О нём
Шрифт:
Взяв одно печенье, я разламываю его пополам.
— Что ты читал до моего прихода?
— Психологию, — он захлопывает книгу и растягивается на траве. Я стараюсь смотреть ему в лицо, но когда Себастьян поворачивается ко мне, понимаю, что он застукал меня за разглядыванием дорожки волос, идущей от его пупка вниз. — Как сегодня работалось с Макэшерами? — интересуется он.
На первый взгляд кажется, будто его не интересуют сплетни, но по факту это не так. Себастьян замечает все и вся.
— Она чуть со стула не свалилась,
— Я заметил, — смеется Себастьян и откусывает кусочек печенья.
— Как прошел остаток твоего дня?
— Была контрольная по экономике, — он откусывает еще, жует и глотает. — Потом контрольная по латыни. И репетиция хора.
— Хотел бы я взглянуть.
— Может, в следующий раз тебе стоит прогулять школу и прийти посмотреть, — открыв один глаз, Себастьян смотрит на меня. — Ты же любишь послать правила на три буквы.
— Ага, я такой. Круглый отличник и несовершеннолетний преступник одновременно, — слизывая шоколад с большого пальца, краем глаза я замечаю, что теперь он следит за моими движениями. По позвоночнику пробегает дрожь. — Отем почти закончила свою книгу.
Себастьян размышляет и не торопится отвечать. Возможно, видит напряжение в моем взгляде.
— Это хорошо, но так скоро не обязательно. У тебя впереди еще месяц. Кому-то нужно больше времени, кому-то меньше. Тебе в срок нужно сдать готовый черновик, а не отредактированную рукопись.
Я избегаю смотреть ему в глаза, и Себастьян наклоняет голову, чтобы поймать мой взгляд.
— Ты пришлешь мне свои главы?
Мне не нравится мысль, что я заставляю его переделывать мою книгу.
Еще меньше мне нравится, что он во всей красе увидит мои страхи и неврозы.
Поэтому я решаю его отвлечь:
— А когда ты закончил свою?
— М-м… — прищурившись, Себастьян смотрит на ветки над головой. — Я закончил ее в мае — прямо перед дедлайном, если не ошибаюсь, — и неделей позже отшлифовал. До сих пор сомневаюсь, что получилось хорошо.
— Но судя по всему, получилось как надо.
— Разным людям нравится разное. Ты можешь прочитать мою книгу и не впечатлиться.
— Сильно сомневаюсь.
— Можешь-можешь. Мама уже, наверное, собралась раздарить все мои авторские копии, но одну я тебе достану. Таким образом мы будем в расчете, потому что ты дашь мне прочесть свою книгу, — Себастьян улыбается мне самой очаровательной из своих улыбок.
Я легонько пинаю его ботинок носком своего.
— Твою уже прочитал крутой нью-йоркский редактор, и ее издали. Ты же понимаешь, что она не дерьмовая?
— Твоя книга тоже не дерьмовая, Таннер. Это просто невозможно. Само собой, часть деталей нужно будет поменять, чтобы защитить упомянутых там людей, но она не дерьмовая. Ты слишком вдумчив и слишком чувствителен… — он широко улыбается, — Да, я сказал «чувствителен». В тебе это есть. Помимо показного желания послать все на три буквы.
—
— Ты что здесь делаешь? — спрашивает мама Себастьяна, и мы наклоняемся ниже, будто нас застукали за чем-то неприемлемым. — Я не ждала тебя дома до ужина.
Подавшись вперед, я замечаю открытое окно ванной прямо над нашим деревом. Она разговаривает не с нами.
Себастьян начинает собирать свои книги.
— Пойдем в дом, — шепчет он. — Я не хочу…
— На прошлой неделе в Калифорнии Бретт Эйвери женился на своем бойфренде, — мы оба замираем, услышав голос отца Себастьяна. Он звучит неодобрительно.
Широко распахнув глаза, Себастьян смотрит на меня.
Могу только представить перепуганное выражение лица миссис Бразер, потому что отец Себастьяна тяжело вздыхает и с грустью говорит «Да».
— О нет, — причитает она. — Нет-нет-нет. Я знала, что он переехал, но не была в курсе, что он… — сделав паузу, чтобы не произнести страшное слово «гей», миссис Бразер понижает голос: — Как его родители?
На короткое мгновение Себастьян меняется в лице, и мне хочется закрыть ему уши, утащить к себе в машину и увезти далеко-далеко.
— Полагаю, как-то справляются, — отвечает ей мистер Бразер. — Судя по всему, Джесс приняла новость более спокойно, чем Дэйв. С ними молится Брат Бринкерхофф, еще он добавил их в список, чтобы помолились остальные. Я пообещал им зайти, поэтому и заехал домой переодеться.
Голоса родителей Себастьяна стихают, когда они идут в другую комнату. Он невидяще смотрит в даль, а я, пораженный, стараюсь сообразить, что же ему сказать.
«Как его родители?»
Себастьян не мог не заметить, что его мама поинтересовалась не Бреттом и не тем, счастлив ли он: она спросила про его родителей, как будто иметь сына гея — это нечто, с чем приходится справляться. Что приходится объяснять. Улаживать.
Парень всего лишь гей, он не умер. Никто не заболел. Я знаю, родители Себастьяна хорошие люди, но, черт возьми, они невольно заставили своего сына ощущать себя так, будто ему нужно полностью себя переделать. Чтобы его приняли. Чтобы одобрили.
— Мне очень жаль, Себастьян.
Собирая маркеры, он поворачивается ко мне и напряженно улыбается.
— Ты про что?
Проходит несколько секунд озадаченного молчания.
— Тебе не странно было слышать, как они говорят?
— Про то, что Бретт гей? — когда я киваю, он пожимает плечами. — Сомневаюсь, что кто-то удивлен реакции его родителей.
Я вглядываюсь в его лицо, пытаясь понять, почему он выглядит таким смирившимся и безропотным.
— Даже не знаю… Может, если разозлится достаточно большое количество людей, все изменится?