О нём

Лорен Кристина

Я ощущаю, как от появившегося чувства вины уголки моих губ начинают опускаться, но нет — мою улыбку с лица так просто не стереть. Я все еще помню прикосновения Себастьяна и мысленно нахожусь в нашем с ним мирке.

Будто разгадав причины моей улыбки, папа вскидывает бровь.

— Отем? — интересуется он, но голос звучит неуверенно. Отец и сам знает, что я никогда так не выглядел после встреч с Отем или с кем-либо еще.

— Себастьян.

— А-а, — протяжно произносит он, кивая и вглядываясь мне в лицо. — Ты предохранялся?

О боже.

От

смущения моя улыбка грозит вот-вот растаять.

— Пап.

— Что? Это обоснованный вопрос.

— Мы не… — начинаю я, потом поворачиваюсь к холодильнику, открываю и беру Колу. В голове мелькают конфликтующие между собой образы: Себастьяна надо мной и папы, сидящего сейчас тут с настороженным взглядом. — Знаешь, мама тебя убьет, если узнает, что ты, по сути, благословил меня на лишение невинности сына епископа.

— Таннер, — по тону отца трудно сказать, хочет ли он посмеяться или же отвесить мне подзатыльник. Кажется, он и сам не решил.

— Шучу. До этого у нас не дошло.

С громким звуком папа ставит кружку на полированную столешницу.

— Танн, рано или поздно дойдет. А я всего лишь хочу быть уверен, что ты осторожен.

Когда я открываю банку, раздается приятное шипение.

— Я не допущу, чтобы он от меня забеременел. Обещаю тебе.

Папа закатывает глаза, и, словно специально выбрав момент, в дверном проеме кухни появляется мама.

— Что-что? — с огромными глазами переспрашивает она. На ней сегодня ночная рубашка с надписью «ЖИЗНЬ И ТАК СЛИШКОМ КОРОТКА», сделанной радужными буквами над аббревиатурой ЛГБТ.

Папа смеется.

— Нет, Дженна. Он просто был с Себастьяном, но не в том смысле, про который ты подумала.

Нахмурившись, мама смотрит то на него, то на меня.

— Ну и что же я подумала?

— Что у них с Себастьяном… все серьезно.

Я тут же поворачиваюсь к нему.

— Эй, вообще-то, у нас с ним действительно все серьезно.

— Ты сейчас имеешь в виду любовь? — уточняет мама. — Или секс?

— И какая из этих двух проблем большая? — со стоном спрашиваю я.

— Здесь нет проблем, Танн, — осторожно подбирая слова, говорит папа, поглядывая на маму. Судя по их молчаливому обмену взглядами, они обсуждают мои отношения с сыном епископа гораздо чаще, чем что-либо еще.

— Знаете, а вам крупно повезло, — говорю я им обоим и подхожу заключить маму в объятия. Она расслабляется и обнимает меня в ответ.

— Это еще почему? — спрашивает мама.

— Раньше я вас еще ни разу так не пугал.

Папа хохочет.

— Из-за тебя у нас было несколько сердечных приступов, Таннер. Не обманывайся, пожалуйста.

— Но сейчас все куда серьезней.

Отец снова становится серьезным.

— Я думаю, твоей маме принять происходящее гораздо тяжелее, чем она пытается показать, — говорит он. Уткнувшись

лицом мне в грудь, мама согласно хмыкает. — Это провоцирует большую волну эмоций. Поднимает со дна много гнева. Наверное, немало и грусти. Она хочет защитить тебя от всего этого.

В груди становится тесно, и я сильней сжимаю ее в объятиях.

— Я понимаю.

Мамины слова звучат приглушенно:

— Мы так тебя любим, малыш. И хотим, чтобы ты жил в более прогрессивном городе.

— Как только получу письмо из колледжа, убегу без оглядки, — с широкой улыбкой говорю ей я.

Мама кивает.

— Молюсь, чтобы UCLA в этом плане не подкачал.

Папа смеется в ответ.

— Просто будь осторожен, ладно? Будь внимателен.

Знаю, он сейчас не имеет в виду секс. Подойдя к нему, я обнимаю его за плечи.

— Может, ты перестанешь так сильно беспокоиться? Со мной все в порядке. Мне нравится Себастьян, и я вполне осознаю всю сложность ситуации.

Мама подходит к холодильнику взять что-нибудь перекусить.

— Если даже не принимать во внимание его родителей и их чувства, ты знаешь, что его могли выгнать из университета только за то, что он провел вечер с тобой? Со времен моей юности Церковь по отношению к своим последователям во многом стала более благосклонной, но нормы поведения Университета Бригама Янга не позволяют ему делать хоть что-нибудь из того, чем вы сегодня занимались.

— Мам, день, когда я смогу просто получать удовольствие от отношений, он когда-нибудь настанет? — честное слово, сейчас мне меньше всего хочется анализировать каждую мелочь. Я и так каждый день именно этим и занимаюсь. — Проблема не в нас с Себастьяном; она в самих правилах.

Мама смотрит на меня через плечо и хмурится. Папа тут же вступает в разговор.

— Я понимаю, о чем ты, но все не так просто. Только лишь из-за ошибочных правил нельзя делать что хочется.

Приподнятое настроение от вечера наедине с Себастьяном начинает испаряться, поэтому мне хочется уйти из кухни как можно быстрее. Паршиво, что я чувствую себя так из-за родителей. Мне нравится иметь возможность все и всегда им рассказывать. Нравится, что они хорошо меня знают. Но каждый раз, когда мы обсуждаем наши с Себастьяном отношения, их забота обо мне превращается в тень, падающую на все вокруг.

Поэтому я принимаю решение ничего не отвечать. Чем дольше буду спорить, тем более спокойно они станут рассуждать. Вздохнув, папа еле заметно мне улыбается и кивком дает понять, что я могу уйти. Он словно чувствует, что мне необходимо сбежать и трансформировать этот вечер в текст.

Поцеловав маму, я мчусь вверх по лестнице. Слова в голове бушуют и рвутся соскользнуть с пальцев. Все произошедшее, как и все испытанные чувства, строчками струятся из меня.

Когда слова иссякли, но эмоции все еще продолжают переполнять грудь — от воспоминаний, как Себастьян с расслабленной и удовлетворенной улыбкой снова рухнул на спину на капот, — я беру свои стикеры и забираюсь в кровать.