О всех созданиях - больших и малых
Шрифт:
— Он перестал есть, мистер Дин?
— Совсем перестал, а ведь всегда любил поесть, право слово. За обедом там или за ужином сядет возле меня, а голову положит мне на колени. Только вот последние дни перестал.
Я смотрел на пса с нарастающей тревогой. Живот у него сильно вздулся, и легко было заметить роковые симптомы неутихающей боли: перебои в дыхании, втянутые уголки губ, испуганный неподвижный взгляд.
Когда его хозяин заговорил, он два раза шлепнул хвостом по одеялу и на мгновение в белесых старых глазах появилось выражение интереса, но тут же угасло, вновь сменившись пустым, обращенным внутрь взглядом.
Я осторожно провел рукой по его животу. Ярко выраженный асцит, и жидкости скопилось столько, что давление, несомненно, было мучительным.
— Ну-ка, ну-ка, старина, — сказал я, — попробуем тебя перевернуть.
Пес без сопротивления позволил мне перевернуть его на другой бок, но в последнюю минуту жалобно взвизгнул и поглядел на меня. Установить причину его состояния, к несчастью, было совсем не трудно. Я бережно ощупал его бок. Под тонким слоем мышц мои пальцы ощутили бороздчатое затвердение. Несомненная карцинома селезенки или печени, огромная и абсолютно неоперабельная. Я поглаживал старого пса по голове, пытаясь собраться с мыслями. Мне предстояли нелегкие минуты.
— Он долго будет болеть? — спросил старик, и при звуке любимого голоса хвост снова дважды шлепнул по одеялу. — Знаете, когда я хлопочу по дому, как-то тоскливо, что Боб больше не ходит за мной по пятам.
— К сожалению, мистер Дин, его состояние очень серьезно. Видите вздутие? Это опухоль.
— Вы думаете... рак? — тихо спросил старичок.
— Боюсь, что да, и уже поздно что-нибудь делать. Я был бы рад помочь ему, но это неизлечимо.
Старичок растерянно посмотрел на меня, и его губы задрожали.
— Значит... он умрет?
У меня сжалось горло.
— Но ведь мы не можем оставить его умирать, правда? Он и сейчас страдает, а вскоре ему станет гораздо хуже. Наверное, вы согласитесь, что будет лучше, если мы его усыпим. Все-таки он прожил долгую хорошую жизнь... — В таких случаях я всегда старался говорить деловито, но сейчас избитые фразы звучали неуместно.
Старичок ничего не ответил, потом сказал: «Погодите немножко», — и медленно, с трудом опустился на колени рядом с собакой. Он молчал и только гладил старую седую морду, а хвост шлепал и шлепал по одеялу.
Я еще долго стоял в этой безрадостной комнате, глядя на выцветшие фотографии по стенам, на ветхие грязные занавески, на кресло с продавленным сиденьем.
Наконец старичок поднялся на ноги и несколько раз сглотнул. Не глядя на меня, он сказал хрипло:
— Ну хорошо. Вы сейчас это сделаете?
Я наполнил шприц и сказал то, что говорил всегда:
— Не тревожьтесь, это совершенно безболезненно. Большая доза снотворного, только и всего. Он ничего не почувствует.
Пес не пошевелился, пока я вводил иглу, а когда нембутал вошел в вену, испуг исчез из его глаз и все тело расслабилось. К тому времени, когда я закончил инъекцию, он перестал дышать.
— Уже? — прошептал старичок.
— Да, — сказал я. — Он больше не страдает.
Старичок стоял неподвижно, только его пальцы сжимались и разжимались. Когда он повернулся ко мне, его глаза блестели.
— Да, верно, нельзя было, чтобы он мучился, и я благодарен вам за то, что вы сделали. А теперь — сколько я должен вам за ваш визит, сэр?
— Ну что вы, мистер Дин, — торопливо сказал я. — Вы мне ничего не должны. Я просто проезжал мимо... и даже лишнего времени не потратил...
— Но вы же не можете трудиться бесплатно, — удивленно возразил старичок.
— Пожалуйста, больше не говорите об этом, мистер Дин. Я ведь объяснил вам, что просто проезжал мимо вашего дома...
Я попрощался, вышел и по узкому проходу зашагал к улице. Там сияло солнце, сновали люди, но я видел только нищую комнатушку, старика и его мертвую собаку.
Я уже открывал дверцу машины, когда меня окликнули. Ко мне, шаркая домашними туфлями, подходил старичок. По щекам у него тянулись влажные полоски, но он улыбался. В руке он держал что-то маленькое и коричневое.
— Вы были очень добры, сэр. И я кое-что вам принес.
Он протянул руку, и я увидел, что его пальцы сжимают замусоленную, но бережно хранившуюся реликвию какого-то давнего счастливого дня.
— Берите, это вам, — сказал старичок. — Выкурите сигару!
Тристан — бухгалтер
События показали, что идея Зигфрида поручить бухгалтерию брату была неудачной, поскольку жизнь в Скелдейл-хаусе шла мирно, и мне это нравилось.
В течение без малого двух недель не было слышно ни одного сердитого слова, ни разу не повышался голос, за исключением случая, когда Зигфрид увидел, как его брат едет по коридору на велосипеде. Тристан посчитал его гнев и крики необоснованными: ему поручили накрыть на стол, а, поскольку от кухни до столовой было достаточно далеко, ему показалось вполне естественным ввести в игру велосипед.
Наступила осень, воздух стал свежеть, и вечерами отблески горевших в камине бревен падали на стены и высокий резной потолок большой комнаты. Нам всегда нравилось это время, когда работа, запланированная на день, была выполнена и мы втроем устраивались в потертых креслах, протягивая ноги к огню.
Тристан решал кроссворд из «Дейли телеграф», что он делал каждый вечер. Зигфрид читал, а я дремал. Я с трудом воспринимал кроссворды, Зигфрид мог подсказать вариант после минутного раздумья, а Тристан решал весь кроссворд, пока я думал над первым словом.
Ковра на полу не было видно, поскольку его закрывали лежащие на нем собаки — все пять; они лежали друг на друге, шумно дыша и добавляя колорита в атмосферу всеобщего единения и удовлетворения.
Мне показалось, что в комнату влетел порыв холодного ветра, когда заговорил Зигфрид.
— Завтра базарный день, и наступает срок оплаты счетов. Здесь будет очередь из желающих отдать нам свои деньги, так что я прошу тебя, Тристан, посвятить весь день их приему. Джеймс и я будем заняты, так что тебе придется справляться самому. Тебе нужно только принимать у них чеки, выдавать расписки и вносить их имена в регистрационную книгу. Как ты думаешь, ты сможешь справиться с этим без того, чтобы запороть дело?