О всех созданиях - больших и малых

Хэрриот Джеймс

— О боже, — простонал я и закрыл глаза. — Не напоминай мне об этом. В любом случае, я не виделся и не говорил с ней с того момента, так что это было концом наших отношений, и я не могу винить ее в этом.

Тристан вытащил сигарету и сел на корточки рядом с ведром для угля.

— Все это так, но посмотри на себя. Ты страдаешь, хотя в этом нет никакой необходимости. Да, у тебя случился провальный вечер, и она дала тебе отставку. Ну и что? Ты знаешь, сколько раз меня отвергали?

— Какое там отвергали — я даже не успел начать.

— Ну и очень хорошо, только ты ведешь себя, как бычок с резями в животе. Забудь об этом, старина, и возвращайся в большой мир. Там тебя ждет

яркая картина жизни. Я понаблюдал за тобой — ты же все время работаешь, а когда не работаешь, то читаешь в учебниках о способах лечения твоих пациентов. Я так тебе скажу: подобная преданность ветеринарии хороша до определенного момента. Но надо же и жить иногда. Подумай о том, сколько в Дарроуби симпатичных девушек, а ты даже не смотришь в их сторону. А ведь каждая ждет, чтобы к ней на белой лошади прискакал такой солидный, красивый молодой человек, как ты. Не разочаровывай их. — Он наклонился ко мне и хлопнул меня по колену. — Я тебе вот что скажу. Давай я займусь этим для тебя. Небольшое развлечение на четверых — вот то, что тебе нужно.

— Ну, не знаю. Мне что-то не хочется.

— Чепуха, — сказал Тристан. — Даже не знаю, как это мне не пришло в голову раньше. Твоя монашеская жизнь погубит тебя. Предоставь мне позаботиться обо всем.

Я захотел лечь пораньше, но около одиннадцати меня разбудил звук рухнувшего на мою кровать тяжелого тела. В комнате было темно, но меня, казалось, окружили клубы табачного дыма, густо насыщенные запахом пива. Я закашлялся и сел.

— Это ты, Трисс?

— А кто еще? — спросила темная фигура, сидевшая в изножье моей кровати. — Я принес тебе радостную новость. Помнишь Бренду?

— Это — молоденькая медсестра, с которой я тебя видел?

— Она самая. Так вот, у нее есть подружка — Конни, — она еще симпатичнее. Так что во вторник вечером мы вчетвером идем на танцы в Пултон.

Его голос, наполненный парами пива, звучал победно.

— Ты хочешь сказать, что и я тоже?

— О боже, ну конечно! И ты проведешь такой вечер, какого у тебя в жизни не было. Я прослежу.

Он выдохнул мне в лицо последнюю затяжку и, хихикая, пошел в свою комнату.

Земляничка: абсцесс

«Будет горячий обед и музыка!»

Я сам удивился тому, как подействовали на меня эти слова. Они пробудили множество чувств — и все приятные. Сознание, что ты чего-то добился, что ты стал своим, что ты одержал победу.

Теперь я знаю, что меня никогда не пригласят стать ректором Королевского ветеринарного колледжа, но вряд ли даже подобное приглашение доставило бы мне больше радости, чем те давние слова о горячем обеде.

Ведь они показывали, как относится ко мне типичный фермер йоркширских холмов. А это было важно. Хотя после года практики меня уже начинали считать надежным ветеринаром, я все время ощущал пропасть, которая неминуемо должна отделять этих обитателей долин и склонов от меня, уроженца большого города. Они внушали мне искреннее уважение, но меня не покидала мысль, что я для них чужой. Я понимал, насколько это неизбежно, но от такого утешения легче мне не становилось — вот почему искреннее выражение дружбы столь меня тронуло. И особенно потому, что оно исходило от Дика Рэдда.

Познакомился я с Диком прошлой зимой на крыльце Скелдейл-хауса в такое мрачное утро, когда деревенские ветеринары сомневаются, не ошиблись ли они в выборе профессии. Ежась от вездесущего сквозняка, который оледенил в коридоре мои ноги, укрытые только пижамными брюками, я зажег свет и отпер дверь. Передо мной, опираясь на велосипед, стоял щуплый человечек в старой армейской шинели и вязаном шлеме. Позади него

в желтой полосе света, падающей из двери, летели косые струи дождя.

