О, я от призраков больна
Шрифт:
«Я бы хотела вернуться домой», — резко заявила я, как будто внезапно разучилась произносить все остальные слова в английском языке.
Инспектор отвез меня в Букшоу в молчании, которое выбрала я сама, и я выпрыгнула из его машины, даже не поблагодарив.
— Не так разочарована, как печальна, — сказал он, возвращая меня к настоящему. — Мы не так хорошо справляемся с этим, как другие.
— Должно быть, она ненавидит меня.
— Нет. Ненависть — для ненавистников.
Я поняла, что он имеет в виду, хотя не могла объяснить.
— Вроде того, кто убил Филлис Уиверн, — предположила я.
— Именно, —
— На Гиле Кроуфорде, — напомнила я. — И потом она продолжила играть в пьесе, как будто ничего не произошло.
— Это было примерно в семь двадцать пять?
— Да.
Инспектор почесал ухо.
— Странно, не так ли? Собрать всю деревню в такую суровую погоду ради десятиминутного представления.
— Филлис Уиверн была лишь гвоздем программы, — сказала я. — Думаю, викарий планировал больше. Это для того, чтобы собрать средства на ремонт крыши, видите ли. Может, он планировал попросить выступить сестер Паддок, а потом закончить представление собственной декламацией, например «Альбертом и львом». [35] Он, наверное, дал ей возможность выступить первой, потому что это было бы неуважением — заставлять ее ждать любителей. Хотя это мои догадки. Вам следует спросить викария, когда он вернется.
35
«Альберт и лев» — самый известный монолог Марриота Эдгара (1880–1951), шотландского поэта, сценариста и комедианта, комическая история о том, как малыш Альберт с родителями отправился в цирк посмотреть на льва, на свою голову решил потыкать палкой ему в ухо, за что и был сожран.
— Я так и сделаю, — сказал инспектор Хьюитт. — Возможно, ты права.
Он отодвинул манжету указательным пальцем и взглянул на часы.
— Еще пара вопросов, — продолжил он, — и я бы хотел, чтобы ты помогла мне с экспериментом.
О радость! Наконец быть признанной равной ему — или что-то в этом роде. Сам Дед Мороз не мог бы придумать лучшего подарка. (С внезапным удовольствием я припомнила, что у нас со старым джентльменом есть дело, которым мне предстоит заняться через несколько часов. Возможно, я смогу поблагодарить его лично.)
— Думаю, я справлюсь, инспектор, — ответила я, — хотя у меня довольно много дел.
Прекрати, Флавия! — подумала я. Прекрати немедленно, пока я не откусила твой язык и не выплюнула его на ковер!
— Что ж, хорошо, — сказал он. — Зачем ты пошла в Голубую комнату?
— Я хотела поговорить с мисс Уиверн.
— О чем?
— О чем угодно.
— Почему в такое время? Разве было не слишком поздно?
— Я слышала, как доиграла музыка в фильме. Я знала, что она еще не спит.
При этих словах я почувствовала холодящий ужас. Почему я не подумала об этом раньше? Может, Филлис Уиверн была уже мертва.
— Но, возможно, — добавила я, — возможно…
Глаза инспектора неотрывно смотрели в мои, подбадривая меня продолжать.
— Катушка шестнадцатимиллиметровой пленки играет сорок пять минут, — сказала я. — Две катушки на
Это факт, в котором я уверена. Я отсидела достаточно нуднятины в приходском зале, чтобы знать до секунды, сколько продлится моя пытка. Кроме того, однажды я спросила у миссис Митчелл.
— Фильм закончился прямо перед тем, как я дошла до Голубой комнаты, — продолжила я. — Я услышала слова: «Я никогда не забуду Ястребиный замок», перед тем как начала спускаться по лестнице из своей спальни. К тому времени, как я нашла тело мисс Уиверн, конец пленки уже шлепал по катушке. Но…
— Да? — Глаза инспектора были такими же острыми, как у хорька.
— Но что, если она была уже мертва, когда начался фильм? Что, если это ее убийца запустил проектор?
В моем сознании части головоломки быстро вставали на место. Более раннее время смерти объясняло, почему на теле Филлис Уиверн уже выступили пятна, когда я нашла ее. Я не сказала об этом инспектору. Пусть он хоть немного поработает.
— Блестящая догадка, — сказал инспектор. — Помимо шлепанья пленки ты слышала что-нибудь еще?
— Да. Дверь захлопнулась, когда я пересекала вестибюль. И в туалете слили воду.
— До или после хлопка двери?
— После. Дверь захлопнулась, когда я спускалась по лестнице. Бачок слили, когда я была на полпути через вестибюль.
— Так быстро? Как странно, — сказал инспектор Хьюитт.
Только позже я поняла, что он имел в виду.
— Из людей, спавших в вестибюле, кого ты точно видела?
— Викария, — ответила я. — Он вскрикивал во сне.
— Вскрикивал? Что?
Почему я ощущаю, будто предаю доверие? Почему чувствую себя такой болтушкой?
— Он сказал: «Ханна, пожалуйста! Нет!» Очень тихо.
— Больше ничего?
— Нет.
Инспектор что-то записал в блокнот.
— Продолжай, — сказал он. — Кто еще спал в вестибюле?
Я начала загибать пальцы.
— Миссис Мюллет… и Альф, ее муж… доктор Дарби… Нед Кроппер… Мэри Стокер… Банни Спирлинг… Макс — имею в виду Максимилиана Брока, нашего соседа. Макс построил стенку из книг вокруг себя.
— Кто-то еще?
— Это те, кого я заметила. О, и Дитер, конечно. Он устроился на лестничном пролете. Мне пришлось красться на цыпочках мимо него.
— Ты видела или слышала кого-то или что-то еще по пути в Голубую комнату?
— Нет. Ничего.
— Благодарю, — сказал инспектор Хьюитт, захлопывая блокнот. — Ты мне очень помогла.
Простил ли он меня, подумала я, или просто вежлив?
— Теперь, — продолжил он, — как я сказал, мне потребуется твоя помощь в маленьком эксперименте, но у меня будет время только позже.
Я понимающе кивнула.
— У вас есть в библиотеке экземпляр «Ромео и Джульетты»? Я бы удивился, если нет.
— Есть экземпляр с его избранными произведениями, Даффи берет его, когда хочет выглядеть прилежной. Подойдет?
Это была правда, но я понятия не имела, где искать эту книгу. Мне не улыбается перебирать тьму книг в канун Рождества. Мне надо, так сказать, ловить рыбку покрупнее.
— Уверен, что да. Попробуй откопать ее, будь хорошей девочкой.
Если бы эти слова сказал кто-то другой кроме инспектора Хьюитта, я бы вцепилась ему в глотку, но с ним я как спаниель, ждущий, что хозяин бросит ему шлепанец.