О, Путник!
Шрифт:
— Вот, послушайте, Сир! — девушка положила на колени книгу, подпёрла кулачком щёку и прочитала. «Гёте, прозванный «баловнем судьбы», проживший исключительно долгую, счастливую и плодотворную жизнь, обладатель редчайшего дара — умения сочетать творческую энергию, безмерное трудолюбие и могучую самообуздывающую силу воли с жаждой и способностью испытать все жизненные наслаждения, упиться всеми радостями жизни, — этот избранник человечества под конец своей жизни признавался, что за 80 лет жизни он изведал лишь несколько дней полного счастья и удовлетворения; и он испытал на себе неизбежную трагику
В библиотеке было очень тихо и покойно. В плотно закрытые, мозаичные, узкие двойные окна не проникало ни единого звука. Слегка и сладко пахло слежавшейся бумагой и чуть терпкой пылью, которую никогда нельзя до конца истребить, потому что пыль — это вечная субстанция, это воспоминание о живом, воплощённое в мёртвом.
ПОЭТ напряжённо молчал где-то в отдалённом углу. ГРАФИНЯ по-прежнему качала ножкой над пустотой и задумчиво смотрела на меня.
— Да, очень близко к Буддизму, — пробормотал я и вдруг осознал, что голова моя всё больше и больше наполняется всё новыми и новыми знаниями.
Они, конечно же, до поры до времени таились в каком-то её самом укромном, тёмном и потаённом уголке, но мне вдруг на мгновение показалось, что в действительности знания существуют вне меня, и я получаю их по прихоти и велению кого-то, кто распоряжается ими во внешнем мире!
ГРАФИНЯ продолжала пристально рассматривать меня с высоты.
— Кто ты ПУТНИК? Кто ты есть? — почти пропела она, усмехнулась, захлопнула книгу, положила её на место.
— Если бы я знал, кто я есть, то уже давно всё было бы по-другому. Я не слонялся бы слепо и бессмысленно по этим чёртовым Островам, не суетился бы и не мучился, не делал бы глупостей, не совершал бы ошибок, — печально произнёс я. — Но даже без этого главного знания, — осознания самого себя, я готов в любую секунду плюнуть на всё, бросить всё и уйти чёрт знает куда, потому что я очень устал от суеты и маеты. Но есть, к счастью, или, к сожалению, одна существенная причина, которая не позволяет мне сделать это, — я усмехнулся и посмотрел на ГРАФИНЮ.
— И что это за причина, Сир? — раздался насмешливый голос ПОЭТА.
— В последнее время в нашем кругу стало модно задавать риторические вопросы. Каков вопрос, таков и ответ. А ответ мой — молчание. Догадайтесь сами.
— И всё-таки? — спросила ГРАФИНЯ. — Я сейчас далека от риторики.
— Что в этом мире может держать в узде мужчину более, чем честолюбие и любовь к женщине? Последнее чаще всего перевешивает первое.
Я подошёл к нижней полке, взял с неё книгу, прочитал вслух название:
— «Марина Цветаева. Сборник стихов». Прекрасная русская поэтесса! На какой странице открыть мне эту книгу, сударь!? — крикнул я в пространство, обращаясь к невидимому ПОЭТУ.
— Пусть будет двадцать первая!
— Почему именно так!?
— Семёрка — просто число Бога, три семёрки — число сильного Бога! — весело ответил ПОЭТ.
— «Императору — столицы, барабанщику — снега», — лениво прочитал я и поражённо осёкся.
— Великолепно, Сир! То, что надо, в самую точку! А ещё!?
Я полистал книгу и прочитал:
— «Все женщины ведут в туманы».
Наступила задумчивая, глубокая и томная тишина. Тонкие лучики солнца из окна наискось пронзали плотный, ленивый, иллюзорный сумрак библиотеки, словно плавающей в каком-то другом измерении.
— «Все женщины ведут в туманы». Боже мой, как хорошо сказано, — чуть хрипловатым и тягучим голосом, от которого я схожу с ума, сказала ГРАФИНЯ.
— Да, великолепная метафора, — сухо произнёс ПОЭТ.
— Кто такая эта женщина, ну, Цветаева? — спросила ГРАФИНЯ.
— Женщина, как женщина, — глухо ответил я. — Талантливая поэтесса, «одинокая духом», сука и стерва, демон и ангел, мечтательница и романтик, отринувшая от себя реальную действительность и не совладавшая с нею. Не совсем нормальная, как и любая из неординарных созданий, дура и умница одновременно. Кстати, жизнь её закончилась довольно трагично и печально.
— И как же? — спросила ГРАФИНЯ.
— Цветаева покончила жизнь самоубийством.
— Сир, а разве можно быть дураком и умным одновременно? — раздался сухой и резкий голос ПОЭТА.
— Я не сказал — «дурак и умный»! — также сухо ответил я. — Вы невнимательны, сударь!
— Простите, Сир.
— Да что здесь прощать или не прощать! Суть не в этом! Я сказал, что Цветаева была «дурой и умницей одновременно»! Теперь понятно?
— Ваше Величество, а нельзя ли раскрыть данную мысль более полно и глубоко? — донёсся с высоты насмешливый голос ГРАФИНИ.
— Извольте… Мужчина априори не может быть глупцом и умником одновременно. Это исключено… Женщина же может.
— Почему, Сир?
— Потому что в женщине очень много эмоций, которые, причудливо переплетаясь, всё время кипят, мечутся туда и обратно, рождают хаос в мозгу. Иногда всё приходит в норму, рациональное и логичное обретают равновесие с иррациональным и нелогичным. Тогда женщина мыслит здраво и, при наличии определённых способностей, заложенных в ней природой, может проявить недюжинный ум. Но большую часть своей духовной жизни женщины всё-таки проживают в тёмных областях, где царствует иррациональность и отсутствует логика.
— Довольно спорные рассуждения, Сир! — донеслось с высоты. — А почему у мужчины это происходит не так?
— А потому, сударыня, что умный мужчина, даже полностью задавленный бременем эмоций, всё равно остаётся умным! Умная женщина в этой ситуации становится дурой, а неглупая женщина превращается в полную дуру!!!
В зале снова воцарилась вязкая и недоумённая тишина.
— А вообще, я считаю Цветаеву прекрасной поэтессой, несмотря ни на что. Не только русской, кстати. Любой талант принадлежит всему человечеству.