О завтрашнем дне не беспокойтесь

Симонов Николай

В следующие дни, общаясь с Верховным жрецом Колываном, Павлов с огорчением узнал о том, что его визит в приют Белохвостого Оленя Гарегину Плотнику скорее навредил, чем помог, поскольку вызвал у других родов чувство завистливой ревности.

IX Павлов назначил временем отплытия "Лимузины" 20-е число месяца луктор (июнь) от вспомогательного причала неподалеку от приюта Росомахи, велев капитану Тарасу прибыть туда за три часа до полудня. Он не хотел привлекать к своему отбытию повышенное внимание, однако народу, желающего поглазеть на "королевича джурджени и распрекрасную Ириску" на запасном причале собралось немало. Пришли все "росомахи" и соседние с ними "куницы" и "кабаны", пришел единоутробный брат Ириски Аркадий со своими женами и старшими детьми, а также члены семьи и слуги Верховного жреца. Сам Колыван в это время находился на заседании Совета старейшин в резиденции Верховного вождя, и Павлов простился с ним до скорого свидания заблаговременно. Старейшины должны были, наконец, принять решение по вопросу о разделе между родовыми общинами доставшихся орландам рабов и прочие трофеи. Голосование кандидатуры нового Верховного вождя было назначено на завтра, то есть за сутки до Дня летнего солнцестояния и всенародного праздника Благодарения Авесалома. Центурион Сансара захотела проводить его до фактории, чтобы заодно проверить, как подопечные Урсулы несут на этом направлении дозорную и караульную службу. Она и ее боевые подруги: Гита, Старая Дося и Агафья,– уже находились на галере, взойдя на борт судна на якорной стоянке у Верблюжьей горы. Вместе с ними на верхней палубе расположился отряд учениц среднего возраста (15-16 лет) во главе с их командиром Старой Любавой. Сансара с разрешения капитана Тараса взяла их с собой прокатиться до вспомогательного причала. Накануне во время тренировочного боя шестами и деревянными мечами ученицы-подростки задали юношам-новобранцам из Эльдорадо такую трепку, так изукрасили их синяками и ссадинами, что тем стыдно было показываться своему "батьке", то есть Павлову, на глаза. Ученицы были одеты по-летнему: длинные до колен рубахи из грубого неокрашенного холста, перепоясанные широким кожаным ремнями, к которым крепились поясные ножи. На локте левой руке они держали легкие серповидные щиты, обтянутые рыбьей кожей, а в правой руке – связки метательных копий длиной около 1 м. За спинами у некоторых, но далеко не у всех, были чехлы с луками и колчаны со стрелами. Право на ношение боевого лука еще следовало заслужить. Вместо кожаных шлемов по форме им были положены войлочные шапки, а волосы на голове разрешалось стричь уже не так коротко, как младшие ученицы, а "под горшок". Среди высадившихся на берег и выстроившихся в шеренгу почетного караула учениц Павлов узнал Степу – дочь Корнея и Музы, младшую сестру покойной Виктории-воительницы. Девочка выросла с "коломенскую версту", но была также худа, как и прежде. Вслед за ученицами на берег высадились Центурион Сансара и Гита. Выслушав приветствие

Старой Любавы – начальницы отряда учениц, Павлов поблагодарил ее и Центуриона за оказанное его подопечным внимание и гостеприимство. Сансара собралась было отдать Любаве приказ отправляться с отрядом в военный лагерь, но Павлов ее опередил: сделал ей знак и попросил вызвать из строя Степу – дочь Корнея и Музы из рода Белохвостого Оленя. Сансара удивилась, но просьбу его выполнила. Степа, передав подругам свой щит и связку метательных копий, с испуганным и растерянным видом, вышла из строя. Павлов по-орландски попросил ее, чтобы она подошла к нему. Когда девочка, сутулясь, к нему приблизилась, он снял с себя дорогой узорчатый пояс с прицепленным к нему трофейным кинжалом из уральской стали и вручил ей со словами:

– Это – тебе! Владей! Будь такой же отважной и смелой, как твоя сестра Виктория!

Степа с испуганно-умоляющим выражением лица посмотрела на Центуриона. Сансара улыбнулась и кивнула головой. Степа взяла подарок и вернулась в строй.

