О жандармах, императорах и изобразительном искусстве. Архивные заметки
Шрифт:
Может быть, из-за некоторой лояльности наших властей и ехали в Россию многие «затейщики, ищущие пропитания от общественного легкомыслия». В 1848 г. по ходатайству И.М. Толстого и при поручительстве чиновника III Отделения А.А. Сагтынского в Россию приехал граф Ришбург. Он, якобы, изобрел способ сохранения от порчи продуктов, не прибегая к их засолке. Наследник цесаревич Александр Николаевич, заинтересовавшись новшеством, повелел назначить для рассмотрения предлагаемого способа Комиссию в составе военного министра А.И. Чернышева, морского министра А.С. Меншикова и министра государственных имуществ П.Д. Киселева. Однако, вскоре Ришбург испросил разрешения уехать за границу для закупки и изготовления препаратов, необходимых для своего опыта. Это вызвало сомнение военного министра, почему Ришбург не привез с собой все необходимое, чтобы «не прибегать к переездам за границу и обратно в особенности при нынешних смутных в Европе обстоятельствах». А.И. Чернышев попросил III Отделение уведомить о своих подозрениях цесаревича. Однако, на всеподданнейшем докладе шефа жандармов А.Ф. Орлова Александр Николаевич написал: «предлагаемый им способ слишком важен и потому я согласен как на отправление его за границу, так и на возвращение с учреждением однакож секретного надзора» [71] . Ришбург
71
ГА РФ. Ф. 109. 3 экспедиция. 1848 г. Д. 710. Л. 10.
72
ГА РФ. Ф. 109. 3 экспедиция. 1848. Д. 710. Л. 51-51об.
73
Там же. Л. 130.
Существовала одна категория иностранцев, которая постоянно находилась под бдительным и строжайшим вниманием «государева ока» – это учителя и гувернеры. Именной указ императрицы Елизаветы Петровны Сенату от 5 мая 1757 г. предписывал: «находящихся в Петербурге и Москве в партикулярных домах иностранных наций учителей в их науках всех свидетельствовать и экзаменовать здесь в Десианс-Академии, а в Москве в Императорском университете и без такового свидетельства и аттестатов никому в домы не принимать и до содержания школ не допускать» [74] . III Отделение собирало статистику о количестве приехавших учителей и гувернеров и строго следило чтобы «оказавшиеся недостойными» и не получившие аттестаты и свидетельства не допускались до воспитания молодого поколения, а поступали на службу смотрителями или домашними служителями. В определенные годы учителям некоторых государств вообще был запрещен въезд в Россию. В 1843 г. появилось высочайшее распоряжение о запрете подобных занятий студентам Кенигсбергского университета, а в 1846 г. выходцам из Швейцарии «по случаю беспрерывных и ныне в сильной степени возникших смут в этом государстве» [75] . И все же до 50-х годов XIX века Россия еще не могла обходиться без иностранных учителей. В 1841 г. министр финансов Е.Ф. Канкрин указывал, что ограничить приезд воспитателей и учителей «значило бы затруднить воспитание детей, устранить нас от совершенного движения полезных наук, воспрепятствовать познанию языков» [76] . Ситуация стала меняться в пореформенный период. Уже в 1861 г. III Отделение во всеподданнейшем отчете констатировало малое количество приезжающих к нам иностранных учителей и воспитателей, «помещики и дворяне, занятые своим делом, не решались вызывать из-за границы дорогих иностранцев, чтобы не увеличить этим расходы, а также стали отдавать предпочтение русским учителям» [77] .
74
ПСЗ. 1 Собр. Т. XIV. С. 705.
75
ГА РФ. Ф. 109. 3 экспедиция. 1846 г. Д. 79. Л. 6.
76
ГА РФ. Ф. 109. 3 экспедиция. 1841 г. Д. 149. Л. 5.
77
ГА РФ. Ф. 109. Оп. 223. Д. 26. Л. 152.
«Спокойствие и вялость общественного духа» 50-х годов сменилась резким оживлением общественного движения в пореформенный период. Оно становилось все радикальнее, многочисленнее и организованней. В связи с этим деятельность политической полиции переориентируется на охранение политической безопасности. Теперь наблюдение ведется уже не за изготовителями эротических фигурок и непристойных сахарных яиц, а за проникновением из-за рубежа запрещенных изданий и «адских машин». Наблюдение за иностранными гражданами приобретает новый ракурс.
Тема иностранцев в России настолько обширна и многообразна, что авторы позволили себе лишь слегка прикоснуться к этой проблеме, используя материалы высшего органа политического надзора XIX века – III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии.
Духовное ведомство по материалам III отделения [78]
Структура III отделения предполагала, что каждая из пяти имевшихся в этом учреждении экспедиций должна ведать определенным спектром проблем. Надзор «за направлением, духом и действиями» религиозных сект был возложен на 2-ую экспедицию.
78
Статья была написана в соавторстве с Е.И. Щербаковой и опубликована в сборнике: Материалы V Саровской исторической конференции, посвященной 100-летию канонизации преподобного Серафима Саровского. Саров. 2003.
