Обитель любви

Брискин Жаклин

— А ты чем занимаешься? — спросил он, пытаясь скрыть свою обиду, впрочем, неудачно.

Бад улыбался.

— У меня был первый в жизни отпуск, Три-Вэ. К тому же отец писал мне ежедневно и спрашивал о том о сем, чтобы я не расслаблялся. Он возложил на меня миссию вправить тебе мозги.

— Можешь не стараться.

— Ты спросил про мои дела, не забывай. Сейчас мы говорим обо мне, а не об отце, который упустил из виду две вещи. Во-первых, мне всегда нравились азартные затеи, которые, впрочем, вряд ли можно назвать очень уж азартными, потому что я не умею проигрывать. Для меня ничего нет страшнее проигрыша. Поэтому я выигрываю.

Я вынужден это делать. И во-вторых, отец позабыл про то, что нефтяной дух не выветривается из человека, а ведь я старый нефтяник.

— Это верно, я забыл. Ты работал на промыслах в Ньюхолле. — Три-Вэ смущенно покраснел. А он напыщенно втолковывал Баду, что такое нефть. Да, славно же он выглядел со стороны! — Я тут перед тобой разыграл ученого профессора. По-дурацки получилось, верно?

— А это как раз третье во мне, что отец также упустил из виду. Я люблю науку. Так что, Три-Вэ, не красней. Помнишь, когда-то я помогал отцу в его затее с буровым инструментом? Я ловил каждое слово бурильщиков. Но никогда и ни от кого не слыхал, что на этом месте когда-то был океан. Я торчал в Ньюхолле и, конечно, не мог не знать, что окаменелости указывают на наличие нефти, но никто никогда не объяснял мне связи между ними и нефтью. — Он пнул носком лакированного ботинка пропитанный смолой холмик земли. — Смола всегда была верным признаком. Так что перед тобой стоит человек, который не прочь войти в долю в твоей затее с нефтью. Давай для начала купим бурильную установку, что скажешь?

У Три-Вэ от изумления открылся рот. «Купим бурильную установку?! — подумал он ошалело. — Мы купим?!»

— Тебе нужен компаньон, — сказал Бад. — Я знаю, что тебе бур не по карману.

В первое мгновение Три-Вэ испытал настоящий триумф, он торжествовал. Бад, практичный Бад поверил в него, принял его всерьез. Не один Хендрик называл Три-Вэ безумцем. Жители ближайших домов любили гулять по Колтон-стрит, и до Три-Вэ частенько долетали их смешки. Он никак не мог привыкнуть к этому. И то, что Бад, его удачливый в бизнесе старший брат, поверил в него, вновь наполнило Три-Вэ теплым чувством к нему. Но он тут же вспомнил об Амелии. И понял, что не сможет принять предложение Бада. «Я не могу взять в напарники человека, соблазнившего девушку, которую я любил, казавшуюся мне такой юной, что я не смел заговорить с ней о своих чувствах! Как я могу взять в напарники человека, к которому испытываю жгучую ревность и над которым я должен доказать свое превосходство?»

— Спасибо за доверие, но...

— Да ладно тебе, Три-Вэ, я серьезно.

— И я тоже. Я должен сделать это сам.

Бад подобрал серебристую фляжку и долго изучающе смотрел на Три-Вэ. Потом он бросил фляжку на кузовок. Серебро звякнуло о жесть. Три-Вэ опустил глаза и увидел, что на фляжке выгравированы три буквы В.

— Я не знал, что это мне, — проговорил он. — Спасибо.

— De nada.

— Бад, ты единственный человек, поверивший в меня! Для меня это много значит.

— Мы станем компаньонами, — беззаботно сказал Бад. — Вот увидишь. — Он встал, отряхивая хлебные крошки со своего дорогого костюма. — Мой племянник, должно быть, уже покончил с обедом. Пойдем-ка в дом.