– Любава! – обратился Павлов к начальнице отряда учениц – Есть ли среди твоих бойцов родные и двоюродные сестры Памелы, Забавы и младшей Доси, а также родные сестры и дочери Гордея и Тихона из рода Красной Лошади, а также Назара по прозвищу Знахарь из рода Желтого Быка.

Любава, недолго подумав, вызвала из строя шесть учениц. Павлов попросил у нее разрешения, чтобы девочки, которых она назвала, ненадолго задержались. И пока Ириска прощалась с женами своего брата Аркадия и со старшими женщинами из рода Росомахи, рода Куницы и рода Черного Кабана, он успел спуститься по сходням на галеру и вернуться на берег с двумя матросами. Матросы вынесли с собой тяжелый, кованный медью, оружейный ящик их высочества принца Тезей-хана.

Открыв ящик, Павлов подозвал к себе юных амазонок и вручил им ценные подарки в виде парадного холодного оружия, которым, как он прекрасно понимал, они сами пользоваться, наверняка, не станут, а передадут своим отцам и старейшинам. Таким образом, он воздал честь и хвалу всем погибшим за него орландам, что на сородичей покойных произвело очень сильное впечатление.

Шурин Аркадий воспринял его широкий жест по-своему, и, прощаясь с Павловым, шепотом, сказал ему на ухо следующее:

– Спасибо, брат! Теперь "лошади" и "быки" встанут на мою сторону. Я обойду Кочубея, поскольку все знают, как скверно он принял тебя и мою любимую сестру Ириску.

Когда "Лимузина" проходила мимо Главного причала, Павлов заметил, что бесхозные плоты, которые в день его прибытия на Красные Камни помешали ему пришвартоваться к большой причальной стенке, убраны. На Главном причале было тихо и малолюдно. Два молодых охотника перетаскивали с легкой каркасной лодки на причаленный к берегу плот убитую ими косулю. Завидев приближающуюся галеру, охотники дружно прокричали: "Доброе утро! Счастливого пути!" – и приветливо помахали рукой. На ступеньках широкой лестницы играли дети. Молодая женщина, склонившись над водой, вымачивала оленью шкуру. За ее спиной стояла девочка-подросток в нарядном сарафане, перенимая у матери, а может и старшей сестры опыт выделывания замши. Пахло дымом костра и чем-то паленым, наверное, жженым пером.

На подходе к Перламутровой башне Павлов обратил внимание на двух мальчиков в возрасте 7-8 лет, которые бежали вдоль берега и что-то кричали. Это были братья-близнецы Рико и Люк. Впереди них бежала и громко лаяла большая собака черно-белого окраса, но это уже был точно не Гром.

