О социализме и русской революции
Шрифт:
Это совершенно неверно. Мои критики приписывают мне в данном случае совершенно чуждый мне взгляд, будто пролетариату возможно и следует развернуть во всю ширь и со всей решительностью свою боевую тактику только под тем условием, что ему гарантированы наперед одни победы. Я нахожу, напротив, что плох тот вождь и жалка та армия, которые принимают сражение только тогда, когда победа заранее в кармане. Наоборот, я не только не думаю сулить российскому пролетариату ряд несомненных побед, а думаю скорее, что если рабочий класс, верный своему историческому долгу, будет все более расширять и делать все более решительной свою боевую тактику сообразно с все более разворачивающимися противоречиями и все более расширяющимися перспективами революции, то он может попасть в весьма сложные и полные трудностей положения.
Более того, я думаю даже, что если российский рабочий класс окажется на высоте своей задачи, т. е. будет доводить своими выступлениями ход революционных событий до самого крайнего предела, допустимого объективным развитием общественных
Я думаю, что российский пролетариат должен руководиться в своей тактике вообще не расчетами на поражение или победу, а выводить ее исключительно из своих классовых исторических задач, помня, что поражения пролетариата, вытекающие из революционного размаха его классовой борьбы, есть только местные и временные формы проявления его мирового движения вперед, взятого в целом, что эти поражения есть неизбежные исторические ступени, ведущие к окончательной победе социализма. (Аплодисменты.)
Из писем друзьям
ЛУИЗЕ И КАРЛУ КАУТСКИМ*
[Варшава], 2 января 1906 г.
[…] Пишу коротко, так как времени очень мало. До сих пор пыталась сориентироваться в состоянии работы и в общей ситуации, а теперь сама бросаюсь в работу. Хочу двумя словами охарактеризовать ситуацию (но только для вас): всеобщая забастовка, можно сказать, не удалась, особенно в Петербурге, где железнодорожники даже не взяли разгона, чтобы провести ее. […] Настроение везде колеблющееся и выжидательное. Но причина всего этого — то простое обстоятельство, что одна только всеобщая стачка свою роль уже отыграла. Теперь решение способна принести только непосредственная всеобщая уличная борьба, однако подходящий для нее момент еще должен быть лучше подготовлен. Значит, такая выжидательная позиция может еще продлиться некоторое время. Если только какой-нибудь «случай», новый манифест или что-либо подобное не приведет к внезапному, спонтанному взрыву. В общем работа и настроение очень хороши, только надо разъяснить массам, почему нынешняя забастовка оказалась внешне «безрезультатной». Организация быстро растет повсюду, но страдает от общей неопределенности положения. Больше всего хаоса в Петербурге. В Москве положение значительно лучше, и московская [вооруженная] борьба подняла общероссийскую тактику на новую ступень. […]
ЛУИЗЕ И КАРЛУ КАУТСКИМ
[Варшава], 11 января [1906 г.]
В данный момент положение таково: с одной стороны, все чувствуют, что приближающаяся фаза борьбы будет фазой вооруженного rencontres (здесь: «столкновения» — франц.). Узнала о Москве многое и самое радостное. (Как только получу совершенно точные и надежные сведения, напишу вам.) Пока могу лишь сказать: Москву надо считать скорее победой, чем поражением. Вся пехота бездействовала, точно так же и казаки! «Боеспособны» еще только кавалерия и артиллерия. Потери на стороне револ [юционеров] минимальны., все огромные потери понесло гражданское население, то есть совершенно непричастные люди, потому что солдатня просто в ослеплении открывала огонь по ним и уничтожала частные дома. Результат: все гражданское население — в ярости и бунтует! Оно в массовом порядке дает деньги на вооружение рабочих. Из руководящих революционеров в Москве не погиб почти никто. Только эсеры совершенно попали впросак на первой «закрытой» конференции, причем в самом же начале. Всю борьбу вела социал-демократия. С другой стороны, запланированы Дума и выборы. Что это за подлый избирательный закон, ты знаешь. К тому же военное положение отмене не подлежит!! Казалось бы, при таких условиях участие в выборах — дело еще более запретное, чем в Булыгинскую думу. Так на же тебе: социал-демократия в Петербурге решила принимать участие в выборах, причем снова с сумасбродным надуманным планом: следует избирать на всех четырех ступенях (ведь в провинции выборы четырехступенчатые!!). Но на основе всеобщего (несуществующего) избирательного права. Далее, избираться должны только выборщики вплоть до высшей ступени. Однако они должны не избирать депутатов Думы, а… овладеть государственной властью в провинции. Черт те что, даже не могу воспроизвести эту ерунду! Это — «победа» над ленинцами [новых] искровцев, которой они очень гордятся. К сожалению, мне не удалось своевременно выехать в Петербург, а то я им эту «победу» малость подсолила бы. […]
Уже
ЛУИЗЕ И КАРЛУ КАУТСКИМ
[Варшава], 5 февраля 1906 г.
