Обитатель лесов (Лесной бродяга) (др. перевод)
Шрифт:
— Несчастный! — крикнул он, бросаясь на Кучильо и собираясь ударить его прикладом карабина.
— Ну полноте, — лепетал, отступая, Кучильо. — Это была только военная хитрость, чтобы поскорее оказать вам услугу, которую вы сами же требовали от меня. Не будьте же неблагодарны, потому что вы — отчего вам не сознаться в этом — сейчас были в мире… Вы добры, вы благородны, вы великодушны, вы сожалели бы в течение всей жизни, что не простили своему дяде, между тем я насильственно решил вопрос; укоры совести я взял на себя, и баста!
— Злодей догадлив
— Да, — хорохорился польщенный Кучильо, — я горжусь тем, что не дурак.
— Ах, — вздыхал Фабиан, — я еще надеялся найти возможность простить его.
Между тем к Кучильо возвратилась его прежняя дерзость, дело принимало для него наилучший оборот.
Бросив на убитого взгляд, в котором выражалось презрение, Кучильо проворчал вполголоса:
— И от чего только зависит судьба человека! Двадцать лет тому назад моя жизнь дала поворот из-за ничтожного пустяка, а ведь я был благородный кабальеро.
Потом, обратившись к Фабиану, он произнес:
— Итак, я оказал вам большую услугу. Ах, дон Тибурцио, вы теперь навсегда останетесь моим должником, впрочем, постойте! Я, кажется, могу указать вам средство навсегда избавиться от этого обязательства в отношении меня. Здесь лежат громадные богатства, и вы должны вспомнить слово, данное вами человеку, который из любви к вам первый раз в жизни открыто поступил вопреки своей совести.
Несмотря на уже данное прежде Фабианом обещание, Кучильо со страхом ждал ответа.
— Ах да, вы правы, я еще не выплатил вам деньги, приобретенные кровью, — сказал он злодею.
Кучильо старался казаться обиженным.
— Хорошо, — продолжал юноша с презрением, — вы будете вознаграждены самым наилучшим образом. Но чтобы никто не мог сказать, что я поделился с вами, я отдаю вам все здешнее золото.
— Все? — воскликнул Кучильо, не смея верить своему слуху.
— Разве я вам не ясно сказал?
— Это глупость! — воскликнули одновременно Хозе и Розбуа. — Этот злодей убил бы его и так.
— Вы просто Бог! — воскликнул Кучильо. — Только вы один сумели оценить мои заслуги по достоинству. Но неужели все это золото?
— Все до последней пылинки, — кивнул Фабиан. — Я не хочу иметь ничего общего с вами, даже это золото.
Злодей вместо того, чтобы идти через изгородь, образуемую чащей деревьев, бросился в Туманные горы к тому месту, где была привязана его лошадь. Через несколько минут он вернулся — в руках Кучильо держал свой плащ — зарапу. Затем раздвинул спутавшиеся ветви, ограждавшие роковую долину, и исчез.
Полуденное солнце разливало кругом мерцающий блеск, и под его яркими лучами лежавшее в долине золото сверкало тысячами искр.
Трепет пробежал по телу Кучильо. Сердце его сильно забилось при виде желтого блеска; он походил на тигра, который, попав в овчарню, не знает, кого избрать своей жертвой. Оцепенелым взором рассматривал он сокровища, лежавшие у его ног, и был, по-видимому, готов валяться в грудах золота, как олень в воде озера в пору линьки. Однако чрезмерный накал страстей, кипевших в его груди и возбужденных алчностью, бросил кровь ему в голову. Разостлав свой плащ на землю, он прилег, мучимый мыслью, что невозможно увезти с собою все богатство долины.
Между тем Диац, все еще медленно ехавший вдоль ложа ручья, хотя и с довольно далекого расстояния, но видел всю эту сцену в мельчайших подробностях. Он видел, как появился неожиданно Кучильо, слышал его крик, и, наконец, от него не скрылся кровавый исход событий.
Диац остановил коня, оплакивая судьбу своего предводителя и крушение своих далекоидущих надежд.
Когда Кучильо исчез в долине, три охотника увидели, что Диац снова сел на коня и направил его назад. Он медленно приближался, отпустив поводья своей лошади. Лицо его, омраченное печалью, выражало скорбь и подавленность. Искатель приключений бросил взгляд, полный грусти, на герцога Армада, лежащего в крови; смерть не изменила выражение непреклонной гордости, которым всегда отличалось лицо испанца.
— Я вас не порицаю, — сказал Диац, — на вашем месте я, наверное, поступил бы также. Я пролил немало индейской крови из чувства мести, но белых я не убивал.
— Он был, как вы говорите, человек с сильной душой и с твердым, как скала, сердцем, — сказал Розбуа, — да примет Господь его душу по благости своей!
Между тем Фабиан мучительно страдал.
— Наш корабль разбился в самой гавани, — продолжал Диац с выражением горя, — и только по вине изменника Кучильо, которого я предаю вашему правосудию.
— Что вы этим хотите сказать?! — воскликнул Фабиан. — Неужели Кучильо…
— Этот изменник, два раза пытавшийся вас умертвить — сначала в гациенде дель-Венадо, а потом в лесу, вблизи того места, — был нашим проводником на пути в эту долину.
— Следовательно, Кучильо вам продал тайну? Я был почти убежден в этом, но уверены ли вы в достоверности ваших слов?
— Так же уверен, как и в том, что придет время, когда я должен буду предстать перед Всевышним. Дон Эстеван рассказывал мне, каким образом Кучильо узнал о существовании сокровища и о месте, где оно находится: разбойник убил своего товарища, который первый открыл это богатство. Впрочем, хотя я и полагаю, что Человек, два раза посягавший на вашу жизнь, достоин примерного наказания, однако последнее решение должно быть предоставлено вам одному.
Говоря это, Педро Диац крепче подтягивал подпругу своей лошади и уже собирался уехать.
— Еще пару слов, — остановил его жестом Фабиан. — Как давно в руках Кучильо серая лошадь, спотыкающаяся на правую ногу?
— Насколько я знаю, вот уже два года.
Эта беседа осталась незамеченной Кучильо — загородь, состоявшая из хлопковых деревьев, не давала ему возможности видеть происходившее. Он стоял на коленях, ползал по земле, покрытой золотыми крупинками, и все не мог умерить приступов алчности, от которой тряслись руки. Жилы на лбу злодея набрякли, лицо покрылось потом.