X Путешествовать на "Лимузине" в качестве пассажиров Сансара и ее боевые подруги сочли ниже своего достоинства. Посидев около получаса для приличия вместе с Павловым и его супругой за столом, который шеф-повар Рутений установил под фок-мачтой и накрыл лучшими яствами и винами, они перешли на нижнюю палубу и присоединились к команде гребцов. Они уже знали, где взять запасные весла, и какие банки свободны. Вскоре с нижней палубы послышались их звонкие голоса: "Эй, эй, навались! Весла мельницей крутись! Кормовой! Не зевай! И на мель нас не сажай!" Воительницы запели орландскую народную "Песню гребца", под слова и ритм которой они ходили на своих лодках. Только, вот, для длинных весел и более плавного и размеренного рывка и гребка эта песня не очень подходила. Убедившись в этом, воительницы замолкли, и уже вскоре вместе гребцами "Лимузины" дружно выкрикивали крепкое словцо "Лямбда!" Право, сложно ответить на вопрос, что это слово означало, поскольку на древнем илинойском наречии "лямбда", это – и буква алфавита, и локтевой сустав, и двускатная крыша, и даже две женские ножки, расставленные самым соблазнительным образом. Ириска, когда они остались за столиком вдвоем, призналась, что ее укачивает и немного подташнивает. Павлов предложил ей перейти в каюту в носовой части судна, но супруга замялась. Павлов сразу понял, в чем дело, сходил в каюту, выгнал из нее наглых "фрейлин", развалившихся на его кровати, и приказал им драить верхнюю палубу. Понаблюдав за тем, как Полина, Зоя и Снежинка под руководством вахтенного приступили к исполнению его приказа, он проводил Ириску в каюту и отправился на корму, где, как он успел заметить, находилась Алексия (Алексхан), переодетая в мужскую одежду. Он хотел с ней поговорить, чтобы загладить свою невольную вину за произошедшую с ней метаморфозу. Алексия трудилась на месте рулевого, на пару с юным моряком из Эльдорадо по прозвищу Огонек, показывая тому, как следует совершать поворот руля при той или иной скорости встречного ветра и течения. Послушав, как толково она объясняет премудрости флотского мастерства, Павлову стало стыдно за то, что, пойдя на поводу старухи-шаманки Айдан, он согласился на эксперимент с непредсказуемыми последствиями. Капитан Тарас досыпал ему соль на рану, заявив, что "лучшего рулевого, чем мастер Алексхан, в Эльдорадо не сыскать", и выразил глубокое сожаление насчет того, что "у царевича есть некоторые проблемы, про которые простым смертным не велено рассуждать". Павлов понял, что имеет в виду капитан Тарас, и, сняв с головы кожаный шлем, вытер платком со лба и с шеи внезапно выступивший обильный пот. Капитан Тарас, почувствовав перемену настроения высокочтимого Тезей-хана, сразу же перевел разговор на другую тему, высказав предположение, что при слабом встречном ветре они смогут добраться до фактории засветло. С прогнозом погоды капитан Тарас, к сожалению, оплошал, поскольку к полудню небо полностью прояснилось, исчезли даже самые маленькие облака, и с севера подул пронизывающий холодный ветер. Атмосферное давление явно подскочило. Температура наружного воздуха опустилась, наверное, до 10 градусов по шкале Цельсия. Орланды называли подобное природное явление словом "маккона", а для просвещенного Павлова это означало, что на обширных территориях Восточной Сибири установился северный антициклон. Супруга Ириска, когда он пришел в каюту, лежала под пуховым одеялом, но не спала, а хныкала. Он спросил, в чем дело. Ириска призналась, что у нее начались месячные, и это означало, что она не забеременела. Он попробовал ее успокоить: сказал какие-то ласковые нежные слова по-орландски и на языке джурджени,– и, вдруг, почувствовал, как в его грудной клетке, с правой стороны, стало биться сердце. Сердце с левой стороны тоже билось, но не так часто. Он испугался, и, пожелав супруге приятного отдыха, вышел из каюты. Сердцебиение с правой стороны грудины прекратилось, и он через открытый люк спустился на нижнюю палубу, оказавшись рядом с Центурионом Сансарой. Воительница пододвинулась, освобождая ему место на банке, и вскоре они вдвоем дружно потянули одно длинное шестиметровое весло. По пути в факторию Сансара проверяла дозоры, прикрывающие северное направление обороны Красных Камней. Дозоры, как правило, состояли из двух бойцов, которые, посменно и круглосуточно, вели наблюдение за подозрительной территорией. Дозорные подходили к галере на призывный сигнал рога Центуриона на маленьких каркасных лодках и по спущенной им веревочной лестнице забирались на борт. Все дозорные сообщали не очень приятные для Павлова и Сансары новости. По обоим