Обитель любви
Шрифт:
— Юта, — тихо проговорил Три-Вэ, вдавив ладони в клетчатую клеенку, — я уже все решил.
— Три-Вэ...
— Я уступал тебе раньше, — четким ровным голосом прервал он ее. — Я остался в Лос-Анджелесе, а это было ошибкой. Ты же видела, что эта работа мне не по душе. Так что не спорь со мной. Ты часто спрашивала меня, почему я такой кислый. Все, с этим покончено. Я купил участок. Работы невпроворот. Буду рыть колодец с утра до вечера. Так что, пожалуйста, не спорь.
— Я не спорю! — крикнула она.
— Мы разбогатеем!
Она чувствовала,
— И как же ты думаешь сделать нас богатыми? Ах да, совсем забыла! Выроешь колодец, как делали те вымершие индейцы, и это нас сразу осчастливит!
— Да.
— А пока ты будешь рыться в земле в погоне за сокровищами, скажи, чем прикажешь кормиться мне и ребенку?
— У тебя и у ребенка будет все, что нужно. Всегда! Я это уже обещал тебе.
— Ты и раньше кормил меня обещаниями!
— Я ведь никогда тебя не подводил, не так ли?
— Да мы женаты-то всего полгода, время еще есть!
— Юта, прошу тебя, не ссорься со мной. Пойми: корпеть над гроссбухами в четырех стенах — это не мое. Я пошел в маму и ее родных. Гарсия никогда не были торгашами и лавочниками. — Он поднял на нее глаза. Его бородатое лицо было мягким, взгляд выражал мольбу.
Эта мягкость была последней каплей. Во время ссор с первым мужем тот избивал Юту огромными, поросшими рыжим волосом кулаками. Но почему-то мягкость Три-Вэ всегда действовала на Юту сильнее, чем те побои. В ее сознании эта мягкость была проявлением аристократизма. Она пылко восхищалась аристократами, но с не меньшей пылкостью презирала их. Они были сверхсуществами, но вместе с тем изнеженными и никчемными созданиями. Они выбрасывали на ветер то, что доставалось им по праву рождения, и то, что по праву рождения принадлежало их детям. «Да, — подумала Юта, — он лишает сейчас состояния не только себя, но и нашего ребенка». При мысли об этом она почувствовала, как ее захлестнула громадная волна ярости.
Юта тяжело подступила к печке.
— Ты остаешься в магазине!!! — взвизгнула она. С этими словами она ухватила голыми руками тяжелый чугунный горшок, подняла его над головой и в такой позе замерла на какое-то мгновение, словно богиня мести. Три-Вэ поднялся со стула и протянул к ней руку. В ответ она с размаху грохнула горшок о крытый линолеумом пол.
Пар вырвался наружу. Из горшка вывалились баранина, бобы, морковь, картошка, лук. Густая подливка забрызгала Юте юбку. Чугунная крышка горшка — товар, которым гордился Хендрик, — покатилась колесом, потом упала.
Юта отпрянула. Она упала бы, если бы Три-Вэ не обхватил ее за плечи. Он крепко прижал жену к себе, ощущая ее набухшие груди и большой живот.
— Ты в порядке?
Она пыталась отдышаться. Кровь отхлынула от ее лица, губы побелели. Он чуть отстранил ее от себя, чтобы определить ее состояние.
— Пойдем, милая, тебе нужно прилечь. — Обняв Юту крепкой рукой за талию, он повел ее по узкому темному коридору. Их тяжелые шаги эхом отзывались на голых досках пола. Он помог ей лечь в
Она попыталась было встать, но он удержал ее.
— Отдыхай, — сказал он.
— Там надо убраться, — прошептала она.
— Лежи, я все сделаю.
Когда он вернулся в погруженную в полумрак спальню, Юта лежала на постели, раскинув ноги и вытянувшись. В руке у нее была влажная тряпка. Пятна подливки с синей юбки исчезли. Под туфли была подложена газета, чтобы не запачкать одеяло. Не поднимая головы с подушки, она сказала:
— Я так разозлилась, Три-Вэ, так разозлилась...
Он присел на краешек кровати.
— Мы лишились горшка с тушеной бараниной, вот и все.
— Так злиться — грех.
— Скажи лучше, у тебя все нормально? Нигде не больно?
— Только здесь, — сказала она и накрыла рукой левую грудь.
Он не так понял ее и встревоженно воскликнул:
— Ребенок?
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, сердце. Просто я пыталась удержать тебя от неправильного решения. Я не хотела этого скандала. Каждый раз, когда я бешусь, я боюсь, что ты уйдешь.
— Я никогда тебя не брошу, — сказал он со вздохом. — Хочешь чаю?
— Потом. — Она взяла его за руку. Пальцы у нее были горячие. — Три-Вэ, ты ведь не уйдешь из магазина?
— Постарайся все-таки меня понять, Юта. У каждого мужчины свое предназначение. Кому-то суждено идти в море, другим взбираться на горные вершины, открывать новые земли. Одним — рисовать, другим писать. Меня тоже какой-то внутренний голос призывает открывать неизведанное. Я должен хотя бы попытаться.
Она сжала его руку.
— А если там нет никакой нефти? Тогда что?
Живой огонь погас в его глазах, широкие плечи опустились. Он промолчал.
— Не раскисай, — живо сказала Юта. — У тебя еще есть почти два месяца, чтобы найти ее.
— Два месяца?
— Надолго моих денег не хватит.
— У тебя есть какие-то сбережения?
— Я же выходила дважды замуж за старателей не с пустыми руками. Семьдесят один доллар и какая-то мелочь.
Его бородатое лицо оживилось, глаза загорелись теплом и лаской.
— Жена моя! — проговорил он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее. — Жена!
— Бред! — рявкнул Хендрик.
— Она там есть, отец, поверь мне. Я разбираюсь в геологии.
Они находились в офисе Хендрика, и стеклянные стены дребезжали. Хендрик расхаживал взад-вперед на своих коротких массивных ногах.
— Значит, «геология» и «бред» — синонимы!
— Отец, тебе помешал полковник Дин, но это еще не значит, что нельзя заработать состояние на нефти.
— Никто на нефти еще не разбогател, — тупо проговорил Хендрик.
— Как это никто? А Рокфеллер?
— Ты видел, чтобы господин Рокфеллер бурил нефть в Калифорнии? Но даже в восточных штатах его вот-вот постигнет неудача, попомнишь мои слова, — Хендрик затянулся. — Если бы твой брат был сейчас дома! Бад выбил бы из тебя всю дурь!