшие вызовы к Торе. Некоторые лесоторговцы были богатые, щедрые и ученые люди; они привносили радость в жизнь местечка. Я особенно хорошо помню одного лесоторговца, реб Яира, человека с серебристо-белой бородой, с красивым, загорелым лицом и царственной осанкой. Серебряная атора была не только на его талесе, но и на китле [264] . На голове он носил белую атласную ермолку, расшитую серебряными листочками [265] , а на Йом Кипур надевал на ноги зеленые бархатные пантофли [266] , также расшитые серебряными листочками. Кроме того, он носил очки в золотой оправе, а Тору читал с таким сладостным напевом, что от его чтения веяло молоком и медом, которыми течет Земля Ханаанская, данная Богом народу Израиля. Особенно красиво реб Яир читал в Рошашоне отрывок о том, как Бог вспомнил о Саре, жене Авраама, и даровал ей сына. Я до сих пор ощущаю сладостный вкус чтения реб Яира:
264
Китл — белый халат, надеваемый на Йом Кипур.
265
Белая ермолка — ритуальный головной убор для Йом Кипура.
266
Бархатные пантофли. — В Йом Кипур запрещено носить кожаную обувь.
— В-адойной пакад эс-соро ка-ашер омор ва-йаас адойной ле-соро ке-ашер дибер… [267] .
Этот самый реб Яир в каждый свой приезд в Ленчин приходил к моему отцу с визитом. Однажды, во время такого визита в Дни трепета реб Яир оглядел наше тесное жилище и заявил своим бархатным голосом богача: не годится, дескать, раввину жить на съемной квартире, у него должен быть собственный дом.
— Вы, конечно, правы, реб Яир, — ответил отец, — но что ж поделаешь: местечко у нас маленькое, и несколько десятков человек не могут построить дом для раввина.
267
И вспомнил Господь о Саре, как сказал; и сделал Господь Саре, как говорил [Берешит (Быт.), 21:1, древнеевр.]. Публичная рецитация 21-й главы Книги Бытия входит в литургию первого дня Рошашоне.
Реб Яир закурил сигару, наполнившую своим запахом всю комнату, и сказал:
— Не беспокойтесь, ребе. Я поставлю вам лес для стен и крыши. А об остальном уж вам придется позаботиться самому…
Через несколько дней после того, как реб Яир уехал домой, прибыло несколько телег с бревнами, балками и досками, от совсем толстых до самых тонких, с рейками и дранкой; возчики-мужики сгрузили гладкое, красивое дерево неподалеку от бесмедреша.
— Подпишите, пане рабин, — сказали крестьяне, кончиками пальцев доставая из шляп бумажки, исписанные рукой реб Яира.
Отцу еще нужно было договориться с помещиком о земле, на которой можно было бы построить дом, и потому он попросил тех, кто был вхож к этому «вельможе», поговорить с ним об этом. Как-то раз помещик Христовский подъехал на бричке к нашему дому и позвал отца. Отец стоял перед ним в ермолке, не понимая ни слова из того, что помещик говорил по-польски. Помещик, добавив в свою речь несколько еврейских слов, сообщил, что он разрешает моему отцу построить на его земле небольшой дом, и при этом освобождает этот участок земли от ежегодного налога, который платят остальные евреи [268] .
268
…ежегодного налога, который платят… евреи. — Местечко представляло собой так называемый «владельческий город», так как стояло на помещичьей земле. Жители местечка (не только евреи) платили помещику специальный поземельный налог, называемый чинш. Часто, чтобы привлечь в свой город еврейскую общину, помещики освобождали от чинша участки, занятые общинными зданиями: синагогой, домом раввина и т. п.
— Судье не следует брать денег с другого судьи, — улыбаясь, заметил он.
Отец сказал маме, что этот гой, конечно же, один из праведников народов мира [269] . Наняли нескольких мужиков, чтобы они построили для нас дом.
Я был на седьмом небе от счастья. Балки и доски благоухали свежесрубленным деревом. Строители отмеряли шпагатом, размечали углем и пилили брусья и балки, копали ямы, укладывали фундамент. Я был вместо сторожа: охранял строительные материалы и дрался с двумя беспризорниками, Файвешлом и Шлоймеле, которые приходили, чтобы стащить то рейку, то дранку. Дом рос как на дрожжах. Еще недавно стояли только стены — и вот уже появились стропила и крыша, были вырезаны проемы для дверей и окон, отверстие для дымохода. Вместе с домом росло и мое счастье. Об учебе не было и речи. Под всеми возможными предлогами я отказывался ходить в хедер.
269
Праведник народов мира — раввинистический термин для обозначения иноверцев, поступающих нравственно. В устной речи употребляется для обозначения тех неевреев, которые доброжелательно относятся к евреям.