берегам реки Ипуть бродили, группами и поодиночке, военные и гражданские лица из состава Северной экспедиции Астрахана. Кто-то из них, вероятно, отстал от отряда Багирхана, объявившего капитуляцию, и заблудился; кто-то, вероятно, совершил побег из плена и спасался от преследования. В любом случае эти люди были опасны непредсказуемостью своего поведения. Проанализировав сведения дозорных, Сансара предложила Павлову перед прохождением "Лимузины" Красивого каньона направить вдоль берегов ущелья две разведывательные группы. Одну из них она хотела возглавить сама. Вторую должна была возглавить Старая Дося. На каждую группу она попросила его выделить по три человека из состава экипажа галеры. Лучшие его бойцы, к сожалению, остались в Эльдорадо, и ему пришлось отправляться в разведку самому, вызвав шестерых парней, имевших знак отличника боевой и физической подготовки в виде ожерелья из медвежьих когтей. Вместе с Сансарой, Агафьей и тремя молодыми бойцами в шестом часу после полудня он отправился вдоль западного берега Красивого каньона. Старая Дося и Гита со своей группой сопровождения отправились вдоль восточного берега. Воительницы были вооружены луками и короткими мечами; Павлов и его бойцы – метательными ножами и арбалетами. С собой они также несли веревки и крючья. Обе группы договорились между собой и капитаном Тарасом об обмене дымовыми и звуковыми сигналами. На западном берегу каньона находилась Зыбучая гора, представлявшая потенциальную угрозу для всех, кто путешествует по реке Ипуть. На этом участке каньона часто происходили камнепады: искусственные, вызванные неосторожным охотником, или естественные, возникающие, как правило, после сильных ливней. Все следы, которые Сансара и Агафья обнаружили на тропинке, ведущей вдоль западной стены каньона и у подножия Зыбучей горы, были старые, оставленные спецназовцами Астрахана и людьми Гонория. По этим следам Сансара даже попыталась восстановить некоторые фрагменты состоявшегося на этом месте сражения. Вот, здесь,– объясняла она Павлову,– противник скрытно сосредоточился и начал атаку, а в этом месте отрезал орландам пути к отступлению. Агафья нашла три сломанных арбалетных стрелы с засохшей кровью на древках и поясной нож с изображением головы быка на его рукоятке. Из объяснений Сансары следовало, что на Зыбучую гору люди Гонория забраться не успели, так как армейский спецназ их, очевидно, быстро настиг и обезвредил. Группа разведчиков, шедшая по восточной стене каньона, ничего подозрительного также не обнаружила. Обе группы вышли к самому узкому месту каньона, где его ширина составляла порядка 170 метров, а высота стен – 20 метров. Орланды успели в этом месте свалить топорами с десяток сосен и кедров и заготовить большое количество вязанок хвороста. Павлов предложил сбросить заготовки в реку, чтобы ни у кого не возникло соблазна использовать их в преступных целях. Сансара согласилась, и обе группы, каждая со стороны своего берега, принялись скатывать стволы деревьев с обрыва. Вязанки хвороста была использованы для сигнальных костров, дымом которых обе группы разведчиков сообщили капитану Тарасу о том, что путь чист. К устью каньона разведчики и "Лимузина" подошли практически одновременно. При подходе и спуске на веревках с 10-метрового отвесного склона Павлов и его товарищи не заметили спрятавшихся за гранитными валунами отряд из десяти человек в камуфляжной форме. С расстояния, примерно, 100-120 шагов злоумышленники открыли по ним стрельбу из луков и арбалетов, а затем попытались атаковать копьями. Павлов спускался последним, и ему должно было достаться больше других, однако его спас "тунгусский халат", подаренный ему на свадьбу князем Бильдыевым. Это был легкий, не стесняющий движений, доспех из пластин моржового клыка, сплетенных сухожилиями внахлест в вертикальные и горизонтальные ряды и застегивавшийся ремнями по бокам. Одна стрела все же впилась ему в левую руку ниже плеча, а вторая – в икру левой ноги. От боли он отпустил веревку и, примерно, с пятиметровой высоты полетел вниз, но, по счастью, упал не на каменистую почву, а на невысокий куст остролиста, сплошь усыпанный кроваво-красными ягодами. Кроме царапин и ссадин, он в результате падения получил закрытый перелом шейки правого бедра со смещением и вывих правого локтевого сустава. О характере полученной им травмы Павлов узнал только на следующий день от корабельного врача "Ласточки" Моисей-хана. XI 17-летний канонир Марат, не дожидаясь приказа капитана Тараса, развернул носовое орудие "Лимузины" в направлении противника и произвел выстрел двумя фарфоровыми ядрами с "музыкой". Павлов