Обитатели холмов

Адамс Ричард

«Ладно. — Бедняга страшно перепугался. — А кто здесь будет дежурить вместо меня?»

«Я. Это приказ генерала Дурмана, — ответил я. — Но не задерживайтесь. Не желаю болтаться тут полночи».

Он ускакал. А я обернулся к оставшейся парочке и сказал:

«Оставайтесь тут, да не дремать у меня. Я обойду посты».

Наша четверка кинулась в темноту, но, конечно, не успели мы отбежать подальше, как наткнулись на двух часовых, которые попытались нас остановить. Мы ринулись прямо на них. Я думал, они побегут, но не тут-то было. Они дрались как сумасшедшие, и один разодрал Алтейке нос сверху донизу. Но все-таки нас было четверо, и в конце концов мы прорвались и понеслись прямо в чистое поле. Мы понятия не имели, куда бежать в этой тьме, под дождем.

Бежали — и все тут. Погоня запоздала, конечно же, потому что бедняги капитана не оказалось на месте и некому было отдать приказ. Во всяком случае, поначалу нас никто не преследовал. Но вскоре мы услышали топот, и, что хуже всего, он приближался.

С эфрафской ауслой шутки плохи, можете мне поверить. Там все как на подбор — сильные, рослые, — им пробежаться в потемках по мокрой траве раз плюнуть. И они так боятся своего Совета, что на все остальное им просто начхать. Я не сразу понял, в какую переделку мы попали. Патруль, который шел по нашему следу, догонял нас быстрей, чем мы удирали, и вскоре они оказались совсем рядом. Я уже собирался сказать, что теперь ничего не остается, как только остановиться и принять бой, но тут мы выскочили на высокий крутой склон — мне даже сначала показалось, что он уходит куда- то в небо. Склон был круче нашего обрыва и такой правильный, словно его сделали люди.

Но тогда у нас не было времени размышлять, и мы просто кинулись вверх. Склон порос кустами и жесткой травой. Я не знаю точно, какой он высоты, — по-моему, с самую большую рябину, но, может быть, и выше. Наверху были насыпаны маленькие светлые камешки, и они зашуршали у нас под ногами. Это нас совсем доконало. Потом пошли какие-то плоские, широкие деревянные бруски и две длиннющие неподвижные металлические палки, которые издавали в темноте звук, похожий на жужжание. Я только успел сказать самому себе: «Это все-таки дело рук человека», как тотчас покатился на другую сторону. Я не заметил, что вершина этого склона — ровная узенькая полоска, а за ней такой же крутой спуск. Я кувырком полетел вниз и зацепился за куст бузины. — Падуб остановился, замолчал, словно обдумывая свои слова, наконец он произнес: — Мне трудно описать, что произошло потом. Мы и сами ничего не поняли. Я скажу только чистую правду. Лорд Фрит послал одного из своих великих помощников, чтобы спасти нас от эфрафской ауслы. Со склона скатились все — кто где. Алтейка, полуослепший от собственной крови, прокувыркался дальше всех. Я кое-как поднялся и посмотрел наверх. Света было достаточно — и я увидел гвардейцев. А потом… потом случилось нечто невероятное — я понятия не имею, что это было: что-то огромное, словно тысяча храдада, — да нет же, еще больше! — вдруг выскочило из темноты. В нем были огонь, дым, свет, оно ревело и колотилось о металл так, что земля заходила ходуном. И оно разделило нас и гвардейцев, как сто тысяч громов и молний. Клянусь, я даже не испугался. Я просто прирос к месту. Рев и вспышки словно раскололи ночь. Я не знаю, что сталось с гвардейцами: либо они убежали, либо погибли. Но вдруг все прекратилось, мы услышали, как оно стучит уже где-то далеко-далеко: стук-бамм, стук-бамм. Мы остались совсем одни.

Долго я еще не мог двинуться с места. Наконец поднялся и в темноте, одного за другим, отыскал своих. Никто не сказал ни слова. У подножия мы нашли что-то похожее на тоннель, который вел на другую сторону. По нему мы и вернулись обратно. Потом долго бежали по полям, прежде чем я решил, что мы все же вышли за пределы Эфрафы. По пути нам попалась канава, мы забрались в нее и проспали — все четверо — до утра. Почему на нас никто тогда не напал, не знаю, но мы чувствовали себя в полной безопасности. Поразительно, но нас спас своей властью сам лорд Фрит. Хотел бы я знать, случалось ли еще с кем-нибудь такое? И скажу я вам: это было пострашнее погони гвардейцев. Ни один из нас никогда не забудет, как лежали мы под дождем на том странном склоне, а над головами неслось огненное чудовище. Почему оно нам помогло? Этого мы никогда не узнаем.

