О нём
Шрифт:
Он смеется.
— Чем ты сегодня занимался?
Мое сердце бьет меня изнутри.
— Встречался с Отем.
— Мне нравится Отем. Кажется, она милая.
В животе все сжимается от настойчивого вопроса, рассказать ли ему, что теперь она знает обо мне, но я тут же отбрасываю эту идею. Ведь о нас с ним она не знает, правильно? Было бы круто встречаться и болтать втроем, но сомневаюсь, что он хотя бы отчасти к этому готов.
— Отем лучше всех.
Все произошедшее сегодня преследует меня тенью: Мэнни, Джули, Маккена.
Но Мэнни тоже про нас ничего не знает. А если Джули и Маккена все-таки подслушали мою болтовню в магазине, то услышали лишь, что Себастьян
Жужжит его лежащий на столике телефон, и Себастьян берет его. Затем откидывается на спинку дивана и притягивает меня к себе. Если поверну голову, то смогу снова его поцеловать.
Набрав пароль, он хмуро смотрит на экран.
— Все нормально? — спрашиваю я.
— Ага. Просто… это мама, — он отбрасывает телефон на другой конец дивана. Сев ровнее, я немного отодвигаюсь от него — в первый раз, с тех пор как он вошел в дом. У него красные глаза и припухшие веки. Не похоже, чтобы он плакал, но явно много раз тер глаза. Я часто видел, что он так делает, когда напряжен.
— Вот черт. Что на этот раз? — помимо учебы, репетиторства и написания второй книги, ему приходится не забывать и о грядущей миссии.
— Да нет, все в порядке, — отмахивается Себастьян. — Мама лишь хочет обсудить произошедшее в лагере.
У меня в голове раздается тревожный звоночек.
— А что произошло в лагере?
— У нас там было упражнение, которое далось мне нелегко.
Я всматриваюсь в него.
— Какое упражнение?
Мерцание экрана телевизора отражается в глазах Себастьяна, но я знаю, что тот его не смотрит — мыслями он где-то в горах.
— Оно называется «Путь к свету». Слышал о таком?
У меня на лице, видимо, написано недоумение, поэтому Себастьян не ждет ответа и со смехом продолжает:
— Нам завязали глаза и поставили в колонну, чтобы мы держались за плечо впереди стоящего.
Завязать людям глаза в лесу? Больше похоже на фильм ужасов, нежели на церковное мероприятие.
— Тот, кто стоит впереди всех, дает указания: «Идем налево, идем направо». И пока ты чувствуешь плечо человека перед тобой, а на своем плече руку стоящего позади, все нормально, — сделав глубокий вдох, Себастьян опускает взгляд вниз, после чего снова смотрит на экран. — Какое-то время. Но вот в один момент ты чувствуешь руку, а в следующий уже нет. И настает твоя очередь идти вперед и следовать инструкциям.
— Звучит пугающе, — замечаю я.
Себастьян берет мою руку и соединяет наши пальцы.
— Не очень. Большинство из нас уже делало это упражнение, и я знал, чего ожидать, но… на этот раз все ощущалось по-другому.
— По-другому — это когда еще больше сбивает с толку? — спрашиваю я, потому что, если честно, все это звучит просто жутко.
— Не знаю, как тебе это получше описать. Ведущий уводит тебя с тропы и оставляет сидеть одного и усердно призывать благословение Духа. Но в этот раз сами ощущения были совсем другими.
Я сажусь ровнее и полностью поворачиваюсь к Себастьяну.
— Тебя оставили в лесу одного?
— Знаю, звучит жутко, но уверен, что если бы снял повязку, то увидел, что мы находились недалеко друг от друга и от основной тропы. Вот только видеть мы не могли, поэтому молча сидели, ждали и молились.
Посмотрев вниз, я переплетаю наши пальцы.
— И о чем молился ты?
— Чтобы смог получить все, в чем нуждаюсь, — Себастьян смотрит на наши руки, и я замечаю, как подрагивает его подбородок. — Так что я сидел на земле, ничего не видел, а спустя некоторое время услышал неподалеку какой-то звук. Кто-то звал меня по имени. Я узнал голос отца.
По лицу Себастьяна стекает слеза.
— Я был на этом упражнении и раньше, и оно всегда немного пугало. Ты ничего не видишь, так что, конечно же, это пугает, но именно для меня в этот раз что-то было иначе. Почувствовав какое-то странное желание поспешить, я встал и пошел на голос. С завязанными глазами я постоянно спотыкался и надеялся, что не упаду со скалы и не врежусь прямо в дерево. Но продолжал идти, зная, что отец не даст мне серьезно пострадать, и при этом чувствуя, что мне нужно торопиться. Когда я наконец нашел его, он крепко меня обнял и сказал: «Добро пожаловать домой». И что он любит меня и гордится тем, каким мужчиной я становлюсь. А в голове у меня все крутилось: «Правда гордишься? А будешь ли продолжать гордиться, если узнаешь про Таннера?»
У меня в груди становится тесно.
— Себастьян…
Покачав головой, он вытирает слезы тыльной стороной ладони.
— Знаешь, однажды мне приснился сон, в котором я обо всем рассказал родителям: что в восьмом классе мне нравился один мальчик, а потом и еще несколько, хотя никто ни о чем не подозревал. Во сне я признался, что не хотел целовать девочек — ни разу — и что я не могу пообещать когда-нибудь жениться. А потом я ждал в лесу, но никто не пришел. Все остальные уходили к ждущим их семьям, а я сидел один с завязанными глазами, — он смотрит в потолок и несколько раз моргает. — Вот почему я был так рад, что наяву отец был там, и тогда почти пообещал себе не делать ничего, что поставит под угрозу наши с ним отношения. Но что, если я никогда не захочу жить жизнью, которой отец для меня желает? Что, если ничего не смогу сделать из этого?
Мое горло будто заполнено мокрым песком. Я даже не знаю, что на это сказать Себастьяну. Поэтому притягиваю его к себе, и он прижимается лицом к моей шее.
— Просто в последнее время я так много об этом думаю, — приглушенным голосом говорит он, — и пытаюсь понять, что все это означает. Но ответов на мои вопросы нигде нет. Есть множество книг о любви, о семье и браке, о родительстве. Даже о том, как пережить потерю ребенка, или о сомнениях веры. Но об этом нет ничего — ничего полезного, по крайней мере. Везде написано что-то вроде «Влечение к человеку того же пола — чисто технический термин; оно вас никак не идентифицирует. Свои чувства вы контролировать не сумеете, но зато сможете взять под контроль их проявление». И это такое вранье. Нас учили посвящать свои жизни Христу, и тогда он укажет нам путь. Но когда я молюсь, Отец Небесный говорит мне «да», — Себастьян потирает глаза. — Он говорит, что гордится мной и любит меня. А когда я целую тебя, это кажется чем-то правильным, хотя везде, где я читал, написано противоположное. Это сводит с ума.
Он поворачивается ко мне, и я целую его в висок, стараясь не слететь с катушек. Теперь его слова, что он не «из этих», приобрели совсем иное значение — подобный ярлык заберет у Себастьяна все, что он когда-либо имел. Я хочу быть сильным. Потому что лично мне принять самого себя получилось легко. И поддержки у меня было немало. Больно видеть, что у него ее нет.
— Милый, мне так жаль, — шепчу я.
— Мы, мормоны, должны молиться и слушать — я так и делаю. Но когда хочу говорить о важном с другими людьми, это как… — Себастьян качает головой, — будто я бреду в темноте и вроде бы знаю, что впереди безопасно, но иду туда один, а за мной никого.