Обида
Шрифт:
— Да вот, видишь, уже ничего, завтра на работу, а то залежался в самом деле, самому скучно.
Они стояли в дверях и мешали проходу, а мимо них шли сотрудники, и каждый с весёлой улыбкой здоровался с Павлом Егоровичем.
В плановом отделе его встретили радостными криками и всякими женскими охами, ахами: похудел, осунулся, но выглядит хорошо.
— Понимаешь, Миша, — весело говорил он Торчинскому, — оказывается, мы неправильно живём…
— Это ещё почему? — ответил тот, слегка краснея.
— Живём, как умеем, — сказал Белкин, понимая, что Павел Егорович передаёт чужие слова и даже иронизирует.
— Да вот, доктора
— Ну, если врачей слушать, так ничего нельзя, — облегчённо вздохнув, сказал Торчинский.
После работы они втроём пошли в маленькое кафе неподалёку от института. На этом настоял Торчинский.
Сюда они ходили иной раз после получки, здесь их хорошо знали, а у Белкина даже был особенный блат. Стоило ему появиться, как одна из официанток начинала суетиться, невпопад смеяться и после всего этого как-то боком подходила к ним и тихо здоровалась. Потом на их столике с изумительной быстротой появлялось всё необходимое. Друзья многозначительно подмигивали Белкину. Тот бывал в эти мгновения чрезвычайно доволен собой.
Вечер прошёл гладко и незаметно, и, когда пришло время расставаться, все были в растроганном и немножко сентиментальном состоянии духа. Прощаясь, друзья долго целовались и хлопали друг друга по плечам.
Домой Павел Егорович вернулся весёленький и посвежевший, и Варвара Алексеевна, заметив в нём благополучные перемены, слегка поворчала за опоздание, но про себя вздохнула с облегчением.
Павел Егорович долго не мог унять радостного возбуждения, и оттого сон не шёл, и он долго ворочался в постели, вспоминая и смакуя подробности вечера. Он лежал и улыбался в темноте, но вместе с тем его не оставляло ощущение, будто что-то раздражало его весь вечер — так назойливый комар мешает отдыхать. И, только засыпая, он понял: раздражало его отсутствие запахов.
Он вспомнил, как нюхал в кафе свой любимый чесночный соус к цыплёнку и ничего не ощущал, вспомнил безвкусное, чуть кислое вино, потерявшее для него свой букет. Он понял причину своего раздражения и успокоился. Да и что это значило по сравнению с прекрасным вечером, с весёлыми, любящими его друзьями… И он опять улыбнулся и спокойно заснул.
По утрам Павел Егорович стал заниматься гимнастикой. Это очень смешило Серёжку и вызывало недоумение Варвары Алексеевны. Но постепенно к этому привыкли, как привык сам Павел Егорович к отсутствию обоняния.
«Человек ко всему приспосабливается», — любил повторять он. В своё время он быстро свыкался с меняющимися обстоятельствами жизни. Довольно скоро — уже на первом курсе вечернего института — он научился поздно ложиться и рано вставать, обходиться без горячего обеда и питаться всухомятку, бутербродами. В доме некому было готовить. Варя училась в аспирантуре и всё время занималась в библиотеке.
Сложнее было привыкнуть к новой работе. Очень уж непохожи были бумажки, с которыми он имел теперь дело, на мощный, умный и послушный станок. Но и к этому Павел Егорович привык, втянулся…
Проснулся Павел Егорович оттого, что солнце светило ему прямо в лицо сквозь щель в неплотно зашторенном окне. Он открыл глаза и с особой охотой приступил к гимнастике.
На работу Тихонов ходил теперь пешком. Хоть и с неприязнью вспоминал он молодого врача, но советов его ослушаться не посмел. В тот день он с особенным удовольствием шёл по бульвару, который тянулся от его дома до улицы. Сухой морозный воздух покалывал лицо, а солнце, отражённое чистым снежком, было так ослепительно, что заболели глаза и всё время хотелось чихнуть, но Павел Егорович терпел и тёр указательным пальцем переносицу. Чихал он обычно резко и громко и потому стеснялся делать это в присутствии посторонних людей, а тут впереди шла молоденькая девушка, и он боялся её напугать.
Но терпеть стало невмоготу, и, слегка отстав от девушки и торопливо вытащив из кармана платок, Павел Егорович громко и смачно чихнул. Девушка опасливо оглянулась, а Павел Егорович почувствовал громадное облегчение. В носу что-то щёлкнуло, и на него обрушились запахи. Это произошло так внезапно, что Павел Егорович остановился и стал оглядываться по сторонам, словно ища, кому бы рассказать о приключившемся с ним чуде. Но вокруг никого не было, только в хрупком морозном воздухе стоял аромат незнакомых духов, оставленный ушедшей девушкой. Он аккуратно утёрся платком и пошёл дальше. Дышалось теперь легко, воздух свободно и радостно входил в грудь. Новая, прекрасная, полная запахов жизнь открылась Павлу Егоровичу. Обоняние его, так долго бездействовавшее, теперь работало с удесятерённой силой. Он чувствовал запахи, доносящиеся из открытых форточек домов, а они были довольно далеко от бульвара. До того сильно пахло яичницей на сале, котлетами с луком и кофе, что Павел Егорович, недавно позавтракавший без всякой охоты, вдруг захотел есть, да так, что хоть возвращайся. Он чувствовал, как чистый снег пахнет свежими огурцами и к нему примешивается крепкий запах гуталина и табачного дыма от человека, обогнавшего его. «Наверное, с утра почистил ботинки, — подумал Павел Егорович, — вон как ваксой разит. Ведь точно меня Варя учила, что чистить нужно с вечера. Теперь, кто с ним работает, сиди и нюхай».
В плановом отделе, как всегда с утра, было открыто окно, и Торчинский то и дело поворачивал голову и жадно ловил воздух ртом. Валентина Леонидовна, сидящая по соседству с Торчинским, куталась в серый домашний платок. Она его держала в столе специально от утренних сквозняков. Белкина в комнате не было; он, очевидно, где-нибудь в коридоре беседовал с девушками из отдела научно-технической информации. Павел Егорович устроился за своим столом и развернул папку с бумагами. К нему подошёл Торчинский и облокотился о стол так, что на бумаги вывалился его старомодный, жирный от долгого ношения галстук. Торчинский шумно дышал и часто оглядывался по сторонам. От него невыносимо разило винным перегаром.
— Зря ты вчера с нами не пошёл, — говорил Торчинский шёпотом, а Павел Егорович не знал, куда деться от удушающего запаха. — Мы из кафе зашли в магазин, кое-что прихватили — и ко мне, а у меня сам знаешь какой порядок, но эта Леночка из библиотеки оказалась своим парнем, везёт же Белкину.
Павел Егорович осторожно убрал с бумаг его галстук и взглянул из-за его плеча на Валентину Леонидовну Та осуждающе смотрела в их сторону.
— Миша, — взмолился Павел Егорович, — ей-богу, некогда, в другой раз…