О теории прозы
Шрифт:
Будущее возникает у Маяковского как настоящее и в то же время как отраженное прошлое. Его стих должен войти в будущее, как входит в настоящее «водопровод, сработанный еще рабами Рима».
Рифма Маяковского зрима. То есть это не предположение, это – видение. Это видение будущего.
Будущее создается условиями сегодняшнего. Будущее отгадывается так, как отгадываются научные истины, которые как бы опровергают существующие мысли, существующие представления.
Наука не только разглядывает существующее, она загадывает будущее, которое
То, что Толстой называл энергией заблуждения, – это поиск истины, причем в процессе разгадывания, в процессе уточнения систем сами уточнения тоже меняются.
То, что мы называем сюжетом произведения, часто это система анализа, анализа, еще не раскрытого в человеке. Писатель ставит человека в обстановку, еще небывалую, но в обстановку будущего, в обстановку морали будущего и будущих возможностей.
И для уточнения разгадки Данте помещает Одиссея, одного из величайших героев «Илиады» и «Одиссеи», в аду. Но Одиссей рассказывает в аду, как он в последнем своем путешествии увидал гору, стоящую за Гибралтарскими воротами.
То есть это громадный материк, еще не осуществленный, не разгаданный, не включенный в общую жизнь человечества.
Для Данте эта гора связана с религией. Поверженный сатана сброшен на землю и пробил ее воронкой ада, а вытесненная земля стала горой чистилища, но еще не рая. На горе-чистилище встречает Данте любимую. Ссорится с ней, оправдывается перед ней. Чистилище для него – одна из реальностей существующего.
Матросы на кораблях Колумба отплывали с песнями о землях, которые находятся еще за островами, считающимися краем земли.
Корабли Колумба шли с неверными записями.
Водители кораблей уменьшали количество миль, пройденных экспедицией.
Они берегли команду от страха. Но корабли прошли к Новому Свету и от Нового Света – к Старому как бы случайно, пользуясь сменами попутных ветров.
Существуют загадки, и существуют догадки.
Искусство существует догадками и построенными загадками.,
Оно строит или пытается строить системы нравственности, еще не существующие.
Оно раскрывает их в трагичности судеб – сейчас, во время написания произведения, – существующими правилами, которые обнаружены.
Герои трагических новелл Боккаччо или герои шутливых новелл, которые иронизируют над священными правилами нравственности, – эти герои не скоро будут оправданы будущим.
Толстой начинал «Анну Каренину» с резкого осуждения. Анна была как бы фундаментом для возвышения своего мужа, ученого человека, своей любовью как бы покрывающего преступление жены.
В беге вариантов, смены предложений и предположений Толстой не мог спасти Анну от колес поезда.
Толстой видел, сам видел раздавленную поездом плоть. Эта женщина пошла на незаконную любовь и бросилась под поезд, когда узнала, что ее любовник может стать мужем другой.
Батюшков –
Искусство освещает дороги, но не создает их. Оно – разведка.
И оно реальность.
И когда Пушкин в своем «Памятнике» говорил о будущем, о признании, о том, что его современники колеблют треножник его славы, то он говорил о реальном.
Великий Белинский при жизни гениального Пушкина оплакивал падение его таланта.
История противоречивее жизни.
Трагичность жизни многих поэтов объясняется тем, что они как бы птицы, слишком рано прилетевшие в свою родную землю, землю, им необходимую.
Маяковский писал:
Я с сердцем ни разу до мая не дожили,а в прожитой жизнилишь сотый апрель есть.Толстой не знал, как спасти Анну Каренину.
Не знал, как будет жить и где будет жить Катюша Маслова. Он дал ей мужа – человека фантастических убеждений, который предполагал, что, вероятно, сама земля – организм человека; который слышал что-то о Федорове, мечтающем о воскрешении мертвых, всех мертвых в будущем.
Реальность отличается от натурального, проверенного, увиденного времени.
Мандельштам когда-то писал: «Я опоздал на празднество Расина!»
Мандельштам описывает театр, где будет существовать или существует постановка «Федры». Он сам считает себя человеком с потерянным полетом. Поэтом без приземления.
Маяковский реален, потому что он поэт будущего. Но у него не было друзей будущего.
В странной книге «Алиса в стране чудес» людей судят за преступление, которое еще не совершено.
Осуждают.
Обыкновенное звучит сказкой.
Для сказки это слишком горько.
Границы между тем, что должно быть, и тем, что есть, все время сближаются.
Должное становится реальным. Но это становление, то есть процесс.
Даже у великих открытий существуют великие сомнения. У самих творцов или у их друзей.
Существуют люди, которые виноваты в том, что они были недостаточно верны будущему.
Так пишет писатель, литературный стаж которого – семьдесят пять лет.
II
Пушкин писал «Евгения Онегина» семь лет. Толстой «Казаков» – десять лет.
Мы, читатели «Евгения Онегина», принимаем его как целую вещь, как будто сразу написанную. Но ведь есть человек, он же автор, и вокруг него все изменяется: он одновременно пишет вещи, куски, которые имеют по его и не по его воле разное направление. Время, длительность написания входит, а нередко и определяет ход произведения, сам результат. В литературе время как бы ведет человека, оно определяет видение. В литературе время часто является главной причиной изменения вещи.
В архитектуре мы тоже имеем время как явление, которое определяет то, что воспринимается.