О, Путник!
Шрифт:
ГРАФИНЯ и ПОЭТ дружно засмеялись.
— И ещё. «Человек познаёт сам себя только в той мере, в какой он познаёт мир», — я захлопнул книгу, поставил её на место. — Всё, господа! Считаю необходимым подвести черту. А вообще, я лично считаю познание бесконечным, а вот Вселенную — всё-таки конечной, и никто не убедит меня в обратном, чёрт побери! Всё, на этом дискуссия закончена! Собственно, дискуссии, как таковой-то и не было. Чего это я вдруг так разгорячился и разошёлся!?
— Сир, разрешите прочитать Вам ещё кое-что, ну, уделите нам несколько минут внимания, прошу, —
— Валяйте…Действительно, такая библиотека, возможно, единственная в своём роде на этих Островах. Может быть, мы её больше никогда и не увидим. Кто знает, кто знает…
— Сир, автора зовут Конфуций. «Беседы и суждения». Вам это имя знакомо? — ПОЭТ как-то загадочно и странно посмотрел на меня.
— Конфуций Кун-цзы. Великий китайский философ. Его учение фактически стало основой специфически-китайского образа жизни, оно очень много значит для китайской цивилизации.
— Сир, — уже традиционный вопрос в таких случаях, — сказала ГРАФИНЯ. — А кто такие «китайцы»?
— Почти те же, что и японцы, но не совсем. Китайцев намного больше. Живут эти народы неподалёку друг от друга.
— Благодарю Вас за крайне исчерпывающий и вполне понятный ответ, — засмеялась девушка.
— Так что там говорил Конфуций? — повернулся я к ПОЭТУ. — Кстати, его книга «Беседы и суждения» очень похожа на наш «Имперский цитатник», не находите?
— Сир, может быть наоборот?
— Что наоборот?
— «Имперский цитатник» напоминает «Беседы и суждения», Сир, — усмехнулся ПОЭТ.
— Да, вы правы, — засмеялся я. — Возьмите эту книгу, ну и ещё что-нибудь подобное с собой. Пригодится… Небольшой плагиат нам не помешает. Обещаю вам, что в «Имперском цитатнике» мысли Конфуция не всегда будут преподноситься, как мои. Пятьдесят на пятьдесят. Так что вы хотели прочитать?
— Послушайте, Сир. «Единственная настоящая ошибка — не исправлять своих прошлых ошибок». Вот ещё. «Человек расширяет Путь, а не Путь человека». И ещё. «Совершенно мудрого человека я не видел. Увидеть благородного мужа — этого достаточно. Доброго человека я не видел. Увидеть обладающего постоянством — этого достаточно».
— Прекрасно сказано, — сказал я. — По поводу исправления прошлых ошибок я с Конфуцием полностью согласен. А что касается Пути, то здесь бы я с ним с удовольствием и аргументировано поспорил. Насчёт того, кто кого расширяет и в какой степени, можно дискутировать очень долго. Мне кажется, что и Человек расширяет Путь, и тот расширяет Человека. Впрочем, может быть я и не прав, не так понял мудреца… Но хватит болтовни. Готовьтесь к отъезду, господа. Второй Остров нас ждёт не дождётся. Как же мне хочется увидеть БАРОНА и задать ему всего лишь один и очень простой, но в то же время сложный вопрос! Вы не представляете, как хочется!
— Сир, и каков же этот вопрос? — спросила ГРАФИНЯ.
— Я посмотрю БАРОНУ в глаза и спрошу у него следующее, — глухо ответил я. — «Кто вы такой?». И не более того!
— А если наш друг ответит Вам, что он — Первый Горный Барон Первой Провинции Первого Острова, подданный Императора Трёх Островов, начальник Императорской Личной Гвардии и Тайной Службы Его Величества, Первый Мастер Меча на двух Островах? — насмешливо произнесла ГРАФИНЯ.
— Если он мне так ответит, то я сразу же лично отделю его буйную голову от бренного тела, и никакое мастерство владения мечом во время этой процедуры ему не поможет, — злобно процедил я сквозь зубы.
В библиотеке снова воцарилась тишина. На этот раз она была неприятной, мрачной и тяжёлой.
— Сир, я ещё немного побуду здесь, — печально произнёс ПОЭТ. — Собраться в дорогу я всегда успею. Что там собираться!? А вот такую библиотеку, как Вы правильно сказали, я могу уже больше никогда и не увидеть.
— Ради Бога… Поваляйтесь вдоволь на этом чудесном и необъятном сеновале знаний, встряхните мозги, — усмехнулся я. — А насчёт того, что я говорил… Мало ли что я подчас плету. Выше голову, больше оптимизма! Вернёмся мы ещё в эти прелестные места, не сомневайтесь! Почитаем и Гёте, и Флобера, и Аристотеля, и Пушкина, и Кафку, и Шекспира, и Хайяма, и многих иже с ними, я вам это обещаю! Прорвёмся, всё преодолеем!
Мы с ГРАФИНЕЙ вышли из библиотеки, в молчании прошествовали по коридорам мимо салютующих нам Гвардейцев, поднялись на центральную башню замка, одновременно и полной грудью вдохнули свежий, насыщенный запахом осенних деревьев и трав, воздух. Возвращение к чудесной, ясной и абсолютно понятной и приятной реальности из фантазийной полутьмы библиотеки было подобно всплытию теряющего воздух ныряльщика из загадочных и сказочных, но тяжёлых вод океана на обыденную и привычную, но спасительную поверхность.
Погода по-прежнему была великолепной. Небо потеряло свою утреннюю, прозрачно-голубую лёгкость и неожиданно обрело какую-то необычную глубину, окрасилось в тёмно-синий цвет. Поросшие густой растительностью горы пестрели яркими цветами и их оттенками, среди которых всё-таки преобладал зелёный, принадлежащий в основном соснам, елям и можжевельникам.
— Как хорошо, дорогой! — воскликнула ГРАФИНЯ, тесно прижавшись ко мне всем телом.
— Ах, ты моя лебёдушка ненаглядная, как же я тебя люблю, моя птичка райская, — весело ответил я и поцеловал девушку в губы, потом в шейку и в прелестное маленькое ушко.
ГРАФИНЯ счастливо засмеялась, слегка оттолкнула меня от себя и грациозно закружилась в каком-то лёгком и воздушном танце. Я расслаблено и томно наблюдал за нею, облокотившись спиной на основание бойницы и опершись руками на ПОСОХ. Как хорошо, ах как хорошо!
Мне в голову в очередной раз пришла предательская, но вполне понятная и естественная в данной ситуации мысль: «А может быть плюнуть на все эти завоевания, походы, тяжёлые раздумья, интриги? Не пора ли остановиться, успокоиться?». Но неумолимая, мудрая и холодная старуха-судьба, верная своему долгу в любой ситуации, следуя, как всегда, логике и здравому смыслу, безжалостно отмела эту мысль в сторону. «Назвался груздем, — полезай в кузов, милок!» — насмешливо прокаркала она и строго погрозила мне корявым и жёстким пальцем. Я вздохнул и в очередной раз ей подчинился.