Обезьяны
Шрифт:
– Ждешь Саймона? – спросил Джулиус, исполняя пируэт с шейкером в руках; коктейль странно булькал, пока кудесник вдохновенной струей направлял его в бокал.
– Да, он должен скоро быть, пошел на какой-то вернисаж… – Сара замолкла на полуслове – к стойке приблизился неизвестный ей молодой человек приятной наружности. Некоторое время он пристально разглядывал Сару – владей он телекинезом, наверняка сбил бы с ее головы шляпу, – затем обратился к Джулиусу:
– Гмммм…
– Гммм? Не припомню такого коктейля, – ответил бармен.
– Гммм… гммм… – Молодой человек был явно взволнован. Кроме того, на нем холщовые штаны – в «Силинк» в таких обычно не ходят, подумала Сара. Да, он взволнован, а ослепительный блеск его красоты
– Прошу прощения, сэр, но такого коктейля я тоже не припомню. Кажется, туда входит гренадин, не так ли? – Не дожидаясь ответа, Джулиус, высокий и стройный, повернулся к молодому человеку спиной и поспешил в другой конец бара своей особенной походкой – казалось, он не идет, а едет на скрытой за стойкой движущейся дорожке.
– Он… он весьма остроумен, вы не находите? – обратился молодой человек к Саре. Снова предложение переспать – и вместе с тем не предложение переспать. Редкий случай.
– Да, – вздохнула Сара, – и ему нечего здесь делать, он тратит свое время зря. Правда, тратит зря драгоценное время, а мог бы добиться успеха, в самом деле, настоящего успеха. – Она еще раз вздохнула, сокрушенно покачала головой, помешала пальцем коктейль.
– И почему же вы это от него скрываете? – спросил молодой человек; но Сара не успела ответить, не успела затянуть на нем потуже свой нелепый аркан – двери бара распахнулись, и из тьмы на свет выплыла Табита, ее младшая сестра.
С ней были критик Тони Фиджис и братья Брейтуэйт, парочка непохожих друг на друга близнецов. От обоих веяло чем-то нездоровым; на свою совместную жизнь – а другой у них не было – они смотрели как на одно большое ходячее произведение искусства. Не стоит даже и говорить, что из этого со всей неизбежностью вытекало следующее: чем ближе братья оказывались к сцене, тем скучнее было на них смотреть. Напротив, в обыденной жизни все, что они делали, было до крайности необычно и даже вычурно.
– Держите меня шестеро, – сказала Табита, подойдя к Саре и с такой страстью поцеловав ее, что оставила на атакованной щеке крошки от печенья, – кого я вижу! Сестренка, одна-одинешенька! – Руки младшей сестры обвились вокруг старшей, пальцы с острыми ногтями сдавили ее с обеих сторон.
Сара попыталась высвободиться, шлепнула Табиту.
– Отстань, черт тебя дери!
– И не подумаю. – Табита только сильнее прижалась к Саре, не выпуская из рук болтающийся туда-сюда пакет с печеньем; ее пальцы копались в складках шелка и плоти – она хотела ущипнуть Сару за сосок.
– Черт, больно!
Табита, найдя, что искала, теннисным мячиком отскочила от Сары и протанцевала к другому концу стойки поздороваться с Джулиусом.
Освободившееся место занял Тони Фиджис, прозвучало «добрый вечер», затем последовало самое формальное из рукопожатий. Тони улыбнулся; всякий раз, когда он это делал, складывалось впечатление, что у него два рта – его лицо от щеки до нижней губы пересекал шрам в виде перевернутой буквы Г. Хозяин шрама выглядел чудно – сутулый, с кожей цвета оберточной бумаги, с клочком волос еще более оберточного оттенка, прилепленным к блестящей лысине. Впрочем, сегодня он был в подарочной упаковке – в полотняном костюме цвета сливочного мороженого. Ворот сорочки расстегнут, обнажает седую растительность на шее.
– Гммм. – Он окинул взглядом присутствующую в баре коллекцию мужской одежды, затем снова повернулся к Саре. – Однако, и компания собралась! На твоем месте я бы, прежде чем идти сюда, застраховался.
