О всех созданиях - больших и малых
Шрифт:
Тристан тем временем лихорадочно отыскивал и отмывал банки с кетгутом и нитками, так что разрез в рубце удалось быстро зашить. Героическая стойкость Зигфрида была вознаграждена: дело обошлось без загрязнения брюшины.
Он молча и быстро сшил мышцы, наложил швы на кожу, а затем обработал рану. Все выглядело отлично. Корова сохраняла полную невозмутимость. Благодаря анестезии она даже не заметила титанической борьбы, которую мы вели с ее внутренностями. Более того, избавленная от проволоки, она, казалось, уже почувствовала себя лучше.
Уборка потребовала немало времени; особенно трудно оказалось придать презентабельный вид Зигфриду. Мы усердно лили на него ведра воды, а он скорбно чистил щепочкой свой пиджак. Толку от этого не было никакого.
Полковник сердечно его благодарил.
— Идемте в дом, дорогой мой. Идемте, выпьем! — Но в его голосе чувствовалось некоторое напряжение, и он благоразумно не подходил к своему приятелю ближе чем на пять шагов.
Зигфрид накинул на плечи погубленный пиджак.
— Нет, Губерт, спасибо. Вы очень любезны, но нам, к сожалению, пора. — Мы вышли из коровника, и он добавил: — Я думаю, день-два, и ваша корова начнет есть нормально. Недели через две я заеду снять швы.
В тесноте машины нам с Тристаном некуда было ото-двинуться. Мы высунулись в окна, но легче нам от этого не стало.
Мили две Зигфрид хранил молчание, потом он посмотрел на меня, и его полосатое лицо расплылось в улыбке. Твердости духа ему было не занимать стать.
— В нашей профессии, мальчики, никогда не знаешь, что тебя поджидает за поворотом, но вы вот о чем поразмыслите: операция-то удалась!
Джефф Мэллок, живодер
В этом наводящем тоску дворе нас было трое — Айзек Крэнфорд, Джефф Мэллок и я. Только Мэллок выглядел непринужденно — как и следовало, поскольку, в определенном смысле, он был нашим радушным хозяином, а также владельцем живодерни, где под его снисходительным взглядом мы рассматривали труп только что распотрошенной им коровы.
В Дарроуби имя Мэллока звучало похоронным звоном. Оно знаменовало гибель скотины, упований фермеров, надежд ветеринаров. Стоило какому-нибудь животному заболеть, кто-нибудь да и объявлял: «Думается, ее скоро Мэллок заберет!» — или «Не миновать ей Джеффа Мэллока». И место его деятельности вполне гармонировало с его репутацией: скопление унылых кирпичных зданий в двух-трех лугах от дороги, а над одним обрезок трубы, из которой постоянно валил траурно-черный дым.
Приближаться к обители Мэллока тем, кто не обладал крепким желудком, заведомо не стоило, а потому горожане старательно ее избегали, но если бы вы осмелились пройти по подъездной дороге и заглянуть в щель между раздвигающимися створками металлических ворот, то узрели бы мир кошмаров. Повсюду туши мертвых животных. Большинство разъяты, с крючьев свисают огромные куски мяса. Однако кое-где виднеются вздувшиеся овечьи трупы или тоже раздувшаяся позеленевшая дохлая свинья, — выпотрошить их даже у Джеффа духа недостало.
Груды черепов и высохших костей местами достигали крыши, а по углам виднелись бурые бугры мясной муки. Запах там всегда стоял омерзительный, но когда Джефф варил туши в котлах, смрад был уж совсем нестерпимым. Жилище семьи Мэллок стояло в самом центре двора, и тех, кто оказывался там впервые, можно было извинить, если они ожидали увидеть там компанию уродцев. Однако сорокалетний Джефф был розовощеким херувимом, его супруга — пухленькой, улыбчивой и миловидной. На их детей тоже было приятно смотреть — начиная от старшей дочери, девятнадцатилетней красавицы, и кончая младшим сыном, крепким пятилетним бутузом. Всего имелось восемь юных Мэллоков, и они проводили жизнь, весело играя среди изъеденных туберкулезом легких и всевозможных микроорганизмов, вроде возбудителей сальмонеллеза или сибирской язвы. И были самыми здоровыми детьми в округе.
