О социализме и русской революции
Шрифт:
Заключительное слово
Мне приходится прежде всего ответить на некоторые недоразумения, вытекшие из того случайного обстоятельства, что мне пришлось за недостатком времени прервать в своем докладе изложение основных взглядов на отношение пролетариата к буржуазным партиям чуть ли не на половине. Особенно благотворным оказалось для моих критиков то обстоятельство, что я не успела осветить подробнее отношение пролетариата к мелкобуржуазным течениям и специально к крестьянству. Сколько смелых выводов сделано было из этого факта. Я говорил только об отношении пролетариата к буржуазии, а это, по мнению т. Мартова, представляет попросту отождествление роли пролетариата и всех других классов, кроме буржуазии, в нынешней революции, другими словами, это означает тот самый «левый блок», стирающий классовое обособление пролетариата и подчиняющий его влиянию мелкой буржуазии, тот самый «левый блок», который защищают товарищи большевики.
По мнению докладчика
Собственно говоря, приходится немного удивляться тому волнению, в которое впали мои критики по поводу того, что я осветила главным образом взаимное отношение пролетариата и буржуазии в нынешней революции. Ведь нет сомнения, что именно это отношение, именно определение прежде всего позиции пролетариата по отношению к его социальному антиподу, к буржуазии, представляет гвоздь вопроса, есть та главная ось пролетарской политики, около которой уже кристаллизуются его отношения к другим классам и группам, к мелкой буржуазии, крестьянству и проч. И если мы приходим к выводу, что буржуазия в настоящей революции не играет и не может играть роли вождя освободительного движения, что она по самой сущности своей политики является контрреволюционной, когда мы, сообразно с этим, заявляем, что пролетариату приходится смотреть на себя уж не как на вспомогательный отряд буржуазного либерализма, а как на авангард революционного движения, определяющий свою политику не в зависимости от других классов, а выводящий ее исключительно из своих собственных классовых задач и интересов, когда мы говорим, что пролетариат не только стремянный буржуазии, но призван к самостоятельной политике, — когда мы говорим все это, то этим самым, кажется, ясно сказано, что сознательный пролетариат должен пользоваться всяким народным революционным движением, подчиняя его своему руководству и своей классовой политике. Специально насчет революционного крестьянства не могло быть ни у кого сомнения, что мы его существования не забываем и ничуть не замалчиваем вопроса об отношении к нему пролетариата. Предложенные съезду несколько дней тому назад польскими товарищами, и в том числе мной, директивы думской социал-демократической фракции высказывались по этому вопросу вполне ясно и точно.
Здесь я воспользуюсь случаем, чтобы хоть в нескольких словах коснуться ближе этого вопроса. Отношение правого крыла нашей партии к вопросу о крестьянстве определяется, как и по вопросу о буржуазии, известной готовой, ранее данной схемой, под которую уже подводятся действительные отношения. «Для нас, марксистов, — говорит т. Плеханов, — трудовой крестьянин, каким он является в современной товарно-капиталистической обстановке, представляет собою не более как одну из разновидностей мелкого независимого товаропроизводителя, а мелкие независимые товаропроизводители не без основания относятся нами к числу мелких буржуа». Отсюда следует, что крестьянин, как мелкий буржуа, есть реакционный элемент общества и кто его считает революционным, тот его идеализирует, тот подчиняет самостоятельную политику пролетариата влиянию мелкой буржуазии.
Приведенная аргументация есть опять-таки классический пример пресловутого метафизического мышления по формуле «да — да, нет — нет, что сверх того, то от лукавого». Буржуазия есть революционный класс, что сверх того, то от лукавого. Крестьянство есть реакционный класс — что сверх того, то от лукавого. Несомненно, данная в приведенной цитате характеристика крестьянина в буржуазном обществе верна, поскольку речь идет о так называемых нормальных, спокойных периодах существования этого общества. И в этих границах она грешит значительной узостью и односторонностью. В Германии все более многочисленные слои не только сельского пролетариата, но и мелкого крестьянства примыкают к социал-демократии и этим доказывают, что говорить о крестьянстве как об одном сплошном и однородном классе реакционных мелких буржуа — это до некоторой степени сухой и безжизненный схематизм. И в этой не дифференцировавшейся еще массе русского крестьянства, которое приведено настоящей революцией в движение, находятся значительные слои не только наших временных политических союзников, но и наших будущих естественных товарищей. И отрекаться от подчинения их уже теперь своему руководству и своему влиянию было бы именно сектантством, непростительным для передового отряда революции.
