Объект закрытого доступа
Шрифт:
— Недалеко, — согласился Али. Он снова наполнил стаканы, на этот раз доверху, и зябко передернул волосатыми плечами. — Что-то нехорошо мне, старик. Знобит. Сквозняк тут у тебя, что ли?
— Есть немного, — согласился Пташка Божья и тут же заботливо поинтересовался: — А ты, часом, не простыл? С дороги-то всякое бывает.
— Да, — кивнул горбоносый Али. — Простыл. Наверное, простыл. Давай за дружбу народов.
Он поднес стакан к губам и пил, не отрываясь, пока стакан не опустел. И тут же наполнил
— Так пьешь, будто за тобой гонятся, — с укором сказал Пташка Божья.
Али стрельнул на старика черными глазами и сипло сказал:
— Простыл я. А это… — он кивнул подбородком на стакан, — мое лекарство. Понял?
— Понял, как не понять.
— Тогда твое здоровье. — И странный гость снова присосался к стакану с коньяком.
Бутылка опустела очень быстро. Допив остатки коньяка, гость посмотрел на Пташку Божью из-под нахмуренных рыжеватых бровей и сказал:
— Есть что выпить?
— Так это… — Пташка Божья хотел было соврать и сказать «нет», но черные глаза гостя смотрели так пристально и пронзительно, что он, к своему собственному изумлению, сказал правду: — Было вроде где-то. Сейчас посмотрю.
Пташке Божьей не осталось ничего другого, как достать из холодильника заначку — литровую бутылку мутной желтоватой самогонки.
После первого же стакана глаза гостя подернулись пеленой.
— Ну что, старик, — сказал он, еле шевеля языком, — страшно тебе на свете-то жить?
Пташка Божья пожал плечами:
— Да нет. А чего мне страшиться?
— А взрывы? Террористы, говорят, совсем обнаглели. Что ни день, то взрыв.
— Это точно, — согласился Пташка Божья. — Но, слава Богу, я черножопым не нужен. Сам посуди, зачем меня взрывать?
— Черножопым, говоришь?
— Ой, извини. Я хотел сказать…
— Знаю, — прервал его Али. — Знаю, что ты хотел сказать, старик. Только взрывают не только черножопые. — Он криво ухмыльнулся и поднял волосатый палец. — Скоро тут у вас все затрясется, заволнуется, понял? Вся Москва! И не черножопые будут трясти, а свои… такие же, как ты, старик. Братья, мать их, славяне! Давай-ка за них и выпьем… за братьев славян!
Али потянулся за самогонкой, но рука его соскользнула с бутылки.
— А, шайтан! — выругался он и тряхнул хмельной головой. — Давай ты, старик… Я что-то устал…
Пташка Божья разлил самогонку по стаканам, и они снова выпили.
— Так, говоришь, русские будут русских взрывать? — с сомнением в голосе спросил Пташка Божья, закусив самогонку сыром. — Разве такое возможно?
Али пьяно кивнул:
— Возможно, старик.
— И зачем же, к примеру, им друг друга взрывать?
— Зачем, зачем… Зачем ты меня к себе жить пустил? Вот затем и они. — Али прищурил мутные черные глаза, вытянул руку и потер пальцем о палец. — Деньги, старик… Деньги решают все. Мани! Долларс! Понял?
— Да разве ж им кто-нибудь за это заплатит? — прикинулся дурачком Пташка Божья.
— Найдутся люди, — глухо отозвался Али.
— Тоже русские?
Горбоносый с хрустом сжал пальцы в кулак. На губах у него зазмеилась усмешка.
— Ха! — хрипло выдохнул он. — Русские… Откуда у вас, русских, деньги? Ты вон всю жизнь вкалывал, а есть у тебя деньги? Нету! Кроме сраной бутылки самогону, никакой собственности не нажил.
— Почему же сраной? — обиделся Пташка Божья. — Хорошая самогонка. Я ее у Просвирихи брал. Да она чище водки!
— Ты прав, — кивнул Али. — Самогонка хорошая. Извини, старик, я не хотел тебя обидеть. Ты хороший человек. Давай выпьем за тебя.
На этот раз гость не смог допить стакан до дна, а принялся икать, и икал до тех пор, пока не сжевал разом три дольки лимона, вложенные ему в руку стариком. Прожевав лимон, Али сморщился и тягуче сплюнул в тарелку с остатками мяса.
— В мясо-то зачем? — негромко сказал Пташка Божья и хотел убрать тарелку, однако горбоносый схватил ее и придвинул к себе:
— Не трожь! — Он снова сплюнул в тарелку и посмотрел на Пташку Божью. Али был так пьян, что не мог сфокусировать взгляд. Голова у него слегка подергивалась, однако на стуле он сидел прямо.
— Слышь, Али, — негромко и дружелюбно окликнул его Пташка Божья, — а где хоть взорвут-то? Ты скажи, чтоб я в тот район не совался. Умирать-то кому охота?
— Не знаю, старик, — произнес Али заплетающимся языком. — Знал бы — сказал… Нравишься ты мне, хоть и дурак. Не обижайся, старик… Лучше выпей еще… за мое здоровье.
— Это можно, — кивнул Пташка Божья. — Тебе-то, что ли, освежить?
— Чего? — не понял Али.
— Я говорю, долить самогонки? Ты сейчас на полдороге к счастью. Но нужно слегка догнаться.
Али тряхнул головой:
— Н-не надо, старик… у меня… свой догон. — Он полез в карман брюк, вынул картонную коробочку и шлепнул ею об стол. — Вот!
Он вытряхнул из картонки серебристую упаковку, выдавил пару таблеток пальцем и закинул их себе в рот, проглотил, судорожно дернув кадыком, и закрыл глаза.
Вскоре губы Али растянулись в блаженную улыбку. Он открыл глаза, посмотрел на Пташку Божью и сказал слабым голосом:
— Возьми… угощаю…
Он показал глазами на пакетик с таблетками. Пташка Божья сморщился и покачал головой:
— Нет, паря, извини, но меня от этого вашего зелья с души воротит. Я, чтоб ты знал, принадлежу к поколению табака и алкоголя. И предпочитаю наркотической ломке простое человеческое похмелье.
— Как хочешь… — вымолвил Али, снова закрыл глаза, посидел так немного, потом качнулся вперед и упал щекой прямо в тарелку с остатками мяса.