зарядил ими корабельное орудие заблаговременно, чтобы на подходе к причалу орландского подворья произвести салют в честь своего прибытия. Фарфоровые ядра, с диким воем, пролетели над головами наступающего на людей Павлова и Сансары-воительницы противника, и одно из них попало в гранитный валун и разлетелось вдребезги. Шум, который оно произвело при ударе, вполне тянул на сравнение со зловещим хлопком шаровой молнии. Поднявшееся облако серебристо-белой пыли, меняющее цвет в лучах закатного солнца, подкрепило сравнение ярким визуальным эффектом. Даже если бы юный Марат, вспомнив, чему его учил "батька", то есть Павлов, произвел просто холостой выстрел, то и это бы, наверное, лишило нападающих смелости, а тут произошло, то, чего никто не ожидал. Шаровых молний, как известно, боятся все, и в особенности те, кто не знает природу вакуума и электричества. Короче говоря, залегли все: люди в камуфляжной форме, люди Павлова и воительницы. Капитан Тарас, не мешкая, отправил на западный берег десант из десяти бойцов, вооруженных, в том числе, многолучевыми арбалетами. Едва противник пришел в себя и попытался подняться во весь рост, на него сразу же обрушились залпы стрел. Бросив убитых и раненых, люди в камуфляжной форме побежали вдоль каменистого берега в направлении ближайшего леса. Во время спуска с отвесного склона Центурион Сансара тоже получила ранение. Стрела из арбалета с граненым наконечником насквозь пронзила ей левое предплечье, попав в сгиб между бронзовыми пластинами ее кожаного колета. Превозмогая боль, она приказала Агафье организовать молодых бойцов из Эльдорадо на преследование противника, а сама, обрезав наконечник ножом, вытащила древко стрелы из предплечья и перевязала рану холщевым бинтом, пропитанным пихтовым маслом. С Павловым дело было сложнее. Обе стрелы, которые в него попали, были снабжены зазубренными наконечниками. Такие стрелы обладают повышенной неизвлекаемостью, и их можно вытащить только с противоположной стороны, проткнув человека насквозь. С большой предосторожностью Павлова положили на носилки, и на шлюпке переправили на "Лимузину". В процессе транспортировки он от нестерпимой боли едва не потерял сознание. Однако ему удалось сохранить самообладание и отдать приказы о допросе пленных, обыске и опознании трупов. На сто процентов он был уверен в том, что нападение организовал Астрахан, специально затаившись с преданными ему людьми в районе речного ущелья, поджидая, когда Павлов будет возвращаться с похорон Верховного вождя Гонория. Новобранцы из Эльдорадо с честью прошли свое первое боевое крещение. Они догнали отступающих спецназовцев. Восьмерых они уничтожили, а двоих взяли в плен, не понеся со своей стороны потерь. Во многом это стало возможным благодаря умелому командованию Агафьи. Воительница правильно угадала путь отступления противника и с тремя бойцами вовремя побежала наперерез. Она же обнаружила их лагерь, а в нем – умирающего Астрахана, который за сутки до этого во время случайного боевого столкновения с отрядом охотников из племени москитов получил ранение отравленной стрелой. Астрахана опознала Старая Дося, переправившаяся на подручных средствах со своей группой на западный берег, как только услышала сигнал тревоги и выстрел корабельного орудия. Она же по его просьбе перерезала ему горло, чтобы прекратить мучительные страдания. Так бесславно закончил свою жизнь начальник Северной экспедиции и вельможный советник императора Агесилай-хана IV. На помощь Старой Досе, взявшейся оперировать Павлова, пришел шеф-повар Рутений, предложив применить обезболивающее, обеззараживающее и заживляющее средство по старинному рецепту племени синайцев, из которого он происходил. Для изготовления лекарства много времени Рутению не потребовалось, так как большинство его ингредиентов: экстракт женьшеня, прополиса и шалфея,– входили в состав его фирменного клюквенного соуса. Лекарство, изготовленное Рутением, сделало мышечную ткань такой мягкой, что она раскрылась, и Старая Дося смогла вытащить наконечники стрел и обломки древок, поковыряв в ранах серебряной зазубренной иглой. Для того чтобы операция не причинила нестерпимой боли, воительница заставила его разгрызть и проглотить пару кедровых орешков, в которых вместо вынутых из них зернышек хранился засохший сок опийного мака.