О, юность моя!

Сельвинский Илья Львович

— Про них не могу, а вообще...

Елисей доложил об ультиматуме де Робека и о ком­ментариях Богаевского.

— О-о! Вот это находка! — тихо и значительно сказал Еремушкин. — Конечно, в Москве догадаются и без нас, но у тебя факты, Бредихин. Молодец!

Лето было в разгаре.

Леська изнемогал в своем студенческом костюме, а купить что-нибудь более легкое не мог. Но у деда в са­рае лежал парус № 7, шедший на кливера рыбацких ло­док. Это был самый тонкий номер паруса. Елисей бросил его в море, вычистил песком и высушил на солнце.

Парус

побелел. Тогда Леська отнес его к портному, и тот сшил ему штаны и рубаху с обрезанными по локти ру­кавами. Рубаха заправлялась в брюки и торчала на плечах, как рыцарские латы. При студенческой фуражке костюм имел почти приличный вид.

К Алле Ярославне Леська по-прежнему не ходил, но не мог же он не бывать в «Дюльбере». К тому же стало известно, что приехал Тугендхольд.

Когда Елисей посетил Якова Александровича, искус­ствовед сидел на полу во фланелевой жилетке и раскла­дывал вокруг себя цветные репродукции. Одна из них бросилась Елисею в глаза: совершенно голый, очень смуглый мужчина, похожий на дьявола, впился поце­луем в уста обнаженной женщины. Тело ее поразило Леську: оно было таким нежно-розовым, таким воздуш­ным, какого, наверное, в жизни никогда не бывает, но от этого казалось еще более женским, невыносимо жен­ским...

— Что это? — спросил Леська.

— Буше. «Геркулес и Омфала».

У Елисея замерло дыхание, но он не без юмора по­думал: «Хорошенькая «женская работа» у Геркулеса».

Дома его ожидала радость: приехал Шокарев. Правда, пришел он не к нему, а к Леониду, и они о чем-то шептались, но в конце-то концов Володя принадлежал Леське.

— О чем ты шептался с моим братом?

— А ты не догадываешься?

— Догадываюсь. Но зачем тебе это нужно?

— Демобилизоваться хочу.

— Но ведь Деникин взял Тулу, а генерал Мамонтов...

— Не издевайся, Леся. Мало ли какие ошибки мы де­лаем в жизни!

— Да, но твою ошибку трудно будет оправдать, даже если ты уйдешь из армии. Евпаторийцы знают все: кто с кем живет, у кого сколько денег в банке, и, конечно, им известно, что подпоручик Шокарев служит в Осваге, хоть он и не носит военной формы.

— Что же мне делать? Уходить с белыми?

— А ты уверен, что они уйдут?

— Теперь уже уверен.

— А я был уверен в этом с самого начала.

— И все-таки я советую тебе также обратиться к брату. Пока суд да дело, Врангель объявит мобилиза­цию, и тебя забреют.

— Резать я себя не дам, а к барону в солдаты не пойду.

— Как же ты избежишь этого?

— Спрячусь.

— Где?

— У Шокаревых.

Володя засмеялся.

— Ну и хитер же ты, Леська! Я просто восхищаюсь тобой. Недаром я решил взять тебя в управляющие.

— Ах, так! Значит, ты все же уверен, что белые вернутся?

— А кто их знает? Все может быть.

И тем не менее Шокарев сутки пролежал в «амбулатории» Леонида, а потом целую неделю ходил на пере­вязки.

— Я не борец «Икс». Моя красота от шрама не по­страдает. К

тому же доктор Бредихин сделал такой то­ненький шов, что моя будущая жена легко мне его про­стит.

— Значит, все-таки решил демобилизоваться?

— Да. И когда придут большевики, Леонид будет свидетелем, что он сделал мне фальшивую операцию ис­ключительно, чтобы я ушел от белогвардейцев.

— А ты представляешь себе, в какое неловкое поло­жение ты поставишь Леонида?

— Почему же в неловкое? Мы ведь не скажем, что я ему за это заплатил. Налицо будут исключительно идейные соображения.

— Ох, и расстрелял бы я тебя, Володька... С насла­ждением расстрелял бы...

— Бы, бы... А кто тебя будет прятать? ..

Дни шли за днями, а Леська так ничего и не узнал о намерениях атамана. Но, может быть, об этом знают сами казаки?

Леська дождался приезда Андрона и рассказал ему, чего от него, Леськи, ждет партия. Андрон задумался. Потом сказал:

— Готовь с утра шаланду и сеть.

Шаланда доплыла до собора. Оставив Леську в лод­ке, Андрон ушел на базар. Через полчаса он вернулся,

неся в ящике из-под фруктов множество свежих, еще жи­вых карасей, ставридок и барабули. Карманы его то­пырились от бутылок. Под мышкой — каравай хлеба.

* * *

За мельницей показался казачий лагерь. Андрон за­бросил сеть. Елисей начал грести к берегу и сильными рывками заставил шаланду прыгнуть на пляж.

К ним тут же подбежали три казака.

— Здесь нельзя! — закричал один из них.

— А где можно?

— Где хочешь, там и можно, а тут сам видишь — во­енный лагерь.

— Ладно. Сейчас уйдем.

Андрон и Леська вытащили сеть, в которой было мно­го камки и очень немного рыбы, да и та хамса.

— Мелкота! — презрительно сказал низенький, коре­настый, которого казаки звали Прохор.

— У нас и покрупней, — отозвался Андрон и показал ему ставридок.

— Купите? — спросил Леська.

— Кто? Мы?

— Ну да.

— А гроши у нас е? — комически вопросил третий, очевидно кубанец.

— А может быть, другие купят?

— Да другие не богаче нас.

— Как же быть? — раздумчиво спросил Андрон. — Не ворочаться же с этим домой.

— Жинка засмеет?

— Угу.

Андрон подумал и вдруг решил:

— Пустим рыбу обратно в море.

Он зачерпнул ладонью карасей и швырнул их в воду, но станичник кинулся к нему:

— Слышь, рыбак! Давай вот что: сварим из них уши­цу, а? Твоя рыба — наш котелок. А?

— Ушицу... — как бы неуверенно протянул Андрон.

— А что? — поддержал казака Елисей. — Только у нас ни соли, ни лаврового листа. Зато, — он подмигнул станичнику, — водка есть.

Станичник взволновался еще горячее:

— Соли мы достанем, а насчет лаврового листа, — скусно и без него. Уха, да еще с водочкой... Э-эх!

— А из чего костер разжигать? — спросил Андрон.— Ящик у нас есть, да, пожалуй, одного мало.