Обезьяны в бизнесе. Как запускать проекты по лучшим стратегиям Кремниевой долины

Мартинес Антонио Гарсиа

К 2007 году сотни этих трейдеров исчезли. Вместо них остались два трейдера, двенадцать стратегов по построению и обслуживанию моделей, плюс сотни очень быстрых машин, генерирующих код. Что представляли собой товарищи в цветных жакетах, пережившие эту революцию? Они были ископаемыми останками динозавров в музее – то есть на месте только ради шоу. Их заменили дорогие мигающие огнями коробочки, находящиеся как можно ближе к реальной бирже и соединенные между собой самыми короткими проводами, какие только можно купить, взять в аренду или зарыть в землю.

Единственными ограничителями скорости в этом мире были закон Мура и теория относительности Эйнштейна. Логика бизнеса была настолько быстрой, насколько микрочипы могли делать вычисления, не расплавляясь при этом, и насколько быстро импульсы света пролетали через

оптоволоконные кабели. Суть происходящего в следующем. То, что случилось с SLK, было не просто примером нишевого исключения благодаря технологическим инновациям, но предвестником того, что вскоре произойдет со всем миром. В будущем нетривиальные решения станут повсеместными. Компьютеры будут общаться между собой, а людям останется только заниматься логическими схемами этих компьютеров. Инновация дебютировала в финансовой сфере, потому что там были самые высокие ставки и ценность все нарастающего вычислительного преимущества была чрезвычайно высока.

Перефразируя очень часто цитируемого венчурного капиталиста Силиконовой долины Марка Андриссена, можно сказать, что в будущем останутся только два типа деятельности. Первый – люди, которые говорят компьютерам, что им делать. Второй – люди, которым компьютеры говорят, что делать. Уолл-стрит стала лишь первым осторожным намеком на эту тенденцию. Следующим местом, где этот сдвиг стал заметен в колоссальном масштабе в рамках как денег, так и технологии (хоть я на тот момент этого и не осознавал), была интернет-реклама. А потом это явление скажется и на транспорте (Uber), и на гостеприимстве (Airbnb), и на доставке еды (Instacart), и на чем угодно. Если развивать эту теорию дальше, вскоре вычисление перестанет вмешиваться жестким разрывом в рабочий процесс человека – как то сделали, например, калькуляторы по отношению к бухгалтерам. Наоборот, люди превратятся в жесткий разрыв компьютерного рабочего процесса – что, например, делают водители Uber. Но такими размышлениями мы сейчас опережаем сами себя.

Отсюда вытекает еще один дополнительный урок.

Такой переход от людей к компьютерам произошел в большей степени тогда, когда обе стороны были более-менее уравновешенны. Та сторона финансового мира, которая занималась долгами, по тем или иным причинам все еще ориентировалась на человеческий фактор. Люди напрямую общались друг с другом по телефонам либо через системы мгновенного обмена сообщениями. То был капитализм, движущийся на той скорости, на которой язык поворачивается и руки печатают. Так получилось потому, что у компаний комплексные и разносторонние долги. У организаций наподобие General Motors сотни, если не тысячи, долгов разного типа, и все они плавают по мировым биржам. Вкратце они не относятся к той категории, которую экономисты именуют «взаимозаменяемые», – то есть их нельзя поменять друг на друга так, как это можно провернуть с четвертьдюймовыми отвертками или пробками от бутылок.

Кредитные деривативы, впрочем, это нечто иное. Именно в них и заключается защита General Motors от дефолта – гарантия того, что это ясное и единовременное событие не осуществится. Единственное, что отличается (и то в рамках стандартизированных временных промежутков), – это то, на какой срок рассчитан полис – например, три месяца или три года. Развивая автомобильную аналогию: когда страховая компания страхует ваш автомобиль, она не учитывает бесконечное множество комбинаций, особенностей конструкции, расцветок, ободов колес, произведенных после покупки модификаций и болтающихся на зеркале ароматизаторов воздуха. Ей достаточно знать марку, модель, год выпуска и местонахождение средства передвижения, а также стоимость застрахованного. И это все. Если посчитать, существует только несколько сотен типов автомобильных страховок – то же самое с кредитно-дефолтными свопами.