[…] Давненько не давала я знать о себе, и вы, верно, справедливо сердитесь на меня. Но оправданием мне служит тот непрерывный водоворот и та «ненадежность существования», от которых тут страдают теперь постоянно. Не могу достаточно хорошо описать здесь все подробности, но главное это: невероятные трудности с типографиями, ежедневные аресты и угроза расстрела Для схваченных. Такой дамоклов меч в течение ряда дней висел над двумя нашими товарищами, но, кажется, тем дело ограничится. Несмотря ни на что, бодро продолжаем свою работу, проводим крупные собрания на фабриках, чуть не каждый день пишем и печатаем новые листовки, и, несмотря на все препятствия, все-таки газета выходит почти ежедневно. Совсем недавно прошла небольшая конференция в Финляндии [в Таммерфорсе], в которой приняли участие все партии. Это было новое издание идеи «блока», и она, разумеется, провалилась. Но при этом хотя бы представился случай получить более подробное представление о положении вещей в Петербурге. Однако, увы, картина — сущая насмешка над недавней корреспонденцией из Петербурга в «Leipziger Volkzeitung»! Неописуемый хаос в организации, фракционный скандал вместо объединения и всеобщая депрессия. Пусть это останется между нами. Впрочем, не воспринимайте это слишком трагично. Как только придет снова свежая волна событий, и люди там станут выступать бодрее и энергичнее. Беда лишь в том, что они все еще так колеблются и сами по себе так неустойчивы. […]
Безработица, voila la plaie de la revolution («вот в чем открытые раны революции» — франц.), и никакого средства для ее регулирования! Но при этом (польские) массы проявляют такой безмолвный героизм и такое классовое чувство, которое мне хотелось бы показать милым немцам. Например, рабочие повсеместно по собственному почину еженедельно отчисляют однодневный заработок в пользу безработных. Там же, где работа сокращена до четырех дней в неделю, устраивают так, чтобы никто не был уволен, а все работали на пару часов в день меньше. Все это делается столь просто и гладко, как нечто само собою разумеющееся, что партию даже об этом извещают только от случая к случаю. Притом чувство солидарности и братства с русскими рабочими развито так сильно, что невольно вызывает удивление, хотя именно мы основательно поработали для развития этого чувства.
Интересное завоевание революции: на всех предприятиях возникли «самочинные», избранные рабочими комитеты, которые решают все вопросы об условиях труда, приеме, увольнении и прочем. Предприниматель фактически перестал быть «хозяином в собственном доме». […] Всего этого за границей не знают. Там полагают, что борьба прекратилась, тогда как она ушла вглубь.
Неудержимо развивается также организация. Несмотря на военное положение, социал-демократия упорно строит профессиональные союзы, притом по всей форме: с печатными членскими книжками, марками, уставами, регулярными собраниями и т. п. Ведут работу так, как будто политическая свобода уже имеется. И полиция оказывается, конечно, беспомощной против такого массового движения. […]
ЛУИЗЕ И КАРЛУ КАУТСКИМ
[Варшава, 13 марта 1906 г.]
Мои самые любимые!
В воскресенье, 4-го вечером, судьба настигла меня; я арестована. Я уже завизировала свой паспорт для возвращения [в Германию] и уже приготовилась выезжать. Но ничего не поделаешь. Надеюсь, вы не примете это слишком близко к сердцу. Да здравствует ре… [волюция]! — со всем, что она с собой несет. В некотором роде мне даже приятнее сидеть здесь, чем дискутировать с Парву-сом. Меня обнаружили в довольно неприятном положении, но об этом молчок. Сижу здесь в ратуше, где стиснуты в одну кучу «политические», уголовники и душевнобольные. Моя камера — просто дар небесный в этом комплексе (обычная одиночка, рассчитанная в нормальное время на одного человека), вмещает четырнадцать «постояльцев», к счастью только политических. Дверь в дверь с нашей — еще две большие двойные камеры, человек по тридцать в каждой, все вперемешку. Но это, как мне здесь рассказали, условия уже райские: прежде такие камеры вмещали по шестьдесят человек, и спали они посменно, по паре часов за ночь, в то время как остальные «гуляли». Теперь мы все спим просто по-королевски: на дощатых нарах поперек, зажатые, как сельди в бочке. И все это хорошо, если вдобавок не случается чего-либо из ряда вон выходящего, как, например, вчера, когда нам подбросили новую сожительницу — буйнопомешанную еврейку: она в течение 24-х часов своими воплями и беготней по всем камерам держала нас в таком напряжении, что некоторых политических довела до истерики. Сегодня мы от нее избавились, у нас только три тихопомешанных.