Обезьяны
Шрифт:
От автора
Хууу-грааа! В наши дни представления о мире и природе постоянно меняются, и куда быстрее, чем прежде. Более того, мы, шимпанзе, замечаем, что эти представления искажаются и извращаются и что виной тому особенности современной жизни, «противоестественной», по жестам иных мыслителей. Однако не все так просто, ведь частенько отличительной видовой чертой шимпанзе объявляли именно наше умение адаптироваться к любым внешним условиям и нашу способность к социальной аутоэволюции. Так что дело в другом: мы ведем эту «противоестественную» жизнь таким образом, что страдает экология всей планеты.
Означенное положение вещей ставит нас в тупик: навык оценивать степень собственной объективности изменил нам, замкнулся в порочный круг. И разве удивительно, что сегодня шимпанзе, профессионально занимающиеся правами животных, решили, что настала пора расширить понятие шимпанзечества и объявить полноценными обезьянами братьев
Здесь небесполезно воспроизвести жесты д-ра Луиса Лики, [1] знаменитого археолога и палеонтолога.
1
Лики Луис Сеймур Базетт (1903–1972) – английский археолог, палеоприматолог. – Здесь и далее, если не обозначено особо, прим. перев.
Когда его протеже, не менее знаменитая исследовательница, антрополог Джейн Гудолл, [2] сообщила ему, что дикие люди на ее глазах очищали ветки, а затем засовывали их в термитники с целью добыть пищу, д-р Лики возбужденно вскинул лапы: «Что же, теперь нам остается одно из двух: или дать новое определение понятию «орудие» либо понятию «шимпанзе», или же признать, что люди – такие же шимпанзе, как и мы сами!» Как вы понимаете, многоуважаемый ученый имел в виду традиционное определение шимпанзе как pongis habilis,«обезьяны умелой», то есть обезьяны, умеющей изготавливать орудия.
2
Баронесса Ван-Лавик-Гудолл Джейн (р. 1934) – британский антрополог, основатель заповедника на реке Гомбе в Заире (в наст, время – национальный парк). Крупнейший специалист по этологии дикого человека, автор книг «В тени шимпанзе» (1971, пер. на русскую жестикуляцию 1974) и «Люди Гомбе: поведенческие модели» (1986).
Роман, который вы держите в лапах, – вовсе не простецкий памфлет, призывающий обратить внимание на ситуацию с правами человека или же с тем, в каких условиях люди живут. У меня и в мыслях не было писать ничего подобного. Да, мне известно, что порой люди, на которых ставят научные эксперименты, содержатся в совершенно нешимпанзеческих условиях, что их держат в больших вольерах, изолируют, плохо лечат, плохо кормят и так далее. Но я глубоко убежден, что нам придется примириться с необходимостью эти эксперименты продолжать – они исключительно важны в плане решения проблем с ВИШ и СПИДом.
Зажестикулировав о ВИШ, мы опять возвращаемся в порочный круг морали. Если люди настолько генетически близки к нам, что могут быть носителями ВИШ (созначно новейшим исследованиям генетический материал людей совпадает с нашим на 98 %, – следовательно, у людей гораздо больше общего с шимпанзе, нежели, например, с гориллами), то разве не заслуживают они известной симпатии и сострадания с нашей стороны?
Ответ на этот вопрос, несомненно, положительный. Да, людей нужно сохранить. Вымирание рода человеческого станет потерей катастрофических масштабов, а к этому все и четверенькает – бонобо [3] медленно, но верно отвоевывают у людей все большие и большие территории. [4]
3
В этой книге я использую термин «бонобо» [резкий взмах на первом либо втором слоге. – Перев. ] для обозначения всех шимпанзе африканского происхождения. Я уважаю желание некоторых бонобо именоваться «афроамериканцами», или, как британские бонобо, «афрокарибцами», но все же слово «бонобо», по-моему, куда удобнее и проще в употреблении. – Прим. авт.
4
По оценкам, в дикой природе осталось всего лишь около 200 тысяч человеческих особей. Эта цифра не может не шокировать – еще полвека назад численность популяции людей составляла несколько миллионов. – Прим. авт.