Проглотив орешки, Павлов заснул и проснулся на рассвете, когда "Лимузина" уже пришвартовалась к причалу орландского подворья. Толемей-хана Павлов и Сансара в фактории уже не застали, так как два дня тому назад тот отправился в Эльдорадо для подготовки религиозных и светских мероприятий по случаю празднования Дня летнего солнцестояния. До полудня Павлов оставался на борту "Лимузины" в своей каюте. Сразу после прибытия в факторию по просьбе Урсулы его осмотрел корабельный врач "Ласточки" Моисей-хан, и поставил диагноз относительно перелома шейки бедра и вывиха локтевого сустава. Сустав врач вправил на место сразу, а про бедро сказал, что его лечение, вероятно, займет от трех до пяти месяцев. При этом он заявил, что дальнейшее пребывание их высочества Тезей-хана на борту галеры недопустимо: воздух, насыщенный влагой, опасен для ран и ссадин, а качка противопоказана для травмированного бедра. По мнению врача, у их высочества, вероятно, произошло смещение отломков костей, и ему требуется полный покой,– иначе он рискует до конца своих дней быть прикованным к постели. В качестве средства лечения Моисей-хан предлагал наложение скелетного вытяжения большеберцовой кости под небольшим грузом. Корабельный врач говорил со знанием дела. По его словам, подобные травмы на флоте – не редкость: кто-то с реи сорвется, кто-то при сильном волнении или шторме обо что-то ударится или на трапе поскользнется. Для точной диагностики столь сложного перелома, конечно, требовалась рентгенография. Но где ж в условиях бронзового века достать рентгеновский аппарат? Сильные боли в области тазобедренного сустава и частичная утрата подвижности правой ноги свидетельствовали о том, что травма серьезная, и к рекомендациям опытного врача следует прислушаться. К тому же у Павлова не было достаточной уверенности в том, что его друг Толемей-хан знает какие-то другие способы лечения переломов костей или имеет более обширную медицинскую практику. С помощью переводчицы Гиты Моисей-хан довел свой диагноз до сведения Ириски и Центуриона Сансары. Женщины перепугались и обратились к Капуцину с просьбой на некоторое время принять Павлова и его супругу на постой. Капуцин отнесся к их просьбе с пониманием, и сам отправился на "Лимузину" уговаривать Павлова, чтобы тот не ставил свое драгоценное здоровье под угрозу, а месяц-другой пожил с Ириской и своей прислугой у него в гостях в уютном теплом домике с остекленными окнами и камином. Рыдания Ириски добавили словам хозяина орландского подворья убедительности, и Павлов согласился. В полдень вахтенные матросы перенесли его на носилках в орландское подворье, где к тому времени расторопные слуги Капуцина под присмотром Моисей-хана подготовили для него и его супруги жилище, в котором им предстояло на неопределенное время поселиться. Помещение, которое Капуцин на языке орландов назвал "зимним балаганчиком", в действительности представляло собой довольно просторный флигель, примыкающий торцом к большому амбару каменно-деревянной застройки.Нижний этаж амбара был сложен из крупных блоков бутового камня. Это был ледник подворья. Верхний этаж амбара был бревенчатый и состоял из трех лабазов. Капуцин отстроил приамбарный флигель совсем недавно по примеру жилища именитых купцов, чтобы принимать там самых важных персон. Высокие двойные окна, застекленные мутным ротонским стеклом, пропускали внутрь достаточно света, чтобы днем можно было читать и писать. Ровно обтесанные кедровые бревна источали приятный запах смолы. В гостевых апартаментах даже имелся камин из дорогого импортного красного кирпича с чистыми белыми швами и небольшой уголок с деревянной ванной для омовений. В Эльдорадо о таком комфорте Павлову и Ириске можно было бы только мечтать. Больного уложили на двуспальную кровать, но не на перину, а на прямоугольные орландские щиты, прекрасно заменившие ортопедический матрац. Ириска распахнула ближайшее от кровати окно и вставила в него раму с москитной сеткой из волокон крапивы. Старшая жена Капуцина Магнолия принесла из летней кухни большую деревянную тарелку знаменитых орландских пельменей с мясом оленины, и Павлов первый раз за прошедшие сутки с удовольствием поел. При этом Магнолия держала перед ним тарелку, а он натыкал пельмени большой серебряной вилкой с двумя зубьями. "Зимний балаганчик" Павлову очень понравился, и он приказал вахтенным доставить ему из его каюты на "Лимузине" его одежду, доспехи, оружие, письменные принадлежности, столовое серебро, постельное белье и т.