О всех созданиях - больших и малых
Шрифт:
Я сделал несколько шагов вокруг, запустив руки глубоко в карманы редингота, ища глазами возможные огрехи коваля и шорника, а также признаки артрита скакательных суставов. Мой осмотр был так тщателен, что я, пытаясь отойти подальше от лошади, рискованно вышел на проезжую часть улицы с интенсивным движением.
Я свысока смотрел на спешащих мимо людей. Всем было на все наплевать, даже на лошадь. Она была крупной — не менее семнадцати ладоней в холке. Лошадь безучастно глядела по сторонам, переминаясь от скуки с ноги на ногу. Мне ужасно не хотелось уходить, но мой осмотр был закончен, и пора было идти. Однако я чувствовал, что перед уходом мне следует сделать какой-то жест, установить какой-то контакт с лошадью, который показал бы ей, что я понимаю ее трудности и что мы принадлежим к одному братству. Я быстро подошел и потрепал ее по шее.
Ее бросок не уступал по скорости змеиному, она дернула головой и цапнула меня за плечо своими крепкими зубами. Она прижала уши, закатила свирепые глаза и потянула меня вверх, едва не сбив с ног. Я висел беспомощно, как марионетка, извивался и пинался, но ее зубы прочно вцепились в материал моего редингота.
Теперь-то в интересе прохожих можно было не сомневаться. Забавный вид человека, попавшего в рот лошади и висящего над мостовой, заставил их тут же остановиться, и скоро вокруг меня стала собираться толпа людей, заглядывавших друг другу через плечо, причем сзади на них напирали те, кто хотел узнать, что случилось.
Старая дама в ужасе закричала: «Бедняжка! Да помогите же ему кто-нибудь!» Те, кто похрабрее, попытались вытащить меня, но лошадь зловеще заворчала и вцепилась в меня еще сильнее. С разных сторон доносились советы один другого лучше. К своему глубокому стыду, я увидел в первом ряду двух привлекательных девушек, хихикавших над моей беспомощностью.
Уязвленный абсурдностью ситуации, я начал дико дергаться из стороны в сторону, воротник рубашки затянулся вокруг шеи, по рединготу потоками текла лошадиная слюна. Я чувствовал, что начинаю задыхаться, и уже оставил всякую надежду, когда сквозь толпу прорвался мужчина.
Он был очень невысок. На его лице, испачканном угольной пылью, горели глаза, а в руках он держал два пустых мешка.
«Что, черт возьми, здесь происходит?» — заорал он. В воздухе повис десяток-другой ответов.
«Чего ты пристал к моей лошади?» — заревел он мне в лицо. Я не ответил, поскольку глаза у меня вылезали из орбит, что не создавало настроения для беседы.
Тогда угольщик обратил свою ярость на лошадь. «Отпусти его, дурында! Ну же, отпусти, брось его!»
Не получив ответа и на этот раз, он злобно кольнул животное в брюхо большим пальцем. Лошадь сразу поняла намек и освободила меня. Так послушный пес бросает косточку по приказу хозяина. Я упал на колени и некоторое время повалялся в канаве, пока ко мне не вернулось дыхание. Я будто издалека слышал, как коротышка ругается на меня.
Через некоторое время я встал. Угольщик все еще орал на меня, а толпа послушно внимала его словам. «Ты что, решил, что это — игрушка? Держись подальше от моей лошади, а то я вызову полицию!»
Я посмотрел на свой новый редингот. Плечо представляло собой пережеванную массу. Мне показалось, что лучше сбежать, и я стал продираться сквозь толпу. В ней встречались обеспокоенные лица, но на большинстве играли улыбки. Оказавшись на воле, я быстро пошел прочь, но не успел еще повернуть за угол, как до меня долетел последний крик угольщика:
«И не лезь в дела, в которых ничего не понимаешь!»
На балу и в свинарнике
Я лениво перебирал утреннюю почту. Обычная стопка счетов, оповещений, красочные описания новых лекарств — они давно уже утратили прелесть новизны, и я даже не просматривал их. Но почти в самом низу стопки я обнаружил нечто необычное: элегантный конверт из толстой тисненой бумаги, адресованный мне лично. Я вскрыл его, извлек карточку с золотой каймой и торопливо прочел ее. Пряча карточку во внутренний карман, я почувствовал, что краснею.
Зигфрид кончил подсчитывать утренние визиты и поглядел на меня.
— Почему у вас такой виноватый вид, Джеймс? Ваши прошлые грехи нашли вас? Что это? Письмо от негодующей мамаши?
— Ну ладно, — пристыженно сказал я и протянул ему карточку. — Смейтесь сколько хотите. Все равно же вы узнаете.
Сохраняя полную невозмутимость, Зигфрид прочел вслух: «Трики будет очень рад видеть у себя дядю Хэрриота в пятницу 5 февраля. Напитки и танцы». Он поднял глаза и сказал без тени иронии:
— Как мило, правда? Согласитесь, это, бесспорно, один из самых любезных китайских мопсов в Англии. Ему недостаточно одарять вас селедками, помидорами и табаком, он приглашает вас на званый вечер!
Я выхватил у него карточку и спрятал ее подальше.
— Ну хорошо, хорошо. Но как мне поступить?
— Как поступить? Немедленно садитесь и строчите благодарность за приглашение: «Ах, я, конечно, не премину быть у вас пятого февраля». Званые вечера миссис Памфри пользуются большой славой. Горы редких деликатесов, реки шампанского. Ни в коем случае не упускайте такой возможности.
— И там будет много народу? — спросил я, шаркая ногами по полу.
Зигфрид хлопнул себя ладонью по лбу.
— Конечно, там будет много народу! А как вы думаете? Или вы полагали, что проведете вечер в обществе одного Трики? Выпьете с ним пару пива и станцуете медленный фокстрот? Нет, там соберутся сливки графства при всех регалиях, но, держу пари, самым почетным гостем будет дядя Хэрриот. А почему? А потому, что остальных-то пригласила миссис Памфри, но вас пригласил лично сам Трики.
— Ну хватит, — простонал я. — Я же никого там не знаю и буду весь вечер торчать в одиночестве. У меня нет приличного выходного костюма. Лучше я не поеду.
Зигфрид встал и отечески положил руку мне на плечо.
— Дорогой мой, не трепыхайтесь. Напишите, что принимаете приглашение, а потом отправляйтесь в Бротон и возьмите напрокат вечерний костюм. И торчать в одиночестве вам долго не придется: светские девицы будут драться за удовольствие потанцевать с вами. — Он еще раз похлопал меня по плечу и направился к двери, но потом озабоченно обернулся. — И ради всего святого, не пишите миссис Памфри. Адресуйте письмо прямо Трики, не то вы все погубите.