На следующее утро я немного

пробежался и быстро сообразил, в какой стороне дом. Вы же знаете, как это бывает. Дождь прекратился, и мы двинулись в путь. Но идти назад было куда труднее. Мы выбились из сил в первый жё день — все, кроме Серебряного. Не знаю, что бы мы без него делали. В первый день и первую ночь пути мы почти не отдыхали. Единственное, чего нам хотелось, — добраться до дома, и как можно быстрее. Сегодня утром, пока мы не увидели лес, я уже ковылял, как в дурном сне. Боюсь, я выглядел не намного лучше бедного Землянички. Он ни разу не пожаловался, но отдыхать ему теперь, по-моему, долго, да и мне тоже. А Алтейка второй раз серьезно ранен. Сейчас, правда, ему получше. Но то, что случилось здесь, всего страшнее — мы потеряли Ореха. Кто-то меня уже спрашивал, не хочу ли я стать старшиной. Я рад, что вы мне доверяете, но сейчас я настолько измотан, что не могу принять этой чести. Я сейчас как осенний дождевичок — пустой, пересохший, который вот-вот разлетится от малейшего ветерка.

28

У подножия холма

Как счастлив он был, что вернуться смог –

Один, но все же не одинок;

Познать страдание, мрак, а потом

Увидеть свой дом.

У. де ла Map. Пилигрим

— Ты сможешь пойти с нами на силфли? — спросил Одуванчик. — Сейчас самое время сменить обстановку. Если мой нос не ошибается, вечер замечательный. И если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, когда нельзя помочь — лучше не вспоминать.

— Но прежде, чем мы разойдемся, — начал Шишак, — я хочу сказать тебе, Падуб, что не знаю, кто еще сумел бы выбраться из такого ада живым и вывести своих.

— На все воля Фрита, — ответил Падуб. — Потому нам и удалось возвратиться.

Он повернулся, чтобы вслед за Плющиком подняться в лес, и увидел рядом Ромашку.

— Вам, должно быть, в новинку выходить из дому, чтобы подкормиться, — начал он. — Но вы привыкнете. Я твердо верю, Орех-рах был прав, когда говорил, что на воле лучше, чем в клетке. Пошли со мной, я покажу, где растет замечательная молодая острохвостая травка, если, конечно, Шишак не слопал ее всю, пока меня не было.

И Падуб увел Ромашку. Она показалась ему сильнее, смелей, чем Самшит и Соломка, и изо всех сил сама стремилась привыкнуть к вольной жизни. Будут ли у нее дети, Падуб, конечно, не знал, но вид у крольчихи был неплохой.

— Нора мне понравилась, — сказала Ромашка, когда они вышли на свежий воздух. — Она очень похожа на клетку, только еще темнее. А вот есть на открытом месте мне пока страшно. Мы ведь не привыкли к свободе, не умеем быстро бегать, да к тому же не знаем, что делать. Вы делаете все так быстро, что я даже понять не успеваю, что к чему. Так что, если вы не возражаете, я далеко не пойду.

Они медленно двигались в лучах закатного солнца, на ходу обгрызая траву. Вскоре Ромашка целиком ушла в это занятие, а Падуб время от времени останавливался, принюхиваясь к тишине пустынного склона. Заметив Шишака, который уставился на какую-то точку на севере, он немедленно повернулся в ту же сторону.

— Кто это? — спросил он.

— Это Черничка, — с облегчением ответил Шишак.

Высоко подскакивая в траве, Черничка довольно медленно спускался по северному крутому склону.

Он, кажется, устал, но, едва завидев своих, припустил вовсю и скоро уже стоял перед Шишаком.

— Где ты был? И где Пятик? Разве он ушел не с тобой? — поинтересовался Шишак.

— Пятик с Орехом, — ответил Черничка. — Орех жив. Он ранен. Трудно сказать, насколько серьезно, но жить будет.

Три кролика попросту потеряли дар речи. Наслаждаясь произведенным впечатлением, Черничка ждал.

— Орех жив? — переспросил Шишак. — Ты уверен?

— Еще бы! — воскликнул Черничка. — Сейчас он у подножия холма, в той самой канаве, где сидел ты, когда пришли Падуб и Колокольчик.