О них не упоминалось в сводках
Шрифт:
Через два дня во 2-й батарее были готовы землянки с нарами и печками. Для лошадей отрыли неглубокие котлованы, обнесли их снежно-ледяными стенками, а сверху покрыли жердями и снегом. Большая работа была проведена и по оборудованию орудийных окопов: сделали укрытия для расчета, ниши для снарядов. Хорошо потрудился огневой взвод, которым командовал лейтенант Николай Порфирьевич Милях. Он проявил смекалку и изобретательность в оборудовании боевых позиций и землянок для личного состава.
Я решил проверить 1-ю батарею. Командира батареи лейтенанта Сергея Николаевича Яроша и его заместителя лейтенанта
— Финны здесь как на курорте: никто по ним не стреляет, — доложил Ярош. — Мы три часа сегодня ползали по переднему краю. Видели дымки от землянок, но дзот обнаружили только один. Хотели стрелять, да ротный не посоветовал.
— Это почему же?
— Говорит, пока сами не устроились, противника лучше не задевать. Но мы все же стрельнем! Руки чешутся!
— Боится ответного огня, — добавил Поминов.
— Вашему ротному, видно, только медведя из окна дразнить. Зачем же мы сюда приехали? Раз разведали — бейте!
Я дал лейтенанту Ярошу несколько советов, как выбирать и занимать огневую позицию, как лучше вести стрельбу по амбразурам дзотов, какие меры надо принимать, чтобы избежать потерь. Ярош взялся за дело с присущей ему энергией.
Обойдя боевые порядки батареи, я еще раз убедился, как трудно было людям приспособиться к суровым условиям здешнего климата. Командиры огневых взводов лейтенанты Иван Савельевич Макуров и Николай Максимович Макаров догадались обнести неглубокие котлованы землянок дерево-земляными стенками и обложить их снаружи утрамбованным снегом. В землянках стало теплее. Но все равно неудобств было много.
Под жердевым полом хлюпала вода. Она текла по стенкам, капала с потолков. Время от времени ее вычерпывали котелками. Когда топилась печка, в землянке становилось душно как в бане, а переставали топить — воздух сразу остывал, стены покрывались инеем. Требовалось особое мастерство топить железную печку так, чтобы поддерживать нормальную температуру.
В 3-й батарее, у лейтенанта Александра Васильевича Лубянова, бойцы устроились лучше, чем в других подразделениях. Этому благоприятствовала местность. Орудия стояли на более возвышенных и сухих местах. В землянках меньше воды.
О противнике Лубянов доложил мне такими словами:
— Зарылись как кроты. Совсем мертвая оборона. За весь день только одну огневую точку обнаружили да дымок в лесу видели.
— А стоит высунуть голову, сразу под снайперскую пулю попадешь! — вмешался в разговор заместитель командира батареи лейтенант Василий Михайлович Соколов.
Действительно, на первый взгляд оборона противника не проявляла никаких признаков жизни. Кругом сугробы и лес. Заметенные деревья похожи на белые скирды. И тишина, изредка нарушаемая одиночными выстрелами или шумом снега, сорвавшегося с отяжелевших веток.
Я внимательно смотрел в бинокль. На склоне бугорка видна маленькая, едва заметная темная полоска — щелочка. Похожа на амбразуру дзота. Из этой амбразуры в любую минуту мог застрочить пулемет. Лубянов заверил меня, что за ночь подготовит временную огневую позицию, а утром откроет огонь по вражескому дзоту.
У нас не было схем расположения огневых точек противника и его траншей. Штаб 21-й дивизии, оборонявшейся до нас на этом участке, почти никаких разведывательных
Бойцы и командиры вскоре приспособились к новым условиям. Орудийные расчеты научились маскировать огневую позицию. Для уменьшения потерь стрельбу по противнику вели обычно два-три номера, остальные находились в укрытии. С каждой временной позиции подавлялась, уничтожалась только одна цель. Для новой цели — другая позиция. Наводчики с каждым днем накапливали опыт быстрого и точного ведения огня.
Стрельбу начинали, как правило, на рассвете, едва только можно было разглядеть цель в оптический прицел. От первого до последнего выстрела проходило полторы-две минуты. Этого времени хватало для того, чтобы послать прямой наводкой шесть-восемь снарядов и добиться одного-двух прямых попаданий. Затем орудие быстро спускали в укрытие. Каждый день, если не было метели или снегопада, наши батареи подавляли или уничтожали таким образом две-три огневые точки противника.
Особенно активно действовал командир 1-й батареи лейтенант Ярош. Он умело выбирал цели и удобные для стрельбы позиции. Вот что рассказывал мне лейтенант Макуров:
— Ярош во взводе часто бывает. Придет и скажет: «Макуров, у тебя противник опять курорт устроил». — «Где?» — «Идем, покажу!» Ведет за собой, показывает новую цель. Понимаете, цель на моем участке, а я не знаю о ней. Стыдно. После таких случаев и командиры взводов и командиры орудий начали инициативу проявлять. Даже вроде бы соревнование между взводами возникло: кто больше целей обнаружит, кто больше потерь врагу нанесет…
Люди дивизиона быстро приобретали практические навыки, закалялись в трудных условиях. Орудийные расчеты, которыми командовали сержанты Л. С. Азенов, А. И. Алехин, Н. Е. Серый, А. А. Ненашев, А. С. Коровин, старшина 1-й статьи А. П. Мирсанов, старшина 2-й статьи А. И. Пашков и старшина П. А. Бычков, стали стрелять отлично. Сержант Азенов после ряда удачных стрельб был послан на совещание снайперов — мастеров огня Волховского фронта. Там его наградили именными часами.
Радовало то, что у нас не было так называемых ЧП. Главная заслуга в этом принадлежала комиссару дивизиона. Василий Дмитриевич Мазуров сумел мобилизовать на выполнение поставленных задач всех коммунистов и комсомольцев, а они составляли две трети дивизиона и являлись его прочной основой. Комиссар был умным и чутким человеком, мог поговорить с каждым бойцом, подбодрить людей, вселить ненависть к врагу. Моряки советовались с ним, читали ему письма, полученные от родственников, от невест. А он всегда готов был выслушать человека, разобраться во всем.
Василий Дмитриевич вникал в детали жизни и быта артиллеристов: проверял, как готовится пища и как она доставляется на огневые позиции, есть ли у бойцов махорка и бумага для писем, навещал больных и раненых, оказавшихся в медсанроте. Всеми своими планами, впечатлениями и переживаниями Василий Дмитриевич делился со мной.
В его душе бил неиссякаемый родник любви к людям. И люди отвечали ему тем же. Когда он появлялся на передовой, бойцы под разными предлогами спешили увести его в защищенное место, чтобы осколок или пуля не задели комиссара.