Обагренная Русь
Шрифт:
— Давай возвернемся в Триполь.
Ни да, ни нет не говорил ему паробок. Удивлялся горбун:
— Да что тебя держит-то?
То морозно, то оттепель — вот и все Мистишины отговорки. Пустое все это. Догадался Крив, что есть причина и поважнее. Не зря пропадает паробок по вечерам.
Так день за днем тянулись. И нынче, как и всегда, проводив Мистишу, сидел Крив один-одинешенек в избе, сеть вязал (работа уж к концу близилась), вздыхал и думал, что зря послушался паробка, зря прельстился Негубкиным гостеприимством. Жил он до
Тут дверь отворилась, и на пороге появился паробок — будто мысли его подслушал:
— Собирайся, Крив. Я уж фаря оседлал.
— Господь с тобою, — руками замахал горбун. — Ночь на дворе.
— А по мне что ночь, что утро, — отвечал Мистиша, возбужденно шаря по избе и заталкивая в дорожную суму свои вещички. — Так едешь ли ты со мной?
— Что скоро делают, то слепо выходит. Сядь, Мистиша, да объясни толком: аль беда какая стряслась?
— Такая ли беда, что хуже и не придумаешь, — присел на краешек лавки паробок. — В тепле меня холили, сладкими медами потчевали, а я отплатил черной неблагодарностью... Нет, Крив, не жилец я боле в этой избе. И ежели в ночь не уйду из Владимира, то до утра пережду на купецком подворье.
— Нет, негоже это, — укоризненно покачал головой Крив. — Сам же только что сказывал про Негубкино хлебосольство. Так неужто уйдем, спасибо не сказав хозяину? Не в моем это обычае, Мистиша.
— Ну, так оставайся, а я уйду, — поднялся с лавки паробок и руку протянул к двери.
— Никуды не пущу я тебя, — заступил ему дорогу Крив.
— Как же не пустишь-то? — усмехнулся паробок и хотел отстранить горбуна с пути. Но силушка в Кри ве была недюжинная, даже не покачнулся он под его рукой.
— Пусти, — сказал паробок. — Скоро возвернется Негубка, так ни тебе, ни мне несдобровать. Шибко осерчал он. Ежели сами не сойдем, так выставит он нас с позором за порог.
Еще больше озадачил он Крива своими словами.
— Что-то совсем не пойму, я тебя, Мистиша. С чего это вдруг взял да и осерчал на нас Негубка?
— На тебя, Крив, он не в обиде. Ты остаться можешь, а я уйду.
— Уходить, так вместе, — сказал горбун. — Но прежде расскажи мне, что за вечер переменилось.
Замялся паробок, стыдно ему стало. Рассказать — все равно что заново пережить. Но Крив, он такой — с места его не сдвинуть, ежели правды не узнает. А правда горька. Сам Мистиша в случившемся виноват.
Поведал паробок о том, как повадился ходить к Аринке, как словили их вечером и как гнался за ним по огородам Негубка.
— Вона что надумал, — внимательно выслушав его, укоризненно проговорил горбун. — Нехорошо это, Мистиша. Значит, сам девке голову закружил, а теперь — в кусты? Нехорошо... А о том подумал ли ты, каково Аринке будет перед родителями?
— Ох, Крив, и не говори, —
— Ты Негубку дождись.
— Боюсь я его.
— А ты дождись.
— Одно заладил ты, Крив. А того понять не можешь, что пришибет меня Негубка, я же и пальцем не пошевелю.
— Не таков Негубка, чтобы пришибить. Голова у него на плечах, а не кочан. Там сгоряча погнался он за тобой...
На крылечке проскрипели быстрые шаги, дверь отворилась — вошел купец, сапогом о сапог постучал, с усмешкой поглядел на Мистишу, крякнул, скинул полушубок, погрел в кулаке замерзшее ухо, ногою отстранил дорожную суму, покачал головою:
— Бежать наладились?
— Понапрасну не хули, купец, — первым воспрял Крив, подтолкнул Мистишу локтем: не бойся, мол.
— А что за нужда пристала собирать суму?
— Э, — сказал Крив. — Была не была — угадал ты: едва удержал я паробка.
— Вот так-то, — кивнул Негубка. — Значит, не зря поспешал я.
Помолчал, поскреб в затылке:
— Почто же обидел ты меня, Мистиша? Аль не как сына родного привечал я тебя?
Мистиша глядел себе под ноги, хмурился.
— Аль в избе моей тебе не приглянулось? — продолжал Негубка, обращаясь к паробку. — Аль постеля была жестка?
— Всем доволен я, — с трудом поднял глаза Мистиша и прямо посмотрел на Негубку. — И в избе твоей тепло, и постеля мягка, и привечал ты меня, как сына родного.
— Так почто же в путь наладился?
Нет, не смеялся над Мистишей купец. И угрозы не было в его голосе.
— Прости меня, Негубка, — сказал Мистиша. — Но как поделим мы с Митяем Аринку?
— Об этом уж забота не моя, — возразил Негубка.
— Под одною крышею живем мы, спим на одной печи...
— Вот уж верно, — сказал Негубка, улыбаясь, — как бы не намял тебе Митяй мой бока.
— Да что с того пользы? По душе мне Аринка, как Митяю ее уступлю?
— Не меня ли в сваты зовешь?
— Митяй уж просватан...
— Чего нет, крестом не свяжешь, — сказал Негубка. — Но вот тебе мое слово: ни за что не допустит Некрас, чтобы дочь его с тобою в церкви венчали.
— Убегу я с нею...
— Сыщут. Да и Аринка не такова, чтобы на чистое небушко променять отцову надежную крышу.
Не щадил паробка Негубка, хоть и видел, как клонится под тяжестью его слов Мистишина голова.
— Не на радость тебе Аринка, помяни старика. А как быть, не знаю. Никто этого не знает.
Долго молчал Мистиша. Все молчали.
Крив достал из-под лавки свою суму, кожушок на себя напялил, сунул за пазуху рукавицы.
— Пойдем, — сказал он Мистише. — Я с тобою. А тебе, Негубка, сеть-то другие довяжут. Ты уж прости.
— И вы простите, люди добрые, — сказал купец. — Ежели что не так, не взыщите.
Когда съезжали они со двора, почудилось Мистише, будто отпрянула чья-то тень от крыльца. Верно, Митяй это был.