О себе (сборник)
Шрифт:
Она. Ха-ха! (Поняв, что ей не избежать этой новой игры, она решает ее поддержать. Она обожает любую игру. В этом — ее суть.) А почему — двадцать три копейки?
Он. За тетрадь!.. Нет, я не могу отдать тебе такую дорогую вещь. Довольно я транжирил в прошлом веке!.. Знаешь, я лучше прочту свои стихи вслух, а потом тетрадку заберу. (Становится в позу, открывает тетрадь, читает.) Стих первый: «Без поллитры — нет палитры».
Она. Ну?
Он. Все!
Она. Ха-ха-ха!
Он. Я
Она. А зачем вам так страдать? По-моему, вы совсем выздоровели… И что вас тут держит, Федя?
Он. Ушел бы! Убег! Но нельзя… «Не могу старуху оставить — Аню мою она должна представить». Это — стих второй!.. Хо-хо-хо! Читаю третий стих: «У меня во рту железный зуб. В грозу боюсь открывать рот, чтобы не попала молния!»
Она. Ха-ха-ха! Браво!
Он. Стих четвертый. Мой самый любимый:
Флаг. Крик. Снег выпал, И я выпил…Не поняла, ведьма? С удовольствием поясняю… Я вообще отношусь к своим стихам и картинам демократично… Есть такие гордые художники, поэты: напишут — и понимай как хочешь… А я всегда на обороте картины пишу разъяснение!..
Она. Ха-ха-ха!
Он. И со стихами — тоже… Читаю научный комментарий к прочитанному стиху: «Однажды я шел по улице. Под пальто у меня была… (Вздохнув.) Да!.. И вдруг в небе — я увидел флаг. Он так хорошо реял!.. И на душе у меня оттого была такая благодать — я люблю флаги… И вот тут раздался — крик!.. Я испугался. Думаю: попаду в историю — бить будут, бутылку заберут. И побежал я прочь!
И в этот миг пошел снег — чистый, пушистый… И так мне стало стыдно, погано… Открыл я бутылку… и выпил…» Вот и весь стих…
Она. Милый Федя… Добрый Федя…
Он. Какие у тебя глаза стали… Совсем ее глаза… Анины… Вот теперь ты готова… Теперь начинай… А я буду вспоминать… и плакать.
Она (читает ). «Я вижу себя двадцатилетней девушкой. Ко мне подошел преподаватель стенографии Ольхин и сказал: «Анна Григорьевна, не хотите ли получить стенографическую работу… Работа предполагается у писателя Достоевского — он теперь занят новым романом и хочет писать его при помощи стенографа…»
Он. «В тысяча восемьсот шестьдесят шестом, теснимый кредиторами, продал я право на издание всех моих сочинений спекулянту… плохому человеку, обязавшись для этого издания приготовить новый роман. Условия были кабальные: коли я не доставлю этот новый роман издателю до первого ноября тысяча восемьсот шестьдесят шестого года, то волен он даром издавать все, что я напишу в течение девяти лет, без всякого мне вознаграждения… Было уже начало октября, а за роман я не принимался. Сроку осталось уже менее месяца, когда я решился
Она. «Четвертого октября тысяча восемьсот шестьдесят шестого года, в знаменательный день первой встречи с будущим мужем, я вышла пораньше из дома… Но чтобы не прийти к Достоевскому ни раньше, ни позже назначенного срока, я шла медленными шагами, все время посматривая на часики… Его дом был большой, со множеством мелких квартир, наполненных купцами и ремесленниками… Он мне сразу напомнил тот дом в «Преступлении и наказании», где жил герой романа Раскольников…»
Он. Хо-хо-хо…
Она. «Квартира тринадцать…»
Он. Квартира тринадцать! Надо же! Я жил в квартире с этим номером!
Она. «… находилась во втором этаже. Служанка попросила меня сесть, сказав, что барин сейчас придет. И вот вышел Федор Михайлович…»
Федя поднимается, он бледен и важен.
«С первого взгляда он мне показался довольно старым. Лицо его было бледное и болезненное… Но как только он заговорил — сейчас же стал моложе. И я подумала, что ему навряд ли больше тридцати пяти — тридцати семи…»
Он. Мне было сорок четыре… Мне сейчас тоже сорок четыре… Хо-хо-хо!
Она. «Он был среднего роста, но держался очень прямо. Свежекаштановые, даже рыжеватые волосы были сильно напомажены и приглажены. Но что меня поразило — так это его глаза… Они были разные… И это придавало лицу какое-то загадочное выражение…»
Он. Просто один зрачок у меня был сильно расширен от лекарства. Хо-хо-хо. Разговор пошел отрывочный… Я сразу сказал, что у меня эпилепсия и на днях был припадок… и мне понравилось, что ты не испугалась… Диктовать я был пока решительно не в состоянии…
Она. «В это время вошла служанка и принесла два стакана крепкого, почти черного чаю. На подносе лежали булочки… Мы пили чай… и разговор наш оживился…»
Он. Кстати, хочешь чаю? (Вынимает термос .)
Она. Какой вы молодец… точная обстановка всегда помогает на репетиции.
Он. Только прошу простить… В отличие от того дня — у меня булочек нету… Правда, было варенье, но я его съел…
Она. Ничего, ничего, я люблю чай и без варенья.
Он. Вы без какого варенья больше любите чай — без клубничного или вишневого?
Она. Пожалуй, без клюквенного…
Он. Прошу! Ваш любимый чай — без клюквенного варенья. Итак, «… разговор наш оживился…». Теперь… когда ты все знаешь о нынешнем Феде, я должен все узнать о нынешней Ане…
Она. Я не поняла…
Он. Мне нужно понять страдающее местечко в твоей душе… откуда может взрасти в тебе Анина душа… Без этого нельзя! Расскажи о себе все-все, старуха. (Повторяет.) Итак, «… разговор наш оживился…».