В трактирах поговаривали, что Джефф — один из самых богатых людей города, но местные жители, прихлебывая пиво, признавали, что деньги свои он заработал сполна. В любой час дня и ночи он отправлялся в громыхающем старом фургоне на ферму, воротом втаскивал в нега труп, отвозил к себе и потрошил. Оптовый торговец собачьим кормом приезжал дважды в неделю из Бротона и покупал свежее мясо. Остальное Джефф сгребал в котел, чтобы готовить мясную муку, которая пользовалась большим спросом как добавка к корму свиней и домашней птицы. Кости шли на изготовление удобрений, шкуры отправляли к дубильщику, а не имеющие названия остатки забирал субъект с диким взглядом, «кошатник этот», как его окрестили. Иногда ради разнообразия Джефф изготовлял длинные бруски странновато попахивающего мыла — их разбирали нарасхват для мытья полов в лавках. Да, говорили люди, Джефф, конечно, деньги гребет лопатой. Но, черт дери, он их заработал, что так, то так.
Встречаться с Мэллоком мне приходилось довольно часто. Живодерня была для ветеринара очень полезным местом. Она служила примитивной секционной, где он мог проверить правильность своего диагноза в случае летального исхода; а когда причина смерти животного ставила его в тупик, под носом Джеффа обнаруживалась разгадка тайны.
И, конечно, фермеры постоянно присылали Джеффу труп животного, которое я лечил, и просили Джеффа объяснить, чего с ним приключилось-то, и вот тут возникали некоторые трения, так как Джефф получал в свои руки немалую власть и редко удерживался от соблазна пустить ее в ход. Пусть он не умел ни читать, ни писать, зато обладал великой профессиональной гордостью; он не любил, чтобы его называли живодером, пред-почитая более благозвучное «скорняк». Он твердо верил, что, более двадцати лет потроша трупы больных животных, знает больше любого ветеринара в мире, и беда была в том, что фермеры были с ним совершенно в этом согласны.
Мой день бывал бесповоротно испорчен, если в приемную заглядывал фермер и сообщал, что Джефф Мэллок снова опроверг мой диагноз. «Э-эй! Помните корову, которую вы лечили от недостаточности магния? Ну, она так и зачахла. Я ее к Мэллоку отправил. Так знаете, что с ней было-то? Червяк в хвосте. Джефф говорит: вам бы хвост отрубить, так она встала бы и пошла себе здоровехонькая».
И бессмысленно было возражать, что червяков в хвосте вообще не бывает. Джефф, он уж знает! И дело с концом.
Если бы Джефф использовал свои бесценные возможности, чтобы приобрести какие-никакие начатки знаний, все было бы не так уж плохо. Но он создал собственноручно кошмарную патологию и подкреплял ее всякими отдающими черной магией рекомендациями, которых набрался от наиболее невежественных фермеров. У него были четыре дежурных недуга — застой в легких, черная гниль, язвы нутра и красные камни. Этот квартет ввергал в дрожь ветеринаров на много миль вокруг.
Еще один крест, который по его милости приходилось нести ветеринарам, была его уникальная способность только взглянуть на мертвое животное и с места в карьер определить причину его смерти. Фермеры, благоговевшие перед этим его даром, постоянно спрашивали у меня, почему я не могу так. Но невзлюбить Мэллока было невозможно. Какой же человек устоит перед шансом стать непререкаемым авторитетом? И за его поведением не крылось никаких коварных намерений. Тем не менее иногда оно приводило к неприятным ситуациям, и я всегда старался вовремя оказаться на месте. И особенно когда речь шла об Айзеке Крэнфорде.
Крэнфорд был суровым человеком, человеком поистине чугунным. Извлекающий максимум из любой сделки, любой ценой добивающийся своего, он слыл скаредом в краях, где бережливость была в крови у всех. Ему принадлежали чуть ли не самые плодородные земли в долине, его шортгорны постоянно получали призы на выставках, но друзей у него не было. Мистер Бейтсон, его северный сосед, охарактеризовал его так: «Этот малый блоху обдерет ради ее шкуры». Мистер Дикон, его южный сосед, придерживался другой точки зрения: «Если он наложит лапу на фунтовую бумажку, только ее и видели!»