Обет молчания
Шрифт:
— О, сэр… мадам… это Джэйн. Она только что нашла их.
Мы все вскочили, потому что миссис Черри держала в руках не что иное, как мамины браслет из изумрудов и кольцо, которые мы считали украденными.
— Миссис Черри! — воскликнула матушка. — Да где же?
Отец подошел к экономке и взял у нее драгоценности.
— Где их нашли, миссис Черри? — спросил он.
— В спальне… сэр… они запутались в подзоре кровати.
— Это… невозможно, — запинаясь, проговорила мама, — Они всегда хранились в шкатулке.
— Но Джэйн ведь нашла их,
— Да, сэр. Я приведу ее.
Мы все были поражены. Без всякого сомнения, перед нами находились украденные изумруды. Как же они могли попасть в подзор?
Но факт оставался фактом, мы вновь обрели пропавшие драгоценности, и следовало известить об этом полицию.
Все сошлись на том, что никакого ограбления не было, украшения забыли положить в шкатулку, а потом они каким-то образом запутались в подзоре кровати. Видимо, окно забыли закрыть, и, вернувшись и найдя его открытым, мои родители решили, что произошла кража со взломом.
Перед полицейскими извинились за беспокойство и пожертвовали солидную сумму на благотворительность, связанную с полицией. Дело закрыли.
Поэтому я и запомнила так живо свою первую встречу с Карлом Циммерманом.
ПАНСИОН «СОСНОВЫЙ БОР»
Родиться в такой дружной семье было счастьем для меня. В эту раннюю пору моей жизни было замечательно чувствовать свою защищенность, зная, что кроме родителей у тебя есть и другие близкие люди, такие, как тетя Ребекка со своим семейством в Корнуолле, где я иногда проводила праздники, или Картрайты, родственники мужа тети Ребекки, которые всегда очень тепло относились ко мне.
Тетя Ребекка приходилась маме сводной сестрой, и они были очень привязаны друг к другу.
Нравился мне и дядя Джеральд, брат моего отца.
Он служил в гвардии, имел чин полковника, был женат на тете Эстер, весьма энергичной даме, полностью посвятившей себя мужу и своим двум сыновьям, моим кузенам Джоржу и Гарольду.
Кроме родственников круг близких людей включал Дэнверов и отца тети Белинды Жана-Паскаля Бурдона, обаятельного и несколько загадочного человека, окруженного в моих глазах почти сатанинской аурой.
Самым близким мне человеком была мама, хотя между отцом и мной тоже существовала большая привязанность. Я восхищалась им, чрезвычайно уважаемым членом парламента. Вечно занятый, он находился то в Лондоне, то в палате общин, то в Марчлэндзе, где «нянчился» со своими избирателями. Когда в палате заседали допоздна, мама обычно не ложилась спать, ожидая отца с легким холодным ужином, чтобы они могли обсудить сегодняшние выступления. Я слышала от кого-то, что эту привычку она переняла от миссис Дизраэли, [1] которая вела себя так с великим Бенджамином.
1
Бенджамин Дизраэли (1804–1881) — лидер консервативной партой, премьер-министр в 1868 и 1874–1880 гг.
Когда-то мама делала это для своего отца, тоже члена парламента. Именно тогда она и познакомилась с Гринхэмами и вышла замуж за одного из них, хотя их семьи дружили еще со времен ее детства.
Мой отец пользовался у всех исключительным уважением. Очень часто после произнесенной в палате речи или какого-нибудь публичного выступления его высказывания цитировались в газетах.
Но хотя его партия пришла к власти в 1905 году, он никогда не входил в кабинет министров. И никогда к этому не стремился.
Несмотря на то что он был обычным любящим отцом, его окружала некая таинственность. Например, ему часто случалось уезжать, и я никогда не знала точно, куда он едет и когда вернется.
Я так до конца и не понимала, известно ли это даже маме. В любом случае, она никогда ничего не рассказывала.
— Отец уехал по государственным делам, — говорила она, но я, хорошо изучившая ее, замечала ее беспокойство и неизменное облегчение, когда он возвращался.
Папа был хорошим человеком, и я горячо любила его. Правда, отца несколько отдаляло от меня то, что я чувствовала в нем что-то непонятное мне, чего никогда не было с мамой. Но эта тайна, неопределенная и смутная, всегда оставалась.
Как-то я сказала маме, что довольна своим именем «Люсинда», потому что ее тоже зовут Люси и мы как бы являемся частью друг друга. Матушка растрогалась и сказала, что всегда хотела иметь дочь, и день, когда я родилась, стал счастливейшим в ее жизни. А как отличалась ее жизнь от: моей! У нее в ранней юности не было такого чувства защищенности, создаваемого любящими родителями и множеством близких родственников.
— Тетя Ребекка заменила мне мать, — сказала как-то матушка. — Я часто думаю, что стало бы со мной, если бы не она.
В ту раннюю пору жизни моя мать не знала, кто ее отец, и только много позднее обнаружила, что это известный политический деятель Бенедикт Лэнсдон и они с Ребеккой сводные сестры.
Узнав о своем родстве, матушка сблизилась со своим отцом Бенедиктом Лэнсдон ом. Она часто рассказывала о нем, сначала светясь от гордости, а потом переполняясь печалью, потому что однажды, когда он садился в свой экипаж, чтобы поехать в палату общин, его застрелил ирландский террорист. Матушка находилась рядом, когда это произошло.
Я пыталась представить себе, что испытываешь, когда убивают твоего отца, когда жизнь любимого человека внезапно обрывается на твоих глазах. Мне кажется, что моей матери так никогда и не удалось до конца от этого оправиться. С этого выстрела началась полоса немыслимых горестей, пока она не обрела счастья с моим отцом.
Это был ее второй брак, но она никогда не говорила о своем первом замужестве, и я понимала, что не должна ни о чем спрашивать. Она неохотно рассказывала о том времени.
Как-то матушка с глубоким чувством произнесла: