О всех созданиях - больших и малых
Шрифт:
Нос этот напомнил мне о цели, приведшей меня сюда. Пока мои онемевшие пальцы нашаривали в кармане термометр, сильнейший порыв ветра сотряс дверь, загремел щеколдой, загнал внутрь мельчайшую снежную пыль.
Мистер Клейтон повернулся и протер рукавом стекло небольшого окошка. Ковыряя в зубах ногтем большого пальца, он посмотрел наружу, на бушующую вьюгу.
— Эхе-хе... — сказал он и с удовольствием рыгнул. — Денек-то нынче не того, чтобы...
И так тоже было
В ожидании момента, когда Зигфрид выдаст мне список утренних вызовов, я закутался в шарф по самые глаза, поднял воротник своего пальто и застегнул его под подбородком. Затем я натянул на руки пару шерстяных перчаток.
За окном жалящий северный ветер с озверением мел снег почти параллельно земле, перекрывая улицы и все остальное большими вьющимися хлопьями.
Зигфрид склонился над регистрационной книгой.
— Так, что у нас тут? Барнет, Джил, Сантер, Дент, Картрайт... — Он начал что-то писать в свой блокнот. — Так, я отправлюсь к Скрутону, посмотреть его теленка. Я знаю, ходил к нему ты, но сегодня я как раз буду проезжать мимо. Расскажи мне, что с ним?
— Он слишком часто дышит, и температура под сорок. Не думаю, что это — пневмония. Я скорее подозреваю первые признаки дифтерита — у него небольшое опухание подчелюстных желез и горла.
Пока я говорил, Зигфрид не переставал писать в своем блокноте, остановившись лишь раз, чтобы пошептаться с мисс Харботтл. Затем он посмотрел на меня невинными глазами.
— Так, значит, пневмония? И как ты ее лечил?
— Нет, я сказал, что это — не пневмония. Я сделал инъекцию пронтозила и оставил мазь, чтобы втирать в кожу на горле.
Но Зигфрид опять начал быстро писать. Он ничего не говорил, пока не исписал два листа, вырвал их из блокнота и подал мне.
— Правильно, что ты прописал мазь для втирания в кожу на груди. Это может помочь. А какую мазь, из чего она состоит?
— Линимент метилеалицила, но его втирают в кожу не груди, а горла теленка.
Но Зигфрид уже повернулся к мисс Харботтл, чтобы распорядиться о том, в каком порядке ей следует выстроить его визиты, и оказалось, что я говорю с его затылком.
Наконец он встал и отошел от стола.
— Так, что же, все отлично. Вот список твоих вызовов, можно начинать. — Но на полпути к двери его шаг дрогнул, и он обернулся. — А какого черта ты распорядился втирать мазь в горло?
— Ну, я подумал, что такая процедура немного уменьшит воспаление.
— Но, Джеймс, откуда воспаление в горле? Не думаешь ли ты, что было бы больше пользы от растирания груди?
На лице Зигфрида играла все та же терпеливая улыбка.
— Нет, не думаю. Во всяком случае, не при дифтерите у теленка.
Зигфрид наклонил голову набок, и на его лице появилась невиннейшая улыбка. Он положил руку на мое плечо.
— Мой старый добрый Джеймс, может, будет правильным, если ты расскажешь мне все с самого начала. Пусть мы потратим время, но мы же никуда не торопимся. Говори не спеша и спокойно, и тогда ты ничего не перепутаешь. Ты сказал мне, что лечил теленка от пневмонии, — вот с этого места и начни.
Я сунул руки глубоко в карманы пальто и начал рыться в термометрах, пинцетах, ножницах и бутылочках с лекарствами, которые всегда жили там.
— Послушай, я сказал тебе, что с самого начала заподозрил первые признаки дифтерита, а не пневмонии. Ведь и жар у теленка приличный — выше тридцати девяти градусов.
Зигфрид смотрел мимо меня в окно.
— Боже, ты только посмотри на этот снег. Нам сегодня будет непросто справиться с вызовами. — Он снова перевел глаза на меня. — А тебе не кажется, что с температурой за тридцать девять тебе следовало бы сделать инъекцию пронтозила? — Он развел руки в стороны и безвольно их опустил. — Я просто предлагаю, я никогда ни за что не стану вмешиваться в твою тактику лечения, но, честно говоря, в такой ситуации требуется немного пронтозила.
— Черт возьми, да я же так и сделал! — закричал я. — Я сказал тебе об этом с самого начала, но ты же не слушаешь меня. Я из кожи вон лезу, чтобы донести это до тебя, но как я могу это сделать...
— Спокойствие, мой дорогой, только спокойствие. Не надо так волноваться.
Лицо Зигфрида преобразилось, оно излучало свет. На нем можно было прочитать нежность, благодушие, всепрощение, терпимость и любовь. Я подавил желание легонько пнуть его в колено.
— Джеймс, Джеймс, — сказал он ласковым голосом, — у меня нет ни малейшего сомнения, что ты попытался по-своему рассказать мне об этом случае, но нам обоим недостает таланта коммуникации. Ты — самый лучший парень, но тебе надо помнить об этом недостатке. Нужно просто решить вопрос выстраивания фактов в картину и представить их в нужном порядке. И тогда ты ничего не перепутаешь, как сегодня утром. Я уверен, тебе просто надо попрактиковаться.
Он поощрительно помахал мне рукой и был таков.
Я быстро пошел в кладовую и, увидев перед собой большую пустую картонную коробку, с ненавистью пнул ее. Я вложил в удар столько яда, что моя нога пробила картон, и когда я попытался освободиться, в комнату вошел Тристан. Он поддерживал огонь и был свидетелем разговора.
Тристан в молчании наблюдал, как я, чертыхаясь, прыгал по комнате, пытаясь стряхнуть коробку с ноги.
— Что случилось, Джим? Мой старший брат опять достал тебя?
Наконец я избавился от коробки и опустился на ящики.
— Не понимаю, почему он теперь так меня донимает? Я знаю его довольно долгое время, и он всегда был таким. Он никогда не был другим, но раньше меня это не Донимало, по крайней мере, не так сильно. В другое время я бы просто посмеялся. Что случилось со мной?
Тристан поставил на пол ведро с углем и внимательно посмотрел на меня.
— Да ничего с тобой не случилось, Джим, но скажу тебе одно: ты стал несколько нервозным после того, как сходил в ресторан с этой девушкой Олдерсон.