Обещание

Эшли Кристен

Если бы она и ее приятельницы по боулингу намеревались удержать меня у Бенни, им бы это удалось.

Другими словами, для меня пришло время действовать экспромтом и разработать другой план.

Итак, я приняла решение.

— Тебя хоть в малейшей степени беспокоит, что я не хочу здесь находиться? Что я не хочу вести с тобой разговор, который ты хочешь? Что я не хочу позволять Терезе сидеть со мной? Не хочу, чтобы твой отец что-то говорил мне, чтобы загладить свою вину? Я просто хочу продолжить свою жизнь после семи не очень замечательных лет, а до этого шесть

лет с Винни, которые, как я слишком поздно поняла, не были по-настоящему замечательными, и все это закончилось тем, что я бежала по лесу с женщиной, которую не знала, и грандиозным кровавым финалом с пулей, с изрядным количеством запекшейся крови, которая, к счастью, была не только моя, но, видеть, как Кэл проделывает дыру в голове этого парня, было не весело, хотя я ненавижу этого человека и рада, что он гниет в аду.

— Фрэнки…

Я отрицательно покачала головой.

— Нет, Бен. Я бы очень хотела сесть в твой внедорожник, чтобы ты отвез меня домой, а потом оставил меня в покое. Я думаю, что я довольно ясно все объяснила, нужно было оставить меня в покое еще в ту ночь, когда в меня стреляли, я сказала тебе это открыто. Затем разъяснила это более тонко, надеясь, что ты поймешь, притворяясь спящей каждый раз, когда ты или кто-то из вашей семьи появлялся в больнице. Теперь, когда ты говоришь открыто, я также говорю с тобой открыто. Я не хочу того, чего хочешь ты; я хочу, чтобы меня оставили в покое.

По выражению его лица я должна была догадаться, что мне не слишком сильно понравится то, что последует дальше, скорее будет ударом, но я по глупости не приготовилась.

Поэтому, когда он прошептал:

— Но… ты же семья, детка, — это было ударом.

Потому что это было неправда.

И от этого было больно. Сильно больно.

Эмоциональная боль намного хуже огнестрельного ранения, в этом я уже разбиралась.

Я хотела быть семьей… когда-то. Я была семьей… однажды.

Потом перестала ею быть.

— Семья не отворачивается от семьи в течение семи лет, особенно занимаясь таким дерьмом, когда один из членов семьи теряет мужчину, с которым жила.

Я увидела, как он вздрогнул. Он пытался скрыть, но я увидела.

Он быстро пришел в себя, и его голос стал нежным (и, следовательно, красивым), когда он спросил:

— Так ты знаешь, что делает семья, cara?

— Э-э… да, — огрызнулась я. — Знаю, что делает семья.

— Тогда, где твоя мама?

Я тут же крепко сжала губы.

— Где Энцо-старший? — продолжил он.

Я впилась в него взглядом.

— Где Нат, Кэт, Энцо-младший? Говорил с Синди и девочками на посту медсестер. Ни одного визита. Никого из них.

— Мама во Флориде, — напомнила я ему.

— Детка, в тебя стреляли. Единственное оправдание, которое твоя мать может сказать, не оказавшись у твоей постели после такого дерьма, что она находится, мать твою, на Луне, и НАСА заявило, что ей не получится безопасно вернуться на землю, не сгорев.

— Ты знаешь, Нинетт не из тех мам, которые дежурят у постели больного, — напомнила я ему.

— Я знаю, что ни один из тех людей, которых ты считаешь

своей кровной семьей, вообще не относится к типу «дежуривших у больничной постели», заботящихся о своей дочке или сестре. Это не семья, Фрэнки, и это еще раз доказывает мою точку зрения. Ты не знаешь семью. Если бы ты ее знала, то знала бы, что это дерьмо с их стороны неправильное. Черт, твой отец, Нат и Кэт все еще живут в городе, они не притащили свои задницы в больницу, чтобы повидаться с тобой.

— Нат работает по ночам, — указала я. — Днем она отсыпается.

— Она работает официанткой на коктейлях, — ответил Бенни. — Она не врач скорой помощи, который работает в ночную смену и должен спать, потому что, если он так не сделает, на следующий день может совершить ошибку, которая будет стоить кому-то жизни.

Он раздражал меня.

Теперь выводил меня из себя.

— Почему мы говорим об этом? — прошипела я.

— Потому что по какой-то дурацкой причине ты отказываешь себе в том, что хочешь. — Он покачал головой. — Нет, то, что тебе нужно. Я даю тебе, а ты отказываешься протянуть руку и взять это.

— Я пытаюсь донести до твоей тупой головы то, что я этого не хочу, Бенни. Мне это определенно не нужно. Я хочу освободиться.

— Ты врешь, — парировал он.

— Нет. — Мой голос повышался.

Внезапно его лицо оказалось напротив моего лица, и все, что я могла чувствовать, был запаха его лосьона после бритья, все, что могла видеть, были его глаза.

— Так ты говоришь, если бы я поцеловал тебя прямо сейчас, ты этого не хочешь?

Я перестала дышать.

Хорошее было в этой ситуации то, что теперь у меня появилось подтверждение того, о чем собирается со мной поговорить Бен. Я догадывалась, теперь же знала.

Это было совсем чуть-чуть, но хорошо.

Чуть-чуть.

— Я девушка твоего брата, — напомнила я ему.

— Ты была девушкой Винни, — немедленно возразил он. — Теперь ты просто Фрэнки.

— Если ты думаешь, что он всегда не будет стоять между нами — история неприязни, за которую твоя семья цеплялась в течение семи лет, и дерьмо, которое они взваливали на мои плечи годами раньше, не будет стоять между мной и ними — ты не прав.

— Я думаю, если мы попробуем, мы оба дойдем до того момента, когда вспомним, что любили Винни, и это будет все, что мы вспомним о Винни. Но мы столкнемся с дерьмом, которое будет неловким и некомфортным, но справимся с ним и в конце концов добьемся своего.

— Ты так уверен? — ехидно спросила я.

— Да, — твердо ответил он.

— И почему ты так уверен, Бен? А? Скажи.

— Потому что, если бы я не потратил впустую семь чертовых лет, вот где мы были бы сейчас, если бы я, наконец, вытащил голову из задницы и сделал свой ход тогда. Вместо того, чтобы сидеть на этой кровати и спорить с тобой о том, куда нам следует пойти, я бы сделал с тобой что-нибудь еще в этой кровати, пока наши дети были дома у мамы, громя ее дом.

Его слова задели меня так сильно, что я почувствовала себя опасно хорошо, поэтому сделала болезненный вдох. Но Бенни еще не закончил.