Сара усмехнулась, и Тони, сделав знак Джулиусу, сел на соседний табурет и принялся озарять своими двумя улыбками зеркала за стойкой.
Следующим номером программы значились братья Брейтуэйт. Они что-то напевали себе под нос; Сара не могла точно определить мелодию, кажется что-то из репертуара «Гроздьев гнева». [19] Близнецы, черно-желтокожие, один тощий, другой толстый, с вытянутыми лицами, стали по обе стороны от нее и простерли перед собой руки ладонями вниз. Как роботы, подумала Сара, нет, как человекообразные домкраты. Глянула сначала на одного, потом на другого – две пары карих глаз, каждая обращена внутрь, сосредоточена на своем обладателе или, скорее, на обладателе другой пары. Внезапно, без всякого предупреждения, четыре руки стали совершать странные пассы вокруг ее головы, как будто молодые люди играли в особого рода ладушки или исполняли песню на языке глухих. При этом они продолжали издавать те же непонятные звуки, сначала громче, потом все тише и тише, а замолчав, вытянули руки по швам и, не говоря ни слова, удалились в направлении туалетов.
19
Имеется в виду популярная канадская рок-группа «Гроздья гнева» (основана в 1983 г. братьями Томом и Крисом Хуперами, распалась в 1992 г., концерты в разных составах вплоть до 1998 г.), названная в честь одноименного фильма по одноименной книге американского писателя Джона Стейнбека (1902–1968).
– Тело и пространство, – сказал Тони Фиджис, прикуривая сигарету; одним из его занятий было толкование поведения братьев для окружающих. – Они работают над какой-то штукой, связанной с пространством, которое занимает человеческое тело.
– Подумать только!
– Они говорят, что с сегодняшнего дня будут использовать свои тела исключительно с целью обозначать пространство, которое эти самые тела занимают, имея в виду привлечь внимание общественности к тому факту, что современный образ жизни лишает человека способности воспринимать сигналы, поступающие из окружающей среды.
Тони наклонил голову к левому плечу, а бокал с мартини – в противоположную сторону. Сара подумала, что сейчас и сам Тони не смог бы точно сказать, иронизирует он или нет.
– И как долго они намерены этим заниматься?
– Сегодня вечером?
– Ага.
– Ну, не знаю, может, еще часок-другой. У них с собой преотличнейший кокаин. Преотличнейший, чтоб я сдох. Еще пара линий, и, будем надеяться, они забудут про эту ерунду.
Табита прискакала обратно с другого конца стойки. Вся компания заказала Джулиусу очередной раунд коктейлей. Вернулись и братья, лица обоих, особенно брови и ноздри, были мокрые; не иначе просыпали кокаин в унитаз и из рачительности снюхивали его прямо оттуда. Сара с удовольствием следила за суматохой вокруг, за добродушной пикировкой, за сарказмом и иронией, за насмешками и подтруниванием, смаковала веселый, домашний дух происходящего, воспринимая каждый ехидный намек как ласку, каждую колкость – как дружеское похлопывание по плечу.
Но так было не всегда. Еще недавно легкая непринужденность «компашки» не передавалась Саре, она была готова сквозь землю провалиться от ужаса и стыда за то, что не может вести себя на людях естественно. Всего… полгода назад? Да, всего полгода назад этот ранний вечер в клубе, эта прелюдия к моменту, когда она потеряет контроль над своим детским еще телом, были для нее как рвотное; еще полгода назад в такие минуты она испытывала к себе ни с чем не сравнимое отвращение. Теперь же они получили совершенно иную окраску – благодаря Саймону. Точнее, благодаря его телу.
Если Сара сосредоточивалась, отключалась от шума, закрывала глаза, отсекала от себя блеск бокалов, зеркал, оправ, то могла вообразить себе приближение его тела, представить его себе как что-то материальное, с низким гулом направляющееся к ней сквозь ночные тени. Не тело, а эскадрилья, сомкнутый строй бомбардировщиков – ключицы, грудная клетка, таз, пенис. Ноги, икры, бедра, пенис. Руки, плечи, локти, пенис. «Сара любит пенис Саймона». Надо нацарапать эту фразу на стойке шляпной булавкой, подумала Сара, это так романтично.