Обещание
Шрифт:
Я закрыла глаза.
Открыла, когда Бен продолжал говорить:
— Телевизор, услышал программу, понял, что это полный п*здец. Детка, ты испортила весь мой список.
Я подавила ухмылку, свирепо посмотрев на него.
Он проигнорировал мой свирепый взгляд и продолжил:
— Телевизор мужчины должен быть таким, каким он хочет его смотреть. Поэтому я решил разобраться с этим дерьмом. Потребовалось некоторое время, я решил, что лучше делать в комфорте, а комфорт означал передвигать тебя, чтобы ты перестала издавать эти ужасные звуки.
Я
Бенни действительно сказал «храпела» и ни один раз.
— Господи, Фрэнки, ты даже облажалась с объемным звуком.
— Ни у кого в спальне нет объемного звука, Бен, — сообщила я ему.
— Знаю, — сообщил он мне.
— Почему? — Спросила я.
Он слегка наклонился ко мне, я напряглась, потому что Бенни был крутым. Бенни очень близко был очень сексуальным.
— Скажи мне вот что, cara, — начал он. — Почему женщина спрашивает «почему» о дерьме, которое делает мужчина? Я спрашиваю не просто для того, чтобы спросить. Я, честно говоря, хочу знать ответ на этот вопрос. Мужчина делает то, что он делает. Если это никому не причиняет вреда, почему должно быть «почему»?
Это было более чем немного раздражающе, но он был прав.
— Мы хотим вас понять, — объяснила я.
— Половины того дерьма, которое делает любая знакомая мне женщина, я не понимаю. Ни капельки. И меня не волнует, что я его не понимаю. Она делает то, что считает нужным. Если это дерьмо не задевает меня, кого это волнует?
— Так ты хочешь сказать, что тебе насрать на то, что думают женщины? — Спросила я.
— Я говорю, что мне не нужно знать, что ты думаешь, — ответил он.
— Так вот почему тебе тридцать пять, и ты одинок? — Ехидно продолжила я.
— Нет, — немедленно ответил он. — Мне тридцать пять, и я одинок, потому что я не собираюсь довольствоваться чем-то, что кажется неправильным, не доставляет мне удовольствия, не прикрывает мою спину, не умеет готовить, вести хозяйство, слушать, смеяться, смешить меня, делать потрясающие глубокие минеты и спрашивать меня, почему я занимаюсь дерьмом.
— Не уверена, что такая женщина существует, — поделилась я, и что-то изменилось в его глазах, вероятно, я могла бы понять, если бы попыталась. Но я не пыталась.
— Я найду ее, — ответил он.
— Думаю, не найдешь, — ответила я ему, перестав быть сукой. Я действительно не думала, что он найдет такую женщину. Особенно по той части, касающуюся «потрясающих глубоких минетов». По моему опыту, как личному, так и анекдотическому, большинство женщин находили это изнурительной работой. Это приходилось делать время от времени, но делали все возможное, чтобы это не делать.
Он наклонился еще ближе.
— Тогда я на тренирую ее.
Я почувствовала, как мои глаза прищурились.
— Мы не собаки, Бен.
— Женщина вступает в отношения, и ты хочешь сказать, что она не делает ничего, чтобы обучить своего мужчину? — выстрелил он в ответ.
Делает. Однозначно.
Подумав об этом, я решила, что пора сменить тему, и вернула нас к первому вопросу.
— Итак, ты починил свой телевизор. Почему ты все еще остался со мной в постели?
— Мне нравится, что ты рядом. И когда ты не распиливаешь бревна своим храпом, ты издаешь милые тихие звуки, похожие на тихое поскуливание, которое мне нравится слышать почти так же сильно, как мне нравится, когда ты рядом.
Внезапно мы оказались катапультированными на опасную территорию, и эта опасная территория заключалась в сказанных им словах, отчего я почувствовала тепло внутри.
— Бенни, — прошептала я, но больше ничего не сказала.
Бенни не слушал. Ему, видно, было что сказать.
— Я вытащил голову из задницы после семи лет. Я понял. Полагаю, ты тоже. Сказал тебе перед уходом, что больше не собираюсь валять дурака. Играю честно. Ты спросила, я честно ответил.
Я решила не задавать Бенни Бьянки больше ни одного вопроса в своей жизни, а это означало, что замолчала.
Бенни заставил меня долго молчать, прежде чем спросил:
— Ты хочешь есть?
Я проголодалась, поэтому ответила:
— Да.
Его глаза снова изменились, потеплели от беспокойства, и он тихо продолжил:
— Тебе больно?
Однозначно испытывала боль.
Не ответила, а кивнула.
Кожа вокруг его рта на мгновение напряглась, прежде чем он пробормотал:
— Верно.
Затем он задвигался. Осторожно высвободив руку из-под меня, скатился с кровати и сразу же сунул руку в задний карман. Вытащил телефон, затем схватил пульт с прикроватной тумбочки и сунул его в карман, лишив меня дальнейших возможностей телевизионной мести.
Поскольку он спрятал от меня пульт, то, наверное, понял, что я считаю первую попытку впечатляюще неудачной. Не могу сказать, что я была очень уж умна, но мне хватило ума не повторять неэффективные маневры.
Он направился к двери, водя большим пальцем по экрану своего телефона.
Он находился за дверью, когда я услышала.
— Брат? Ту пиццу, которую я испек. Поставь ее в духовку и попроси кого-нибудь принести сюда, когда будет готово. Хлебные палочки. Салат. Да?
Больше я ничего не слышала, так как решила, либо Мэнни согласился выполнить приказ старшего брата и/или Бенни спуститься сам.
Я переместила руку, чтобы она легла чуть выше бинтов на животе, и уставилась в потолок.
Мне хотелось подумать, скоро я попробую пиццу, созданную руками Бенни Бьянки. Эта мысль была слишком волнующей, поэтому не могла думать об этом, поэтому стала капаться в других мыслях, о чем можно было подумать.
И пока я лежала в постели Бенни, мои мысли вернулись к тому факту, что в детстве Бьянки ходили в ту же церковь, что и моя семья. Я любила наблюдать за ними, даже будучи маленькой девочкой. За всеми шестерыми.