Обещанная демону
Шрифт:
Тут пожилой джентльмен как будто немного взгрустнул, закряхтел виновато и расстроенно и промокнул платком свои светлые, тщательно уложенные волнами волосы.
– Истинная правда, – сказал он немного печально и торжественно. – Прозевали. В погоне за славой, богатством, роскошью и влиянием кое-что все же упустили.
– Что? – с интересом спросила Ветта.
– Души, – ответил почтенный джентльмен зловеще, сверкнув блеклыми голубыми глазами из-под косматых нахмуренных бровей. – Свои души, дитя мое.
– Что?! – воскликнула пораженная Ветта, вытаращив на своего собеседника глаза. – Как!?
Отец Артура, хоть и
– Что-то не похоже, – скептически заметила она, недоверчиво поджимая губы. – Все знают, что без души человек просто кукла безмозглая!
– Больно ты понимаешь, – огрызнулся пожилой джентльмен. – Насмотрелась страхов у ведьмы? Ведьма своими заклятьями изымает часть души у человека, – старик кровожадно цапнул длинными костлявыми пальцами нечто невидимое в воздухе, словно ястреб свою добычу. – И делает это наугад, неровно, грубо, неаккуратно. Наши же души остаются при нас до конца. Но зло прорастает в них так густо, что оплетает все, до мельчайшей частицы, и тому, кто охотится за этой грешной душой, стоит только ухватиться половчее, чтоб вытряхнуть ее одним лишь рывком!
– Да уж, – скептически заметила Ветта, издеваясь. – А вы умеете уговаривать! Конечно, с такими условиями я ваша. Как можно отказаться.
– Дура! – снова окрысился почтенный джентльмен совсем уж непочтительно. – Если б было все так безнадежно, разве б я занимался этим? И если б это того не стоило, – его голос интимно понизился, – то разве вообще кто-нибудь рискнул бы стать Ротозеем?
– Я не понимаю, в чем суть, – грубо ответила Ветта, игнорируя таинственность, которую джентльмен пытался на себя напустить, – и зачем вам я?
– Никакой романтики в молодежи, – сварливо заметит тот, разочарованный деловой хваткой Ветты. – Впрочем, наверное, так даже лучше. Хорошо, к делу. Ты шить умеешь?
– Шить? – сбитая с толку, переспросила Ветта.
– Ну да, шить. Штопать, сшивать, строчить?
– Умею, – подтвердила Ветта. – Но зачем…
– А затем! – сварливо ответил Ротозей. – Ведьма – это была наша умелица, Душевная Белошвейка, эх... Люди любят грешить. За свои прегрешения они расплачиваются частичками своих душ. Ведьма собирала их в бутыль, а затем сшивала куски друг с другом – вот тебе и новая душа! И, считай, если враг тебя настигнет и ухватит эту душу, то и не жаль. Я как раз шел к ней за очередным лоскутом души. Неспокойно как-то стало, – он тоскливо поскреб ногтями грудь под кружевной манишкой, словно его прогнившей души уже коснулся тот, кого он так боялся. – Но ее не стало…
– Жульничество, – презрительно фыркнула Ветта. – Ротозеи мелкие жулики, получается!
– Не такие уж мелкие, – сладеньким голоском ответил пожилой джентльмен. – Я ведь еще не сказал о выгоде!
– Да уж скажите, сделайте милость, – язвительно произнесла Ветта.
– А выгода в том, – таинственно протянул Ротозей, – что любое богатство мира может стать твоим! Абсолютно любое! Какое пожелаешь! Нужно только уметь его взять!
– Например, выиграть в карты, – подвела итог Ветта. Для нее давно не было секретом то, каким образом семейство ее жениха раздобыло свое богатство. Ее почтенный папаша не раз и не два за скудным ужином рассказывал о всех прелестях золотого наперстка, мечтая, чтоб в его тарелке было что-то кроме запечённого картофеля.
– Или выкрасть, – таинственно продолжил свою мысль папаша Артура. Видимо, его первая, такая любимая профессия не давала ему покоя. – Убежать с добычей. Или разведать чьи-то тайны и продать их подороже, – он щелкнул по своему моноклю, намекая на то, что с помощью этой вещицы он видит гораздо больше, чем остальные люди. – Словом, можно разбогатеть и сделать себе самую невероятную карьеру, какую только пожелаешь! Ходить в самых дорогих платьях, надевать самые красивые драгоценности и есть то, что подают на стол самому королю! Стоит ли это все опасности? Я думаю, что да. Мне много лет удавалось все, и в том числе – сбегать от тех, кто хочет призвать меня к ответу и покарать мою душу. Ну, так что? Согласишься ли ты на это? Я смотрю, в тебе есть задатки, – тут Ветта покраснела, сообразив, что папаша Артура, кажется, видел, как она пыталась обокрасть кузину. – Ты уже пару раз была так близка от них, и все равно осталась жива – это знак!
– Но душа это не кусок ткани, – разумно заметила Ветта. – Я не умею сшивать куски душ!
– Делов-то, – небрежно заметил пожилой Ротозей. – Всего-то надо надеть наперсток на руку. Конечно, когда касаешься этой вещи, зло прорастает в тебе, и Они начинаю видеть тебя. Они находят тебя взглядом в толпе. Они чувствуют тебя и твою порочность… Но тут уж не зевай. Носи с собой череп и выучи заклятье!
Пока Ветта молча переваривала услышанное, пожилой джентльмен обеспокоенно захлопал по карманам, явно что-то отыскивая.
– Да где же это, – бормотал он, обшаривая свои карманы на второй раз. – Вот же дьявол, шел сюда за куском души и забыл наперсток дома?! Старый болван… а впрочем, – он строго посмотрел на Ветту. – Как я мог забыть. Наперсток-то у Артура. Я же ему его отдал… Ну, ничего. Это ничего не меняет. Потом заберем. Никуда он не денется!
– А был кто-то, – спросила Ветта осторожно, – кто сшил себе душу полностью? Тот, кто себе точно уж защиту сделал?
– Конечно, – сварливо ответил старик. – А как же иначе! Король Ротозеев! Это он и придумал, и исполнил с таким изяществом, что не отличить от настоящей души.
– И как это ему помогло?
– Глупая девчонка! – сварливо проворчал старик. – Он же бессмертен! Он долгие, долгие годы живет бессмертным, и ни один демон не сможет отличить его душу от фальшивой.
Элиза проснулась с утра, когда сквозь щелку меж темных плотных штор пробивались солнечные лучи. Все тело ее горело, наполненное ласками; оно все еще помнило прикосновения рук Эрвина. Элиза смущенно зарылась лицом в постельное белье, вспоминая вече и все то, что делал с ней Эрвин. Его поцелуи, его откровенное желание, его прикосновения и ласки, от которых она кричала и билась на пике наслаждения, беспомощная и откровенная, как никогда.
В этих ласках, криках и наслаждении она принадлежала только ему. Не себе, не семье, которая наверняка беспокоилась о ее отсутствии, а ему. Только ему.
Эрвина рядом не было. Не было его одежды, хотя ее одежда была на месте. Платье с изорванным корсажем. Торопливо одеваясь и краснея от воспоминаний о том, как именно было испорчено платье, Элиза спешно орудовала палочкой, чтобы вернуть своей одежде приличный вид. И разорванные шнурки сами собой срастались, платье становилось выглаженным, как новое.