Но разве сами бонобо не нуждаются в сострадании? Разве судьба бонобо не важнее судьбы людей? Да, конечно. Однако выгода от сохранения людской популяции отнюдь не ограничивается возможностью найти лекарство от СПИДа и других болезней. Люди могут многое разжестикулировать нам о нашем прошлом, нашем происхождении и природе. У шимпанзе и человека был общий предок, который жил каких-то пять-шесть миллионов лет назад – для эволюции это лишь краткий миг.
Далее, если дикие люди вымрут, что станет с их одомашненными собратьями? Если; как утверждают д-р Гудолл и другие антропологи, у людей в
5
Известен ряд экспериментов (особенно пионерский эксперимент американцев, вожака и первой самки Гарднеров, с детенышем-самкой человека по обозначению Уошо, начатый в 1966 г. и продолжающийся по сию пору, см.вебсайт www.friend-sofwashoe.org), в которых вроде бы было показано, что люди не только обучаются жестикуляции и способны использовать ее в общении, но даже, раз обучившись, обучают ей свое потомство. Скептики не признают успешность этих экспериментов (по их мнению, люди лишь повторяют последовательности жестов за экспериментаторами, а не порождают новые сами); по данному вопросу существует обширная литература.
Однако поймите меня правильно – все вышепоказанное ни в коей мере не попытка обобезьянить людей. Люди – это люди, они таковы, каковы есть, в силу своей человечности. Дикий человек разительно непохож на шимпанзе. Верно, с точки зрения ученого, в стае людей действует очень сложная система социальных отношений, но с любой другой люди предстают в весьма неприглядном виде. Так, они образуют постоянные пары – и самец всю жизнь спаривается с одной-единственной самкой! При этом человеческое общество живет в полной анархии – вместо того чтобы разрешать споры простым путем, то есть выяснять всякий раз, кто из противников выше в иерархии подчинения, разные стаи людей пытаются силой навязать другим стаям свой «стиль жизни» (вероятно, под этим следует понимать примитивные формы идеологии).
Далее, несмотря на то что люди относятся к своему потомству ничуть не менее заботливо, чем шимпанзе, извращенное пристрастие человека к моногамии, лежащее в основе людского социума, – извращенное потому, что моногамия не дает виду никаких очевидных генетических преимуществ, – порождает глубокий конфликт между внутригрупповыми и общественными связями. Пожилые люди куда сильнее страдают от безразличия и плохого ухода, чем наши старики-шимпанзе.
Но, пожалуй, ни в чем отличие людей от нас не проявляется так радикально, как в их отношении к телесным контактам. Именно здесь мы склонны видеть самую антишимпанзеческую их черту. У людей, как известно, нет защитного шерстяного покрова, и поэтому у них не развились сложные ритуалы чистки [6] и система прикосновений – краеугольный камень всей нашей социальной организации, то, без чего невозможна никакая жестикуляция. Только вообразите себе, каково это – жить без чистки! День, хотя бы на треть не посвященный чистке, самому чувственному и фундаментальному из наших занятий, – для шимпанзе совершенно немыслим. Несомненно, именно тот факт, что люди не знают чистки, и делает для нас их половую жизнь столь странной и непонятной.
6
Изначально, видимо, у чистки была только гигиеническая функция, но по мере эволюции шимпанзе она развила и другие, одна из которых – служить механизмом установления социальной иерархии в группе обезьян. Русская жестикуляция наряду со знаком «чистка» использует синонимичные термины «груминг» и «выискивание в шерсти».
Спариваются люди, как правило, исключительно в уединенных местах. Самец покрывает самку, лежа на ней сверху мордой к морде (отсюда, по мнению некоторых, характерная форма человеческих ягодиц), при этом потомство в спаривании участия не принимает никогда. Спаривание происходит вне зависимости от того, началась у самки течка или нет, но мы снова отмечаем, что в плане естественного отбора такая модель размножения не дает человеку преимуществ. После родов не проходит и недели, как самка уже показывает детеныша другим членам стаи, а спустя всего три месяца вполне способна отнять его от груди.
Означенные поведенческие черты никак нельзя считать результатом приспособления к окружающей среде – это, подчеркнем еще раз, очевидно. Более того, мне трудно избавиться от мысли, что именно они завели человека в эволюционный тупик. В самом деле, что нелогичного в предположении, что люди страдают от общевидового невроза? Конечно, настоящие антропологи и этологи едва ли решатся выдвинуть или поддержать подобные гипотезы; но ведь я-то не ученый, я писатель, ничто не заставляет меня укладываться на прокрустово ложе сухих научных фактов.