д. Ириска, отправляясь на похороны отца, передала все свои личные вещи и приданое на попечение Марины. В этой связи Павлов написал Марине письмо, в котором просил ее в самое ближайшее время на купеческой ладье прибыть в факторию и привезти с собой гардероб его супруги и трех ее рабынь. Его послание капитан Тарас должен был вручить Марине лично. Еще до переселения в орландское подворье Павлов обсудил с капитаном Тарасом, кто при нем останется в качестве телохранителей. Для круглосуточного посменного дежурства шесть молодых бойцов ему показалось достаточно. Все кандидатуры, которые ему назвал капитан Тарас, его вполне устраивали. Приемная дочь Алексия (Алексхан) оставалась с ним по определению, так как кроме нее ему было не на кого возложить секретарские обязанности, а в дальнейшем – организацию голубиной почты между факторией, Эльдорадо и Красными Камнями. В качестве сиделок на первое время могли сгодиться Полина и Снежинка, но они и так отсутствовали в Эльдорадо больше десяти дней. К тому же девушки были замужними, и держать их при себе дальше становилось совершенно неприлично. Ириска просила его оставить хотя бы Полину, но он был непреклонен, велев всем без исключения "фрейлинам" собираться домой. Проблему с сиделками решила Урсула, на свой страх и риск укрывавшая в расположении своего отряда на Журавлиной поляне двух илиноек, которые достались по жребию вождю черных аратов Айо, но сумели от своих стражей сбежать. Урсула сама привела их на подворье и представила Павлову и Ириске. Женщине по имени Ариадна на вид было лет 30, а ее дочери подростку по имени Анна недавно исполнилось 12 лет. Муж Ариадны – кузнечных дел мастер Сократ из Айхеноя – геройски погиб, защищая их честь. Ириска, осмотрев и ощупав илиноек с головы до пят и даже заглянув им в рот, назвала им цену в орландском товарно-денежном эквиваленте: семнадцать выделанных оленьих шкур. Павлов поинтересовался: почему именно семнадцать, а, скажем, не шестнадцать или восемнадцать? Ириска замялась, не зная, что ей ответить. Урсула, рассмеявшись, сказала, что это – ее подарок "дорогому другу и боевому товарищу Тезей-хану". В третьем часу после полудня капитан Тарас доложил ему о том, что "Лимузина" к отплытию в Эльдорадо готова, все члены экипажа чувствуют себя удовлетворительно, пострадавших и больных нет. Павлов передал ему еще два послания, написанных под его диктовку Алексией: Обращение к Народному собранию Эльдорадо и письмо их преосвященству Толемей-хану. В "Обращении…" Павлов объяснял гражданам Эльдорадо причины, вынудившие его на некоторое время воспользоваться гостеприимством хозяина орландского подворья в купеческом поселении на реке Ипуть, и просил на время его болезни передать его "царские" полномочия первосвященнику Толемей-хану. Далее, он предлагал отметить наградами шестерых молодых бойцов и канонира Марата, отличившихся во время его второго похода на Красные Камни, и пообещал дать Народному собранию и судейской коллегии исчерпывающие объяснения по поводу ареста и смерти гражданина Корейка. В письме к Толемей-хану Павлов сообщал стратегически-важные сведения, имеющие непосредственное отношение к обороне и безопасности жителей Эльдорадо. Два спецназовца из группы Астрахана, захваченные в плен во время последнего боевого столкновения, сознались, будто бы они слышали от начальства, что в начале осени из Прибайкалья вниз по реке Ипуть в направлении Долгого Острова (Красных Камней) проследует караван судов с пополнением и военными грузами. Это могло означать продолжение войны с Империей джурджени и обязывало граждан Эльдорадо оказать союзному племени орландов посильную военную и материально-техническую помощь. В четвертом часу после полудня к нему зашла Центурион Сансара, чтобы обсудить с ним результаты своей инспекционной поездки. После боевого столкновения с остатками военного контингента Северной экспедиции не могло быть и речи о том, чтобы оставлять факторию без прикрытия. К тому же неспокойно вели себя раненые и выздоравливающие пленные в полевом госпитале на Журавлиной поляне. Они жаловались на скудное питание и отсутствие благ цивилизации в виде театров, борделей и кабаков. Несколько раз на Журавлиную поляну наведывались охотники из племени кайяпо, чтобы попытаться отомстить безоружным солдатам джурджени за смерть своих братьев и сыновей, погибших во время преследования отряда Багирхана. Оценив оперативную обстановку, Павлов и Сансара договорились о том, что после завершения празднования Дня Благодарения Авесалома она отправит в факторию десять опытных бойцов, которые сменят на боевом дежурстве отряд старших учениц. Павлов со своей стороны обещал дать орландским амазонкам в подкрепление отделение гоплитов, а также одно полевое орудие с прислугой и приличным боезапасом. XII Павлов проснулся среди ночи. Через открытое окно с закрепленной на нем рамной москитной сеткой веял прохладный ветерок, и доносились то затихающие, то усиливающиеся звуки бубна. Чей-то жалобно– протяжный голос выводил знакомую ему мелодию:

