О них не упоминалось в сводках
Шрифт:
Младшие политруки Михаил Петрович Бизюков и Никандр Васильевич Заусайлов старались перенять у Мазурова его умение работать с людьми. Политработники проводили большую воспитательную работу среди батарейцев, деля с бойцами все тяготы и лишения фронтовой жизни. Они агитировали не только словом, но главным образом делом. Когда бы я ни приезжал в батареи, политруки находились на огневых позициях. Бизюкова, как наиболее энергичного и опытного человека, выбрали секретарем партийной организации дивизиона. Он успешно справлялся с этой работой. А если возникали трудности, ему
Беспокоил нас с Мазуровым лишь комиссар 1-й батареи. Он проявлял излишнюю осторожность, слишком заботился о своей персоне. Мы разговаривали с ним, пробовали стыдить его — не помогало.
Артиллеристы 1-й батареи снисходительно относились к слабостям своего комиссара. Каждый из них пережил внутреннюю борьбу со страхом, да и не все еще избавились от этого чувства. Одни бравировали напускной храбростью, другие действовали осторожно, осмотрительно, когда появлялась опасность, умели держать себя в руках.
— У нас комиссар еще не переболел. У него просто мания какая-то. Он и в землянке каску не снимает, — говорил лейтенант Ярош. — Ничего, может быть, это и пройдет. Все мы из одного теста сделаны, но разные пироги выходят.
Кроме стрельбы прямой наводкой мы организовали стрельбу с закрытых позиций. Это решение появилось после того, как я с лейтенантом Житником побывал на наблюдательном пункте командира 3-й батареи Лубянова. С высокой могучей ели хорошо был виден ряд целей в глубине обороны противника. Сразу возник соблазн ударить по ним.
— Побольше бы осколочных снарядов, и от наших «игрушек» противнику станет жарко, — сказал Семен Акимович Житник.
45-миллиметровые пушки он называл игрушками.
— Я тут целый склад обнаружил, кто-то забыл в лесу больше сотни ящиков со снарядами, — признался Лубянов. До этого о своей находке он молчал.
— Ну и хитер же ты, Александр Васильевич!
— Вчера только нашел и доложить не успел еще, — улыбаясь, оправдывался Лубянов.
— С твоей батареи и начнем, — решил я. — Только позицию надо найти поближе к наблюдательному пункту. Телефонной связи нет, придется команды по цепочке передавать.
В тот же день на краю поляны разместился огневой взвод лейтенанта И. П. Локтюхина.
Лубянов оказался хорошим стрелком с закрытой позиции, хотя и первый год после окончания Томского арт-училища командовал батареей. Действовал он быстро и грамотно. С первых же залпов артиллеристы поразили несколько целей.
Через двое суток с закрытых позиций вела стрельбу одним взводом и 1-я батарея.
Осколочных снарядов имелось много. Стреляли мы почти каждый день. Били по открытым целям, по скоплениям пехоты и транспорта. Большая начальная скорость не давала возможности противнику услышать приближение снаряда. Взрывы раздавались всегда неожиданно. Хотя и мал был снаряд — весил он всего около трех килограммов, — но при удачном попадании наносил врагу чувствительные потери…
Как-то командиры артиллерийских частей собрались на совещание в штаб бригады. Начали обмениваться новостями. А когда я рассказал о стрельбе из 45-миллиметровых пушек с закрытых позиций, товарищи подняли меня на смех.
— Дробиной по слону бьешь, — сказал командир артдивизиона майор Н. В. Никитин.
— Да, твоим снарядиком противника не испугаешь, — поддержал его командир минометного дивизиона старший лейтенант А. Г. Панфилов. — Пшикалки у тебя, а не пушки.
Я молчал, делая вид, что насмешки товарищей не задевают меня. И очень обрадовался, когда наше начинание поддержал начальник артиллерии бригады подполковник А. Я. Данин.
— Правильно противотанкисты делают, одобряю. Танков нет, по огневым точкам бьют. Поколотили шюцкоровцев не меньше, чем другие дивизионы. Вот вам и пшикалки! Сам был у него на стрельбе. — Данин кивнул в мою сторону. — Третьим снарядом — прямо в амбразуру, только дымок пошел. Чуть тогда нас самих противник не прихлопнул. Стрелять прямой наводкой дело рискованное… Как фамилия наводчика-то?
— Младший сержант Азоркин, — ответил я, — из взвода лейтенанта Швалюка…
Нас позвали к командиру бригады. Землянка, в которой размещался полковник Н. В. Рогов, была сделана добротно: настоящий деревянный дом, врытый в землю.
— Вот бы нам такие землянки для людей отгрохать, — шепнул мне Мазуров. — Было бы где отдохнуть народу…
В середине апреля бригада приняла участие в наступлении с ограниченными целями.
Орудийным расчетам в этом наступлении пришлось действовать в очень трудных условиях. Весеннее солнце превратило толстый снежный покров в мокрую, рыхлую массу. Чтобы продвинуться вперед за пехотой, нужно было утаптывать снег, прокладывать траншеи. Но, и выполнив эту трудоемкую работу, не всегда удавалось вести стрельбу прямой наводкой. Расстояние до цели невелико, а увидеть ее невозможно. Орудие стоит внизу, в траншее или яме. Наверх не поднимешь — оседает снег.
Много неприятностей доставили наступающим хорошо замаскированные и почти не уязвимые вражеские бронеколпаки. По ним мы ни разу еще не стреляли. Наш 45-миллиметровый бронебойный снаряд, как правило, рикошетировал от гладкой поверхности колпака. Только прямое попадание в пулеметную амбразуру могло вывести такую цель из строя.
Наступление в целом не дало ожидавшихся результатов. И, несмотря на это, настроение у нас было приподнятое. Мы несколько потеснили врага, и люди радовались этому.
— Наконец-то к настоящему делу нас приставили. Хватит на месте сидеть, — говорили моряки.
Шли дни. Солнце растапливало снег, съедало зимние дороги. Пучились и разливались реки. Вода была повсюду. Она выгнала нас из землянок, заставила искать сухие островки. Личный состав перебрался в наспех сделанные шалаши.
Бригада оказалась отрезанной от баз снабжения, а имевшиеся в частях запасы продовольствия и фуража быстро иссякали. Люди и лошади сидели на голодном пайке, хотя склады в Ояти, Шимозере, Алеховщине и Барбиничах были наполнены всем до предела. Лишь отдельным смельчакам удавалось приносить на себе немного продуктов, да самолеты У-2 почти ежедневно сбрасывали бригаде несколько мешков с сухарями и консервами.