В сфере внимания тайной полиции постоянно находились раскольники. Руководители III Отделения неоднократно указывали на недопустимость огульного преследования сект и необходимость проявления крайней осторожности в вопросах веры. В 1836 году управляющий III отделением Л.В. Дубельт был назначен членом Секретного комитета о раскольниках, что давало «высшему наблюдению» возможность еще «ближе следить за ходом раскольничьих дел». Уже через год он мог сделать следующий вывод: «Вредно и даже опасно для правительства иметь в различных краях государства значительные массы людей недовольных и стесненных в исполнении обрядов своего верования», которые при каких-либо неблагоприятных для властей обстоятельствах могут сделаться орудием неблагонамеренных лиц (недаром многие революционеры в своих планах делали ставку на раскольников). Не высказываясь в пользу полной свободы раскольников, он полагал, что следует лишь строго наблюдать, чтобы они не совращали никого в раскол и не уклонялись от своих обязанностей к местной администрации, а в остальном на них надо распространить те же правила, «коими правительство наше руководствуется в отношении всех других исповеданий, не только христианских, но и магометанского и даже еврейского» [79] .
79
ГА РФ. Ф. 109. Он. 221. Д. 16. Л. 8об.-9.
В 1841 г. III отделение снова подчеркивало, что «меры, предпринимаемые против раскольников духовенством», не останавливают их, но, напротив, ожесточают, превращая в опасных врагов государства. Неразумно было загонять в подполье исправных налогоплательщиков, обладавших немалыми богатствами и поставлявших солидную часть рекрутов. Удалившись из пределов Отечества, они могли бы составить счастье «соседственных нам держав». Из «частных донесений» тайной полиции стало известно, что наших раскольников охотно бы приняли в Пруссии, правительство которой готово позволить им беспрепятственно совершать богослужение и строить храмы. В этих льготах III отделение видело причину частых побегов крестьян-раскольников из некоторых имений Витебской и Могилевской губерний [80] .
80
ГА РФ. Ф. 109. Оп. 223. Д. 6. Л. 118 об.
Политика по отношению к раскольникам была одним из тех вопросов, в котором духовная и светская власть никак не могли найти общего языка. Потребовалось ввести в Комитет о раскольниках министра государственных имуществ П.Д. Киселева, чтобы преодолеть перевес «духовных членов комитета, мало способных к государственным соображениям и одушевляемых религиозным фанатизмом», и получить возможность вести дела с должной терпимостью и беспристрастием [81] . III отделение усматривало в гонениях на старообрядцев со стороны православного духовенства ярчайший пример превышения его полномочий, от которого недалеко и до покушения на прерогативы верховной власти. «…Внушают даже, хотя и весьма тайно, – с тревогой замечали руководители политической полиции, – что Синод равен властью Государю и что даже Сам Помазанник Божий должен покоряться Синоду». Не ускользали от внимания тайной полиции и столкновения различных течений внутри самого «духовного управления», к примеру между обер-прокурором Святейшего Синода Н.А. Протасовым и его предшественником на этом посту А.Н. Муравьевым, возглавившим «фанатиков православия».
81
ГА РФ. Ф. 109. Оп. 223. Д. 3. Л. 169.
Усилиями «высшего надзора» вскрывались различные злоупотребления в «духовном ведомстве». В III отделение поступало огромное количество доносов, жалоб, просьб самого разного характера. Следует подчеркнуть, что императорская канцелярия не являлась судебной инстанцией, III отделение лишь принимало жалобы, давало ход прошениям, «сигнализировало наверх» о беспорядках и происшествиях. Большей частью дела попадали туда от «подлежащего начальства». Например, в комиссию по принятию прошений поступает анонимная жалоба ростовских обывателей на предосудительные поступки архимандрита Спасо-Яковлевского монастыря Иллариона, наместника Нифонта и казначея Игнатия; статс-секретарь передает ее в III отделение. Шеф жандармов приказывает начальнику Ярославского губернского жандармского управления разобраться; последний направляет в Ростов штабс-капитана для негласного расследования. Собранные сведения, подтверждающие донос, – о пьянстве и разврате указанных лиц, их нерадении при отправлении богослужений и денежных упущениях – сообщаются для дальнейших распоряжений обер-прокурору Синода.
Но несмотря на то, что «духовное ведомство», по словам Протасова, было «совершенно отдельным от всех отраслей правительства, имело свое особенное управление, свой суд и полицию и… свой контроль» [82] , оно как и прочие учреждения империи всегда находилось в поле зрения «недреманного ока Государева». Так, в 1829 году тогдашний управляющий III отделением М.Я. фон Фок доводил до сведения Синода о злоупотреблениях в Екатеринославской консистории, в 1831 году по инициативе «высшего надзора» была проведена ревизия Иркутской епархии, в результате которой вскрылись «неблаговидные» поступки архиепископа Иринея, в 1850 году шеф жандармов писал обер-прокурору о взяточничестве письмоводителя Тверского архиепископа Пархоменко и т. п.
82
ГА РФ. Ф. 728. Оп. 1. Д. 2271 разд. VI. Т. II. Л. 75 об.
В делах III отделения можно обнаружить и свидетельства о проблемах Саровской пустыни. В конце 60-х – начале 70-х годов в целый ряд инстанций поступили доносы от монахов Неофита и Евстратия на игумена Серафима. Епархиальное начальство направило в обитель следственную комиссию, результатом деятельности которой стало выявление нарушений в денежной отчетности и порядке ведения монастырских книг. Этот эпизод приводится в обстоятельном исследовании истории Сарова, которое недавно опубликовал А.М. Подурец. Автор замечает, что о других обвинениях, выдвинутых против настоятеля пустыни, трудно судить, так как Синодом они были признаны бездоказательными [83] . Прояснить обстоятельства дела позволяют материалы III отделения, где указано, что Серафим обвинялся «в произнесении дерзких выражений против Особы Государя Императора».
83
Подурец А.М. Саров: памятник истории, культуры, православия. Нижний Новгород. 1998. С. 85–86.