Обет молчания
Шрифт:
В университете с интересом наблюдали за развитием событий, ибо противостояние нарастало с каждым днем. Никто не мог предсказать, чем бы все закончилось, если бы после второго курса родители мадемуазель Паскаль не настояли на возвращении дочери домой. К этому времени Мадлен вновь влюбилась в молодого мужчину, и их чувства стали взаимны. Узнав, что ей придется возвращаться во Францию, девушка расстроилась, но ради возлюбленной Ричард Пейдж готов был бросить работу в Британском музее и последовать за ней «хоть на край земли».
– Как ты можешь
– Конечно… конечно, я верю тебе, – с горячностью ответила Мэд, глаза которой искрились от счастья.
– Улажу свои дела и сразу же вылечу к тебе. Я уже и квартиру снял недалеко от Сорбонны. Так что сможем постоянно видеться. А когда поженимся, то тебе будет удобно ездить на учебу.
– Как здорово! Я… я так люблю тебя!
– Ты счастлива?
– Очень!
– И я… очень.
Они стояли в аэропорту и нежно целовались, прощаясь всего на пару дней: так обещал Ричард.
Но и тут чуда не произошло: вернувшись в Париж, девушка вскоре получила по почте лишь распятие и записку с одним-единственным словом: «Прости».
Глава 9
Ложь кормится истиной, на ней расцветает, но жизнь ее недолга.
Помпеи, осень 1974 года
Мадлен застыла на месте, услышав в телефонной трубке голос, который узнала бы среди тысяч голосов.
– Что тебе надо, Грейс? – сдержанно спросила Мэд. – Откуда у тебя этот номер?
– Да уж, найти тебя было сложно, но я смогла, – рассмеялась ее бывшая сокурсница. – Судя по голосу, ты не рада моему звонку. Ты все еще злишься? Прошло уже столько времени!
– Ты позвонила мне исключительно для того, чтобы точно узнать: не лопаюсь ли я от злости? Так вот, я отвечаю: ни ты, ни наше прошлое меня больше не волнуют. Я живу СВОЕЙ жизнью, занимаюсь СВОИМИ делами и мне глубоко безразлично все, что связано с тобой. Я ответила на все твои вопросы?
– Ну, положим, личные дела, связанные со мной, тебе и не интересны, а вот профессиональные… сомневаюсь, что ты останешься от них в стороне.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – проговорила молодая женщина, раздосадованная тем, что вместо того, чтобы составлять отчет, ей приходится слушать пустой треп бывшей соседки.
– Я о том, что у меня есть сведения, которые помогут тебе подтвердить одну смелую идею, когда-то выдвинутую тобой и твоими коллегами и… прославиться в научных кругах.
– К счастью для себя, я не так амбициозна, как ты, – безразлично выговорила археолог. – Так что… ты зря потратила время. Свое и мое. Прощай!
– Подожди! – в трубке торопливо заговорили. – Мэд, не бросай трубку. Пожалуйста! Послушай… я должна… поверь, хоть и трудно в этом признаться, но я полная дура. Мне в действительности очень стыдно за мое поведение в университете. Понадобилось двенадцать лет, чтобы понять, насколько глупым было наше соперничество.
– Я никогда ничего тебе не доказывала. Этим обычно занималась ты, растрачивая силы и энергию впустую.
– Знаю… Ты имеешь право так думать… ну да, это я старалась доказать всем, что я вне конкуренции и не имею себе равных. Идиотский характер. Тогда я и представить не могла, что есть люди лучше меня. Подростковый максимализм. Мне… мне сложно признаться, но я вела себя подло по отношению к тебе. Совесть до сих пор мучает… Пожалуйста, прости, если можешь.
Грейс замолчала. На секунду Мадлен почудились даже всхлипы, хотя она и представить не могла, что такая женщина, как мисс Эванс, может плакать. Таких не преследуют муки совести, и благородные порывы им неведомы. И все же молодой женщине было отчасти жалко бывшую подругу, поскольку Гресси была из тех людей, кто легко заводит дружбу, но для того, чтобы ее удержать, не имеют ни душевного тепла, ни преданности, ни чести, ни доброты.
– Хорошо, – прервав затянувшееся молчание, ответила Мэд. – Я прощаю все твои неблаговидные поступки. Оставим прошлое в прошлом.
– О, спасибо! – радостно воскликнула ее собеседница. – Годы не изменили твоего характера: ты все такая же великодушная. Спасибо. Даже не представляешь, как твое прощение важно для меня.
– Ладно, Грейс, выкладывай: зачем ты мне позвонила на самом деле? Я знаю тебя не первый год, и не способна поддаться грубой лести, – помешкав мгновение, задала вопрос мадам Дюваль. Внутреннее чутье подсказывало ей, что нельзя верить ни единому слову мисс Эванс.
– Расскажу при встрече. Вылетаю первым же рейсом. Полагаю, в городе найдется приличный отель? Это ты можешь жить в палатке в любое время года, я же не так романтична.
– Но ты же не знаешь…
–…не знаю, где ты? – перебила ее бывшая подруга. – Ну, разумеется, мне известно, что ты копаешься в помпейской пыли.
– Откуда? Кто рассказал…
– Все-все, дорогая, я должна идти, иначе пропущу рейс. Увидимся!
В трубке послышались короткие гудки.
– Ничего не понимаю, – пробормотала молодая женщина, выходя из палатки, сильно озадаченная неожиданным звонком.
– Эй, Мэд, – услышала она за спиной голос Рика. – На тебе лица нет. Такое ощущение, что ты узрела призрака.
– Похоже на то.
Весь следующий день археолог работала, словно во сне: была слишком задумчивой и рассеянной, коллегам и подчиненным отвечала невпопад. Вчерашний странный разговор не выходил у нее из головы. «Все это неспроста, – то и дело повторяла про себя Мадлен, – я не верю в совпадения. Что вообще происходит, может мне кто-нибудь объяснить? Сначала Рик, потом загадочного вида итальянец французского происхождения, взявшийся непонятно откуда и для чего… я же вижу, что он ни черта не понимает в археологии, а теперь еще и Эванс. Боже, так много вопросов, но нет ни одного ответа».