Обезглавленная Мона Лиза
Шрифт:
— Что иначе?
— Ты не увидишь меня больше.
— Ты отдаешь отчет своим словам?
— Да. Я даже посоветовалась с адвокатом, и он разъяснил мне, почему ты не сможешь полностью лишить меня наследства. Без денег я не останусь. Все, что мне положено, я получу.
— Итак, ты спекулируешь на том… что я скоро умру?
— Мы все когда-то умрем, — не отступала Ирэн. — Ты в свои девяносто, вероятно, раньше, чем я в свои восемнадцать.
— Я… я отрекаюсь от тебя!
— Ну и что? Я — не одна, а ты один, абсолютно один! — И затем с неожиданно охватившей ее глухой яростью прибавила: — Ради Бога скажи, что вынудило тебя связаться с этим подлецом? Миллионы,
— Замолчи… замолчи… — хрипя, Авакасов схватился за левую сторону груди, лицо стало лиловым.
— Я хочу смерти этого Де Брюна или… даже ты не переживешь того, что я сделаю. — В эти минуты между Ирэн и Авакасовым было жуткое сходство в выражении лица, манере говорить, поведении.
— Я… я всех вас переживу, — выдавил из себя старик, тяжело дыша. Деньги делают все… Этот Ламбер… уже завтра может случайно или добровольно уйти из жизни, уже завтра…
Как будто он только и ждал этих слов, вошел Ламбер. Из соседней комнаты доносились стоны одного из лейб-гвардейцев Авакасова.
— Ни завтра, ни когда-либо вообще я добровольно не уйду из жизни, я против. Де Брюна вы можете убить в тюремной камере: он, скажем, добровольно повесится на батарее или случайно проглотит яд. Никто не будет допытываться, как он попал в суп. Для вас, досточтимый вождь головорезов, цена этой сделки не превысит ста тысяч франков. Но со мной этот номер не пройдет. Как и Де Брюн, я дорожу своей шеей, только людей, у которых я храню свои материалы, вы не купите, как адвокатов Де Брюна. Мои доверенные, позвольте вам заметить, почтенный князь бомб и король наркотиков, не продаются.
Авакасов упал в кресло, его дыхание стало прерывистым, глаза остекленели. Он поднял руку, чтобы нажать на звонок, но Ламбер опередил его.
— Без глупостей. Вы же хотите прожить до ста лет, а это наверняка не произойдет, если дело с Де Брюном мы не уладим по-дружески.
— Прочь… прочь отсюда! — В голосе старца послышалось клокотание, было ясно, что в любой момент его может хватить удар.
Это произошло час спустя. Он сохранил рассудок, однако его тело парализовало. Он не мог говорить, лишь невнятно повторял имя Ирэн. Но она не шла.
Когда Пери вошел вместе со следователем и адвокатом в одиночную камеру, Де Брюн приветствовал его надменной улыбкой, стараясь показать, что чувствует себя в полной безопасности.
Но уже через несколько минут он сник, его гладкое, пышущее здоровьем лицо приобрело землистый оттенок.
Адвокат объяснил Де Брюну, что Авакасов отказал ему в поддержке и теперь он, по сути дела, находится в камере смертников. Поручители Де Брюна, адвокаты Робсон и Клобер, которым он доверил документы, компрометирующие Авакасова, после десятиминутных переговоров с коллегией адвокатов миллиардера передали ей все материалы за один миллион двести тысяч франков. Де Брюн понял, что проиграл. Он сел, закурил сигарету
— На этот раз вы победили. Но это — пиррова победа, и она обойдется вам дороже, чем вы думаете. Еще одна такая победа и вы погибли, Пери.
— Я полагаю иначе, — спокойно возразил комиссар. — То, о чем будет сказано на вашем процессе, вызовет не падение какого-то камешка, а — целую лавину.
— Лавину? Неужели вы верите, что придет день, когда закон коснется таких, как Авакасов? — Де Брюн криво усмехнулся.
— Нет. — Пери встал. — Я верю, что наступит день и таких Авакасовых вовсе не будет.
Смеркалось, и жуткая мысль о том, что вскоре он должен будет умереть, впервые заставила Де Брюна содрогнуться.
27
Стоял солнечный осенний день, когда на кладбище Ватинкур хоронили Гранделя.
У свежевырытой могилы, в которую предстояло опустить гроб, собралось семь человек: священник, четверо служащих похоронного бюро, Пери и Ситерн. Священник пришел потому, что этого желала церковь, служащие похоронного бюро — потому, что им заплатили, Пери — по долгу службы. Лишь один Ситерн пришел по собственной воле. Но это решение не имело ничего общего с желанием отдать последние почести покойному. Инспектор искал встречи с Пери.
Звон погребальных колокольчиков, слова, равнодушно произнесенные священником, скучающие лица служащих похоронного бюро — и гроб с телом покойного исчез в черной земляной дыре, которую зарыли столь поспешно, словно опасались, что в последний момент покойник передумает и воскреснет, дабы свершать новые преступления. Все эти забавные наблюдения не смогли развеять дурного настроения Пери.
Выйдя из ворот кладбища, Пери и Ситерн завернули в бистро пропустить по рюмочке аперитива.
— Ну, говори, что привело тебя сюда! — сказал Пери. — Вряд ли ты пожертвовал своим выходным, чтобы проводить в последний путь этого мошенника.
— Конечно, нет. — Ситерн сунул в рот пилюлю, помогавшую ему при болях в желудке. — Сегодня после обеда я еще раз прокрутил в голове дело Де Брюна. — Он закрыл глаза, будто так ему лучше думалось. — Все началось с Мажене. После этого мы напали на след Табора и решили, что он как-то связан с картиной «Мадонна» Джотто, затем мы вышли на Гранделя и обнаружили другую картину — темноволосую «Мону Лизу» с красной полосой вокруг шеи. Это привело нас к Де Брюну и его банде, по-видимому, одной из крупнейших во Франции… Но мы были бессильны против Де Брюна, пока ему покровительствовал Авакасов. Мы не смогли даже использовать Гранделя как главного свидетеля против Де Брюна, потому что нашли господина антиквара с дыркой в черепе, и он замолчал навсегда. Однако тебе пришла мысль, как все же надеть на Де Брюна наручники, а Ламберу удалось с помощью Ирэн достать Авакасова на недоступных вершинах. В общем, подобные истории происходят не каждый день.
— Хорошо, — Пери затянулся сигаретой. — Ну, а теперь я хотел бы только узнать, зачем ты мне все это рассказал?
— Ты не догадываешься? — Ситерн меланхолично покачал головой. — За всем этим мы упустили из виду один вопрос…
— Но это же чушь! — прервал его Пери. — Кто, если не Грандель, загнал Мажене в гравийный карьер?
— Вот это — вопрос. — На скулах Ситерна выступили два красных пятна. — Следователь Николо, который в свое время освободил Гранделя, настаивает на том, чтобы Ламбера арестовали по подозрению в предумышленном убийстве Мажене, если тот не откажется от публикации своей серии репортажей об афере с героином.