Так почему бы не торговать кредитно-дефолтными свопами на биржах так же, как мы это делаем с акциями Google? Этот вопрос был поднят в 2008 году, когда финансовый мир просто полыхал. В профессиональном сообществе пошли слухи, будто правительство воспользуется кризисом, чтобы отрегулировать наш рынок, функционирующий в стиле Дикого Запада. В Goldman ненадолго решили перехватить инициативу и путем саморегуляции переориентироваться на биржевые рынки. Потом от этой затеи отказались по той же причине, которую в дальнейшем я буду наблюдать

в Facebook: у игрока с хорошей репутацией на рынке, где доминируют несколько компаний, с тотальной информационной асимметрией и возможностью устанавливать (а не просто принимать) цены, на рынке есть немного стимулов для повышения прозрачности. Спрэд спроса и предложения – то есть разница в цене Goldman при покупке или продаже одной и той же вещи – был слишком огромным в случае с кредитными деривативами. В Goldman делали состояния, передавая лист бумаги из левой руки в собственную правую, – от того, кто продавал риск, к тому, кто его покупал. Хоть торговля на бирже и могла увеличить общий объем торговли, а значит, и прибыли, прозрачность могла бы нанести урон тому привилегированному видению рынков, что было у Goldman. Началась бы конкуренция со стороны молодых выскочек, не говоря уже о финансовом контроле. Даже несмотря на то, что открытый подход увеличивал общий размер рынка, для Goldman было комфортнее быть лидером на маленьком рынке, нежели обычным участником на большом. Именно потому многие рынки были и останутся неэффективными – их неэффективность весьма выгодна тем, кто ими управляет, даже если это лишь краткосрочная выгода.

Вскоре я смогу убедиться в том, что между Уолл-стрит и Силиконовой долиной можно провести изумительные параллели.

Завидую верующим. Их внутренняя жизнь исполнена благодати. Если ты христианин, делай, как велит Евангелие, живи по образу и подобию Христа, и будет тебе спасение. Если ты ортодоксальный еврей, одевайся с ног до головы в черное, носи черную фетровую шляпу, памятуй о 613 мицвот и спокойно жди мессию. Вас не грызет чувство экзистенциального ужаса, когда вы смотрите на ночное небо, на котором полно звезд, но нет бога.

Уолл-стрит даже проще, чем религия. Вся ваша ценность как человека определяется всего одной цифрой: размером компенсации, которую босс сообщает вам в конце года. Выплаты на Уолл-стрит осуществляются таким образом: ваша зарплата довольно скромна, а настоящие деньги приходят вместе с бонусом. Этот бонус имеет абсолютно произвольное значение и может варьироваться от нуля до суммы, в несколько раз превышающей ваш оклад.

Итак, в середине декабря весь отдел выстраивается в очередь у двери офиса партнера, будто в очередь на причастие на рождественской мессе, и ожидает своих крошек с большого стола Уолл-стрит. Этот момент – кульминация целого года крови, пота и слез. Вся экономика Нью-Йорка марширует под ритм этого бонусного барабана.

Без этой цифры вы потеряете привилегированное место в нью-йоркской иерархии. Потеряете дом в Хэмптоне. Потеряете дуплекс на Верхнем Вест-Сайде. Ваш ребенок не получит дошкольного образования за $30 000. Поэтому Уолл-стрит обладает тем же качеством, что и мотели с тараканами: люди часто заселяются, но редко выселяются. После того как вы пройдете через несколько циклов выплат бонусов и увидите, как деньги каскадом рушатся на ваш банковский счет в середине января, вы уже не будете представлять себе жизнь без всех этих благ. Старшие менеджеры банков на Уолл-стрит обожают такую систему. Если бы инвестиционные банкиры на Уолл-стрит были собаками, они бы щеголяли своими дорогими ошейниками и поводками как статусными символами, не осознавая их подлинного предназначения. На общем фоне мой ошейник был крошечным, но и его достаточно было, чтобы натереть проплешины на шее.

Размышления на собачью тему посетили меня, когда я читал New York Times во время затишья в отделе торговых операций. Для активного участника рынка бизнес-раздел New York Times настолько медлителен и так отстал от жизни, что вполне бы мог сойти за учебник истории. Поэтому то, что мне на глаза попались новости о только что созданных стартапах Кремниевой долины, было чистой случайностью. По сравнению с откровенно чумными новостями с Уолл-стрит оптимистичный заголовок материала сиял как мерцающая неоновая вывеска. Почти мимоходом в статье упоминался гендиректор компании Adchemy, которая только что закончила своей третий раунд привлечения финансирования. Одной строкой было упомянуто применение математики в рекламе. Я зашел на их сайт и увидел там вакансию на должность, нечто наподобие «ученого-исследователя». По абсолютному наитию, вроде того, как люди решаются записаться в армию или сделать татуировку, я выслал им резюме. И совершенно забыл об этом.