О социализме и русской революции

Люксембург Роза

Во-вторых, это означает отсечение также и великорусской части революционной территории от зерновых районов, от угольного бассейна, от рудной и нефтяной областей, т. е. от важнейших экономических жизненных источников революции.

В-третьих — оживление и укрепление всех контрреволюционных элементов внутри России, усиление сопротивления большевикам и их мерам.

В-четвертых — предоставление Германии роли третейского судьи в политических и экономических отношениях России со всеми ее собственными провинциями — Финляндией, Польшей, Литвой, Украиной, Кавказом, а также соседним государством — Румынией.

Общим следствием этого неограниченного хозяйничанья Германии в России было, естественно, невероятное усиление позиции германского империализма

как внутри, так и вовне, а потому и само собою разумеющееся разжигание до белого каления сопротивления и воли к войне в странах Антанты, т. е. затягивание и обострение мировой войны. Даже более того: проявляемая Россией неспособность сопротивляться продвижению германских оккупантов должна была, разумеется, соблазнить также Антанту и Японию осуществить контракцию на русской территории, чтобы тем парировать огромный перевес Германии и одновременно утолить свои империалистические аппетиты за счет беззащитного колосса. Итак, Север и Юг Европейской России, а также вся Сибирь блокированы, и большевиков отрезают от их последних жизненных источников.

Так русская революция оказывается в конечном результате Брестского мира окруженной, погибающей от голода, удушаемой.

Но и внутри страны, на еще оставленной Германией большевикам территории они вынуждены катиться по наклонной плоскости. Покушения на Мирбаха и Эйхгорна^* — это понятный ответ на террористическое господство германского империализма в России. Правда, социал-демократия издавна отвергала индивидуальный террор, но только потому, что противопоставляла ему массовую борьбу как более действенное средство, а не потому, что предпочитала ему пассивное терпение по отношению к господству реакционного насилия. Разумеется, утверждение, будто левые социалисты-революционеры осуществили эти покушения по подстрекательству или по заданию Антанты, — лишь официозная фальшивка. Эти покушения либо должны были стать сигналом к массовому восстанию против германского господства, либо были просто импульсивным актом мести, отчаяния и ненависти к кровавой германской диктатуре. Как бы они ни замышлялись, они создали серьезную опасность для дела революции в России, а именно раскол внутри до тех пор правящей социалистической группировки. Они вбили клин между большевиками и левыми социалистами-революционерами, более того, вырыли пропасть и вызвали смертельную вражду между обоими крыльями армии революции^*.

Разумеется, и социальные различия, противоречия между имущим крестьянством и сельским пролетариатом, а также другие факторы тоже раньше или позже привели бы к раздору между большевиками и левыми социалистами-революционерами. Но до покушения на Мирбаха дело не казалось зашедшим так далеко. В любом случае факт, что левые социалисты-революционеры оказывали большевикам поддержку. Октябрьская революция, которая привела большевиков к рулю власти, разгон Учредительного собрания, проведенные до сих пор реформы большевиков едва ли были бы возможны без участия левых социалистов-революционеров. Только Брест-Литовск и его последствия вбили клин между обоими крыльями.

Германский империализм оказывается теперь третейским судьей в отношениях большевиков с их вчерашними союзниками в революции, так же как он был третейским судьей в их отношениях с окраинными провинциями России и соседними государствами. То, что это усиливает огромное сопротивление господству большевиков и проводимым ими реформам, что значительно сократился базис, на котором основывается их господство, совершенно очевидно. Вероятно, такой внутренний конфликт и раскол гетерогенных элементов революции был неизбежен сам по себе, как это происходит при прогрессирующей радикализации в любой восходящей революции. Но теперь возник действительный конфликт из-за господства германской сабли над русской революцией. Германский империализм — это стрела, засевшая в теле русской революции.

Но и это еще не все

опасности! Железное кольцо мировой войны, казавшееся прорванным на Востоке, снова полностью смыкается вокруг России и всего мира: Антанта подступает с чехословаками, а японцы — с Севера и Востока. Таково естественное, неизбежное следствие продвижения Германии с Запада и Юга. Пламя мировой войны перебрасывается на русскую землю и в ближайший момент охватит русскую революцию. Вырваться из мировой войны — пусть даже ценой величайших жертв — в конечном счете оказывается для России невозможным.

И вот большевикам как конечный пункт их тернистого пути грозит самое ужасное: подобно зловещему привидению, близится союз большевиков с Германией! Это было бы самым последним звеном той роковой цепи, которую мировая война накинула на шею русской революции: сначала отступление, потом капитуляция и наконец союз с германским империализмом. Тем самым русская революция оказалась бы лишь отброшенной мировой войной, из которой она хотела любой ценой вырваться, к противоположному полюсу — со стороны Антанты при царе на сторону Германии при большевиках.

Славным деянием русского революционного пролетариата остается то, что первым его жестом после начала революции был отказ сражаться в военной свите франко-английского империализма. Но служить войску германского империализма — это, учитывая международную обстановку, дело куда худшее.

Троцкий будто бы заявил, что если бы России предоставился выбор между японской и германской оккупацией, она выбрала бы последнюю, ибо Германия гораздо более созрела для революции, чем Япония. Вымученность расчета очевидна. Речь ведь идет не только о Японии, как противнике Германии, но и об Англии и Франции, о которых никто сегодня не смог бы определенно сказать, благоприятнее ли их собственные внутренние условия для пролетарской революции, чем в Германии, или нет. Однако резонерские соображения Троцкого вообще ложны, поскольку перспективы и возможности революции в Германии как раз подрываются любым усилением и каждой победой германского милитаризма.

Но затем следует учитывать и совсем иные аспекты, чем эти якобы реалистические. Союз большевиков с германским империализмом явился бы самым страшным моральным ударом для интернационального социализма, какой только мог бы быть ему нанесен. Россия была единственным, последним уголком, где еще котировались революционный социализм, чистота принципов, идеальные ценности, куда устремлялись взоры всех честных социалистических элементов как в Германии, так и во всей Европе, чтобы прийти в себя от того отвращения, которое вызывает практика западно-европейского рабочего движения, чтобы вооружиться мужеством все это выдержать и верой в идеальные свершения, в святые слова. Вместе с гротескным «спариванием» Ленина с Гинденбургом был бы погашен моральный источник света на Востоке. Совершенно очевидно, что германские властители приставляют пистолет к груди Советского правительства и используют его отчаянное положение, чтобы навязать ему этот чудовищный альянс. Но мы надеемся, что Ленин и его друзья не поддадутся такому предложению ни за какую цену, что они категорически заявят: до сих пор и не дальше!

Социалистическая революция, сидящая на германских штыках, пролетарская диктатура под протекторатом германского империализма — это было бы самым чудовищным, что мы можем когда-либо пережить. А сверх того это было бы чистой утопией. Не говоря уже о том, что сам моральный престиж большевиков в стране был бы уничтожен, они потеряли бы всякую свободу действий и независимость также и во внутренней политике, чтобы в кратчайший срок вообще исчезнуть со сцены. Ведь любой ребенок давно видит, чтo Германия лишь медлит и выжидает случая, чтобы вместе с Милюковым, какими-нибудь гетманами и с бог весть еще какими темными ставленниками и марионетками положить конец большевистскому правлению, а самого Ленина и его товарищей задушить, когда те, как украинцы Любинский и компания, сыграют свою роль троянского коня.