О, я от призраков больна
Шрифт:
Но до того времени мне надо многое успеть.
На сердце у меня было радостно, когда я волокла ведро с птичьим клеем вверх по узкой лестнице. Хорошо, что я додумалась захватить щетку для одежды из чулана, чтобы вычистить снег из каминных труб, и жесткую кисть для обоев из маленькой мастерской при картинной галерее, чтобы размазать клей.
Если и в прошлый раз дверь было открыть трудно, то теперь это оказалась чертовски сложная задача. Я уперлась плечом и толкала, толкала, толкала, пока наконец скрипучий снег не отступил
Ветер сразу же набросился на меня, и я съежилась от холода.
Я медленно пробиралась сквозь снежные заносы к западному крылу дома, по колено в сугробах. Дед Мороз, как всегда, будет спускаться через камин гостиной. Нет смысла тратить драгоценное тепло тела и птичий клей на то, чтобы мазать остальные.
Сметя снег с основания трех дымоходов, я смогла — хоть и непросто мне это далось — забраться, оскальзываясь и спотыкаясь, поочередно на каждую высокую кирпичную трубу, хотя я должна признаться, что обошлась с меньшими трубами, соединенными с каминами в верхних спальнях, довольно небрежно. Дед Мороз не осмелится полезть в отцовский камин, а что касается Харриет — что ж, туда нет больше смысла идти, не так ли? Я оставила себе несколько узких тропинок для маневрирования, а остальное просто замазала клеем.
Закончив, я на миг неподвижно замерла, размышляя, на крыше под промозглым ветром, рядом с вечно показывающим неправильное направление ветра флюгером, в который когда-то ударила молния.
Но вскоре я снова воспряла духом. Ведь через несколько часов я смогу написать заключение к моему великому эксперименту!
Прокладывая себе обратный путь сквозь снега, я насвистывала известный мотивчик из «Падуба и плюща», [42] тайно подразумевая липкую массу, которую я только что размазала по дымоходам Букшоу. Я даже пропела одну строчку:
42
«Падуб и плющ» — традиционный английский рождественский гимн.
Пришло время заняться ракетой славы.
— Чем ты занимаешься? — поинтересовалась Фели, когда я спустилась в лабораторию.
Она сжимала кулаки, а ее глаза, как часто бывает, когда она сердится, стали на несколько оттенков светлее обычного голубого цвета.
— Кто тебя впустил? — спросила я в ответ. — Тебе запрещено входить в эту комнату без моего письменного разрешения.
— О, возьми свое письменное разрешение и приклей его себе кое-куда.
Фели бывает весьма груба, когда хочет.
Тем не менее «приклей» — это жутко точное описание того, чем я сейчас занималась на крыше. Надо быть поосторожнее, подумала я. Возможно, Фели, как Вэл Лампман, нашла способ читать мои мысли.
— Отец прислал меня за тобой, — сказала она. — Он хочет собрать всех в вестибюле. Хочет кое-что сказать, и
Она отвернулась и двинулась на выход.
— Фели… — произнесла я.
Она остановилась и, не глядя на меня, повернулась наполовину.
— Ну?
— Дафф и я заключили рождественское перемирие. Я думала, может…
— Перемирия истекают через пять минут, что бы ни случилось, и ты это прекрасно знаешь. Нет никакого рождественского перемирия. Не пытайся втянуть меня в свои мерзкие козни.
В моих глазах начало печь, как будто они вот-вот взорвутся.
— Почему ты меня ненавидишь? — внезапно спросила я. — Это потому что я больше похожа на Харриет, чем ты?
Если до сих пор в помещении было холодно, сейчас оно превратилось в скованную льдом пещеру.
— Ненавижу тебя, Флавия? — произнесла она дрожащим голосом. — Ты действительно веришь, что я тебя ненавижу? О, как бы я хотела! Все стало бы намного проще.
И с этими словами она ушла.
— Приношу извинения, что мы все оказались здесь в ловушке, — говорил отец, — пусть даже в ловушке мы все вместе.
Что, черт побери, он несет? Извиняется за погоду, что ли?
— Несмотря на свою… э-э-э… полярную экспедицию, викарий и миссис Ричардсон немало потрудились для развлечения самых маленьких.
Боже ж ты мой! Отец шутит? Неслыханно!
Зимняя усталость и приезд съемочной группы наконец повредили его мозги? Он забыл, что Филлис Уиверн лежит — нет, не лежит, сидит — мертвая наверху?
Вежливые смешки сидевших на стульях, помятых, но внимательных жителей Бишоп-Лейси приветствовали его слова. Сгрудившиеся в углу члены съемочной группы с застывшими лицами неловко перешептывались между собой.
— Я уверен, — продолжил отец, бросив взгляд на миссис Мюллет, с сияющим видом стоящую в проходе, ведущем на кухню, — что мы сможем изготовить достаточное количество варенья и свежевыпеченного хлеба, чтобы продержаться до тех пор, пока нас не освободят из… плена.
При слове «плен» мне вспомнился Доггер. Где он?
Я обернулась и сразу же его засекла. Он стоял в стороне, и темный костюм, сливаясь с деревянными панелями, делал его почти невидимым. В этот момент глаза Доггера напоминали две черные ямы.
Я поерзала на стуле, ссутуливая и распрямляя плечи, как будто чтобы облегчить напряжение, потом встала, сильно потянулась. С небрежным видом приблизилась к стене и прислонилась.
— Доггер, — взволнованно прошептала я, — ее одели после смерти.
Голова Доггера, окинув взглядом обширный вестибюль, медленно повернулась ко мне, в его глазах загорелся огонь, и, когда они встретились с моими, они были словно сияние маяка на скале посреди моря.
— Думаю, вы правы, мисс Флавия, — сказал он.
С Доггером нет нужды в пустой болтовне.
Взгляд, которым мы обменялись, значил больше слов. Мы думали в одном и том же направлении, и, если не считать прискорбную смерть Филлис Уиверн, все остальное в порядке.
Доггер наверняка, как и я, заметил, что…