– И… Иее…Иес…

В топке камина, расположенного в центре помещения, разгораясь, трещали сучья. Кто и с какой целью, летом, да еще среди ночи развел в камине огонь, было совершенно непонятно. Он повернул голову и перевел взгляд на низенькую кушетку под окном, на которой на ночь устроилась Ириска. Его супруга была на месте: спала, укрывшись с головой шерстяным одеялом.

Входная дверь с улицы хлопнула. Кто-то вошел в сени, потоптался, со скрипом открыл внутреннюю дверь, шепотом выругался, вошел в прихожую, обо что-то споткнулся и снова выругался. Прихожая по ночам служила спальным местом для прислуги, но не на полу, конечно, а на полатях, похожих на антресоли. Охранник войти в апартаменты без вызова не мог, и уж тем более среди ночи по своей прихоти разжечь камин. Павлов на всякий случай проверил, на месте ли кинжал и заряженный многолучевой арбалет. Арбалет заряжала Ириска, подтрунивая над крайней его осторожностью и подозрительностью, – на что он ей резонно возражал в духе известной поговорки: "Бережёного Бог бережет".

Из прихожей человек, вошедший в дом с улицы, прошел в маленькую гостиную, заставленную платяными шкафами, буфетом с посудой и чем-то похожим на секретер. Там он остановился. До слуха Павлова донесся сдавленный стон, и ещё еле различимый звук, напоминающий утробное урчание, с раскатистым и слегка картавым "хрррр", и не на шутку разволновался. В гостиной на подвесной кровати, которая занимала мало места, поскольку складывалась к потолку, расположилась на ночь Алексия.

Павлов взял арбалет наизготовку, и в этот момент увидел, как на него стремительно надвигается черная мохнатая тень. Он приготовился стрелять, но уже через пару секунд отложил арбалет в сторону и с облегчением вздохнул. Тот, кого он принял за злоумышленника, оказался его приемной дочерью Алексией с охапкой расколотых на поленья дров.

– Почему не спишь?– спросил он ее громким шепотом.

– Мне стало холодно, и я решил разжечь камин. Дров в дровницу у камина никто наложить не додумался. Вот и пришлось идти за ними в сарай, – ответила Алексия обычным хрипловатым голосом, совершенно не заботясь о том, что может кого-то разбудить.

– Тише, Ириску разбудишь!– шепотом предупредил ее Павлов.

– Ей все равно. Она уже третий час под наркозом,– невозмутимо заявила Алексия, и принялась подкладывать в камин принесенные с собой поленья.

– Что ты мелешь?! Какой наркоз?! Сейчас же прекрати!– рассердился Павлов. Он даже попытался привстать, но острая боль в ноге не позволила ему это сделать.

– Я подмешал ей в травяной чай сок мака, конопли и мандрагоры и теперь с ее бесчувственным телом можно проводить любые операции, – насмешливым голосом сообщила Алексия, издав в конце фразы урчание, с раскатистым и слегка картавым "хрррр".

И тут до Павлова дошло, что Алексия (Алексхан), это – вовсе не Алексия, а захватившее ее разум и тело демоническое существо, которое намеревается сделать какую-то пакость. Он снова потянулся за арбалетом, но ухватить его не смог, так как руки внезапно налились свинцовой тяжестью. Он хотел закричать, чтобы привлечь внимание охраны, но и этого сделать ему не удалось: рот не открывался. Его тело больше его не слушалось.

Тем временем тот, кого он принимал за Алексию, как ни в чем не бывало, заложил дрова в топку, последним поленом постучал по порталу (декоративная часть камина, которая окружает, обрамляет топку – Прим. Авт .) и требовательно позвал:

– Эй, ассистент! Где тебя черти носят?

Из топки камина послышалось кряхтение и сопение, как будто в ней кто-то возился. Потом из нее показались две ноги, обутые в красные сафьяновые сапоги и темно-коричневые полы суконного кафтана. Потом показалась нижняя часть спины. Из топки, как из люка горящего танка, завалившегося на корпус, выбрался плюгавый и плешивый старичок, в котором, когда он повернулся к нему лицом, Павлов опознал своего старого знакомого.