Обделенные душой
Шрифт:
На это Коннор не находится с ответом, по крайней мере, сейчас. Элина умеет затыкать людям рот пищей для ума. Глаза Коннора полыхают ещё одно мгновение, а затем парень падает на стул, сдаваясь. Он осматривает костяшки своих пальцев, вернее, пальцев Роланда — кожа содрана, ссадины кровоточат. Больно, но Коннору, похоже, эта боль доставляет извращённое удовольствие.
— Они думают, что Риса с нами, — говорит он. — Если бы. Я был бы счастлив.
— Если Риса увидит этот репортаж, — подчёркивает Лев, — она будет знать, что ты всё
Коннор мечет в него быстрый, полный отвращения взгляд:
— Меня иногда тошнит от твоей способности в любой ситуации видеть светлую сторону.
Выпуск новостей переходит к очередному террористическому акту хлопателей, и Пивани выключает телевизор.
— Так, давайте рассуждать реалистично. Как долго сможем мы держать в секрете присутствие здесь Коннора?
Лев замечает выражение вины на лице прикусившего язык Кили. Всё понятно.
— Кому ты разболтал, Кили? — спрашивает он напрямик.
— Никому, — отвечает тот, но Лев продолжает буравить его взглядом, и Кили сдаётся: — Только Нове. Но она обещала молчать, и я ей доверяю. — Потом он добавляет: — Я просто думал, что раз это юновласти охотятся за ним, а Коннор ведь вышел из возраста расплетения, значит, он в безопасности, ну и вот...
— Не имеет значения, — поясняет Чал. — Его так называемые «преступления» были совершены, когда он был под их юрисдикцией, из чего следует, что они будут преследовать его до старости.
Пивани принимается расхаживать по комнате, Элина трёт лоб, как будто у неё разболелась голова, а Кили стоит с несчастным, потерянным видом, словно у него только что померла собака. «Кажется, события вот-вот покатятся неудержимо, как камнепад», — думает Лев.
— Если слухи всё же распространятся, — произносит Чал, — и Инспекция потребует у нас выдачи Коннора и Лева, мы можем отказаться. Я подниму вопрос о политическом убежище; а без договора об экстрадиции Инспекция ничего не в силах поделать.
Элина качает головой.
— Они надавят на Совет племени, и тот, как всегда, уступит.
— Но это даст нам некоторую отсрочку, а я продолжу ставить барьеры на их пути до бесконечности.
И тут в разговор вмешивается Грейс:
— А знаете, что лучше барьеров? Объезды!
Лев и другие смотрят на неё как на полоумную, но Коннор, знающий Грейс лучше прочих, относится к её словам серьёзно.
— Объясни, что ты имеешь в виду, Грейс.
Оказавшись центре всеобщего внимания, Грейс воодушевляется и начинает говорить, помогая себе руками так активно, что это похоже на язык жестов, которым пользовались когда-то в старину.
— Тут нужна другая стратегия. Если вы попытаетесь остановить их, то они быстренько протаранят барьеры один за другим. Гораздо лучше послать их кружным путём, да подальше. Им будет казаться, что они вот-вот достигнут цели, а в реальности только зря колёса изотрут.
На секунду воцаряется изумлённая тишина, в которой раздаётся смешок Пивани:
— А она дело говорит!
Лев смотрит на Коннора, приподняв брови. Похоже, Грейс не так проста, как кажется.
Глаза Чала принимают напряжённо-отсутствующее выражение, как будто мужчина решает в уме сложную математическую задачу.
— Хопи отчаянно просят меня выступить их представителем на всеобщих дебатах. Пожалуй, соглашусь, а взамен попрошу, чтобы Совет хопи объявил, что они дают Леву с Коннором политическое убежище.
— И тогда, — подытоживает Коннор, — даже если здесь о нас поползут какие-то пересуды, юновласти их не услышат — всё их внимание будет направлено на хопи. А когда они узнают, что нас там нет, им придётся всё начинать сначала!
Настроение, которое ещё пять минут назад граничило с полной безнадёжностью, резко меняется в лучшую сторону. У Лева, однако, в горле застревает комок.
— И вы пойдёте на такой риск ради нас? — спрашивает он хозяев.
Те отзываются не сразу. Пивани не решается посмотреть в глаза гостям, а Элина переводит взгляд на мужа. Наконец Чал отвечает за всех:
— Мы уже один раз поступили с тобой несправедливо, Лев. Это наш шанс искупить вину.
Пивани стискивает плечи Лева так, что юноше становится больно, но он этого не показывает.
— Не скрою, — провозглашает Пивани, — я горжусь, что даю убежище народным героям!
— Мы вовсе не герои, — возражает Лев.
— Ни один истинный герой не признаёт себя за такового, — улыбается Элина. — Так что, Лев, продолжай отрицать это всеми фибрами души.
27 • Старки
Мейсон Старки знает, что он герой. У него в этом не возникает даже тени сомнения. За доказательствами далеко ходить не надо: он спас огромное количество жизней; все его аистята живы и здоровы — и всё благодаря его уму и ловкости рук. Но это только начало, фундамент для будущих эпохальных свершений и его, Старки, личной славы. Старки убеждён — его ожидает великая судьба, и близок тот час, когда он впервые ворвётся на авансцену истории.
— Академия «Пеликан». — Приятная женщина читает логотип на зелёной футболке Старки, вносящего свои данные в реестр гостей. — Это приходская школа?
— Всеконфессиональная, — уточняет Старки. — Я пастор-вожатый.
Женщина улыбается, веря ему на слово. Да и с чего бы ей не верить? Молодой человек — белокурый, аккуратно подстриженный, ухоженный — так и лучится прямотой и честностью.
— Ваша школа здесь, в Лейк-Тахо?
— В Рино, — без промедления отвечает Старки.
— Как жаль. Я подыскиваю хорошую школу для своих детей. С правильными моральными ценностями.
Старки одаривает её неотразимой улыбкой. Ему известны и имена детей этой женщины, и её домашний адрес. Может, информация ему не понадобится, но, как выяснилось, осведомлённость — лучшая защита для его аистят.