Но прежде всего механическое перенесение схемы крестьянства как мелкобуржуазного реакционного слоя на роль того же крестьянства в революционный период есть, несомненно, погрешность против исторической диалектики. Роль крестьянства и позиция по отношению к нему пролетариата определяются точно так же, как роль буржуазии, не субъективными желаниями и стремлениями этих классов, а их объективным положением. Русская буржуазия является, вопреки устным заявлениям
Очень может быть, что как только спадут волны революции, как только земельный вопрос найдет в конце концов то или иное разрешение в духе буржуазной частной собственности, крупные слои русского крестьянства превратятся в явно реакционную, мелкобуржуазную партию вроде баварского бауернбунда (крестьянского союза — ред.). Но пока революция продолжается, пока земельный вопрос не урегулирован, он является не только политическим подводным камнем для абсолютизма, но социальным сфинксом для всей русской буржуазии и поэтому самостоятельным ферментом революции, дающим ей, во взаимодействии с городским пролетарским движением, тот широкий размах, который свойствен стихийным народным движениям. Отсюда вытекает и та социалистически-утопическая окраска крестьянского движения в России, которая отнюдь не является плодом искусственного насаждения и демагогии с стороны с.-р., а сопровождала все крупные крестьянские восстания буржуазного общества. Достаточно напомнить крестьянские войны в Германии и имя Томаса Мюнцера.
Но, именно будучи утопическими и безысходными по своей природе, крестьянские движения совершенно не способны сыграть самостоятельную роль и подчиняются в каждой исторической обстановке руководству других, более деятельных и определенных классов. Во Франции городская революционная буржуазия поддерживала энергично восстания крестьянства, так называемую Жакерию. Если в средневековой Германии руководство крестьянскими войнами попало не в руки передовой буржуазии, а в руки реакционного фрондирующего мелкого дворянства, то это потому, что немецкая буржуазия — вследствие исторической отсталости Германии — осуществляла первый фазис своей классовой эмансипации еще только в уродливой идеологической форме религиозной реформации и что по своей слабости она, вместо того чтобы приветствовать крестьянские войны, испугалась их и бросилась в объятия реакции, как теперь русский либерализм, запуганный и пролетарским и крестьянским движением, бросается в объятия реакции. Ясно, что политическое руководство хаотическим движением крестьянства и влияние на него является ныне в России естественной исторической задачей сознательного пролетариата.
И если бы он отказался от этой роли из боязни за чистоту своей социалистической программы, то он оказался бы опять-таки на уровне доктринерской секты, а не на высоте естественного исторического вождя всей массы обездоленных жертв буржуазного строя, каким он является по духу теории научного социализма. Вспомним то место у Маркса, где он говорит о том, что пролетариат призван быть борцом за всех обездоленных.
Но вернемся к вопросу об отношениях к буржуазии. Я не стану, конечно, отвечать серьезно на возражения и критику с бундовской стороны. Вся политическая мудрость Бунда сводится, как оказывается, к чрезвычайно простому положению: не исходя из каких бы то ни было твердых и определенных принципов, пользоваться хорошими сторонами всякого положения. Этой маленькой политической мудростью товарищи из Бунда желают руководствоваться как в отношении к фракциям внутри нашей партии, так и к разным классам в российской революции. Во внутрипартийных отношениях эта позиция сводится, собственно, не к роли самостоятельного политического центра, а к политике, рассчитанной уже наперед на существование двух различных фракций. Перенесенная на широкий океан российской революции, она приводит к совсем плачевным результатам. Здесь политика, защищаемая представителями Бунда, сводится к давно известному классическому лозунгу немецких оппортунистов: к политике «von Fall zu Fall», от случая к случаю, если, если хотите, от падения к падению*. (Аплодисменты.) Эта отчетливо выступившая физиономия Бунда важна и интересна не столько для характеристики его самого, сколько потому, что своим союзом и поддержкой меньшевиков на этом съезде Бунд подчеркивает тенденцию политики товарищей меньшевиков.
Тов. Плеханов сделал мне упрек, что я представляю в некотором роде улетучившийся марксизм, парящий над облаками. Тов. Плеханов, любезный даже тогда, когда это не входит в его намерения, сделал мне в данном случае действительно комплимент. Марксисту для того, чтобы ориентироваться в ходе событий, необходимо обозревать отношения, не ползая по низам ежедневной и ежечасной конъюнктуры, а с известной теоретической высоты, и та вышка, с которой следует обозревать ход российской революции, есть интернациональное развитие классового буржуазного общества и достигнутая им степень зрелости. Тов. Плеханов и его друзья упрекали меня горько, что я рисую столь заманчивые и блестящие перспективы нынешней революции, как будто российскому пролетариату предстоят одни беспредельные победы.