— Вы уж извините, что я вас в такой час поднял, мистер, — сказал он. — Фамилия моя Рэдд. Я с фермы «Берчтри» в Коулстоне. У меня молодая корова телится, да только что-то у нее застопорилось. Вы бы не приехали ?

Я поглядел на худое лицо, на дождевую воду, стекающую по щекам и капающую с носа.

— Хорошо, я сейчас оденусь и приеду. Но, может, вы оставите велосипед здесь и поедете со мной в машине? До Коулстона ведь четыре мили, а вы и так насквозь промокли.

— А, да ничего! — Лицо осветилось бодрой улыбкой и из-под намокшего шлема на меня блеснула пара веселых голубых глаз. — Не возвращаться же потом за ним. Ну, я поехал. Так что вы не намного меня обгоните.

Он вскочил на велосипед и завертел педали. Жаль, что люди, считающие крестьянскую жизнь приятной и беззаботной, не видели, как его сгорбленная фигура скрылась во мраке за завесой хлещущего дождя. Ни машины, ни телефона, ночь возни с телящейся коровой, восьмимильная поездка под дождем, а с утра — вновь ничего, кроме тяжкого труда. Стоило мне подумать о том, какое существование ведет мелкий фермер, и самые мои загруженные дни начинали казаться пустяками.

Наше первое знакомство завершилось тем, что на рассвете я порадовал Дика живой здоровой телочкой и после этого, с удовольствием попивая чай у него на кухне, знакомился с его детьми. Их было семеро, и, к моему удивлению, они оказались отнюдь не такими маленькими, как я предполагал. Старшей было за двадцать, младшему исполнилось десять, а я-то даже не заметил, что Дик уже пожилой человек. В смутном свете на крыльце Скелдейл-хауса, а потом в коровнике, где горел закопченный керосиновый фонарь, я бы не дал ему больше тридцати — такими быстрыми были его движения, с такой веселой бодростью он держался. Но теперь я заметил, что жесткий ежик его волос подернут сединой, а от глаз к щекам тянется паутина морщинок.

В первые годы брака Рэдды, которые, как все фермеры, мечтали о сыновьях, с возрастающим разочарованием произвели на свет одну за другой пять дочерей.

— Мы уж было решили, что хватит, — как-то признался мне Дик.

Но тем не менее их надежды были вознаграждены, и вслед за девочками наконец родились два здоровых мальчугана. Всякий фермер трудится ради своих сыновей, и теперь у Дика появилась цель в жизни.

Познакомившись с ними поближе, я не переставал дивиться прихотям природы: все пять девушек были как на подбор рослые, крепкие красавицы, и оба паренька обещали вымахать в великанов. Я переводил взгляд на их маленьких, худеньких родителей («Ну ни в него, ни в меня, что ты тут скажешь!» — говаривала миссис Рэдд) и недоумевал, откуда взялось такое чудо.

Гадал я и о том, каким образом миссис Рэдд, вооруженная только чеком за молоко от косматых коровенок Дика, умудрялась хотя бы кормить их досыта, а не то что обеспечить им такое физическое совершенство. Кое-какой ответ я получил в тот день, когда осматривал у них телят и был приглашен пообедать чем Бог послал. На фермах среди холмов покупное мясо было редкостью, и я уже хорошо знал способы наполнения голодных желудков до появления на столе главного блюда — перед ним подавался ломоть тяжелого мучнистого пудинга или горка клецок на почечном жиру. Однако у миссис Рэдд был свой секрет: в качестве закуски ставилась большая миска рисового пудинга, обильно политого молоком. Я впервые попробовал такое кушанье и заметил, что мои сотрапезники насыщались прямо на глазах. Да и я сам сел за стол, терзаемый волчьим аппетитом, но после риса на все остальное смотрел с сытым равнодушием.