«Амелия...» — подумал Три-Вэ и судорожно сглотнул. Свидание с ней, когда бы оно ни произошло, причинит ему боль. Как он предстанет перед ней в таком виде? Весь в смоле, в грязи, неудачник, над которым все смеются?! «На следующей неделе,

когда забьет нефтяной фонтан, я смогу посмотреть ей в глаза», — подумал он, но тотчас понял, что эта мысль — всего лишь смешение ребяческой надежды и попытки уйти от неизбежного.

— Мне надо возвращаться к работе, — сказал он. — До темноты осталось совсем немного.

— Довольно тебе, — тихим, не своим голосом проговорил Бад.

— Что? — не понял Три-Вэ.

— Это я у тебя должен спросить — что?! Это ты мне ответь — что?! Почему ты уперся и не идешь домой? Что, так трудно преодолеть это расстояние? Или ты так занят своей кротовьей работой, что не можешь уделить даже полчаса своего драгоценного времени, чтобы поздороваться с моей женой?

Три-Вэ поморщился. Он и представить себе не мог раньше, что эти слова Бада, сказанные тоном собственника, отзовутся в нем такой сильной болью. «Моя жена».

Бад стоял, чуть расставив ноги, согнув руки в локтях и сжав кулаки. Это была боевая стойка, которую старший брат раньше никогда не принимал перед Три-Вэ. С самого детства Три-Вэ считал Бада своим сильным и грозным защитником. Но теперь перед ним стоял не защитник, а человек, которого не стоит злить. И все же он сдался не потому, что испугался Бада. Он сдался из-за этих слов: «Моя жена». Амелия принадлежала Баду, и это было непреложным фактом. Может, это и к лучшему, что она увидит Три-Вэ в таком виде. Так по крайней мере то страстное желание, которым он томился, не будет иметь опасных последствий.

Он стал медленно натягивать полинявшую шерстяную рубашку.

Бад резво зашагал по Колтон-стрит, вдоль которой стояли дома на продажу, взбежал вверх по Паттон-стрит. Две девчушки в детских фартучках играли в орлянку. Увидев Три-Вэ, одна из них подтолкнула локотком подружку, и обе захихикали. Когда они свернули на Уотер-стрит, Бад взял младшего брата за руку.

— Повторять не буду, — сказал он тихо и жестко, — так что слушай, и слушай внимательно. Моя жена многое пережила в Лос-Анджелесе, и я обещал ей — и себе тоже, — что тот, кто ее обидит или скажет что-нибудь против нее, станет моим врагом.

«Я любил ее еще до того, как ты с ней познакомился», — захотелось сказать Три-Вэ, но язык у него словно распух, и он не мог ничего выговорить.

Парадная дверь маленького дощатого домика распахнулась. На крыльце показалась Юта с Чарли на руках.

— Мы давно вас ждем! — крикнула она возбужденно. — Я поставила кофе. Живее, Три-Вэ! Взгляни на подарки. Такая красота! Мы с Амелией очень подружились.

На ее круглом лице играла теплая и искренняя улыбка.

10

Женщины были в гостиной. На полу везде валялась оберточная бумага, а на примитивных, грубо сколоченных столах и стульях лежали раскрытые коробки.

Амелия стояла у окна. Она сняла жакет и осталась в белой английской блузке из прозрачной ткани, на которой были точно такие же изящные складочки, как и на ее детских летних платьицах, запомнившихся Три-Вэ. Она была все такая же хрупкая и утонченная, с той же горделивой осанкой. Но волосы уже не ниспадали до талии, как он помнил. Она не носила прическу валиком, популярную у местных матрон. Ее волосы цвета топаза свободно падали вниз, а несколько прядей по бокам подчеркивали ее высокий лоб. «Она все та же, — с облегчением подумал Три-Вэ. — Не огрубела. Да и что могло бы повлиять на нее? Душная атмосфера Лос-Анджелеса? Бад?»