Обитель спящих
Шрифт:
Киммериец смеялся, поддразнивая друга, но на душе у него было черно.
«Ты потеряешь двоих…» — повторял он про себя под перестук копыт. Он знал наверняка, что ни Сагратиус, ни Кинда никогда не вернутся в Тай Цзон.
— Ну, это мы еще посмотрим, — зло процедил он сквозь зубы и пришпорил своего коня. — Гей, гей, ребята, пошевеливайтесь, а то мы будем добираться до края света всю оставшуюся жизнь!
ГЛАВА 3
Кочевники
Зеркало, на
В первый миг, увидев свое отражение, Раина вскрикнула и застонала в отчаянье: так бледно и даже серовато стало ее лицо от бесконечных дней во тьме. Выйдя наверх, она увидела лишь свои руки — и замирала от мысли, во что же за эти годы должно было превратиться ее лицо. Сейчас она смотрела в зеркало и вздыхала: покойница, настоящая покойница. Обманывать себя было бесполезно — побывав наверху, она знала, что нельзя все объяснить одной лишь игрой синеватого, мертвенно-белого света. Тем более, что теперь свет волшебных шаров был очень похож на солнечный.
Он смотрел на нее, посмеиваясь про себя: он видел Раину насквозь.
— Что ж, — притворяясь рассерженным, мрачно сказал он, — тогда давай я выкину эту стекляшку, раз она так тебя огорчает.
— Нет уж! — отрезала девушка, разглядывая себя в зеркале так и эдак.
А взглянуть, право, было на что. Несмотря на бледность, она по-прежнему была очень, очень хороша. Ее тюремщик не солгал ей, когда пообещал, что здесь, в этом дворце, время будет над ней не властно. Не один год провела она под глухими каменными сводами, а вот гляди-ка — ничуть не изменилась! Ясные синие глаза сияли все тем же мягким манящим светом, золотые волосы струились по плечам водопадом, высокая девичья грудь едва колыхалась при ходьбе.
Установив зеркало так, чтобы видеть себя хотя бы до пояса, Раина принялась перебирать украшения. На это у нее ушел целый «день» — время она считала по тому, сколь долго ей не хотелось спать.
Она почти не замечала хозяина, улегшегося сверху на ту груду золота, на которой стояло ее зеркало, и с интересом наблюдавшего за тем, как она расчесывает волосы, укладывая их так и эдак, заплетая их в косы, чтобы перевить нитями жемчуга, или поднимая на затылок, чтобы примерить золотую шапку уттарийской принцессы. Пальцы ее были унизаны перстнями, мочки ушей покраснели от тяжелых, до плеч, золотых серег с аметистами и лалами, руки и ноги в три ряда обвивали браслеты. Забыв обо всем, она примеряла вещь за вещью, тихонько напевая себе под нос.
Только об этом он и мечтал, когда бережно нес ей хрупкую вещицу через все залы и галереи. Он был счастлив. Он разнежился так, что начал задремывать, пока его не вывел из этого блаженного состояния гневный вскрик.
Его красавица не могла выпутать из волос тяжелой диадемы и в нетерпении рванула обруч так, что слезы брызнули из глаз. Он поднял голову.
— Для кого я все это делаю? Ты спишь и даже не смотришь на меня!
Она швырнула освобожденную диадему себе под ноги. Золото жалобно зазвенело.
— Я полагал, что тебе вовсе не нужно, чтобы я на тебя смотрел, — ответил он, искренне удивленный.
— Тогда зачем ты здесь разлегся, желтоглазый урод? Потешаться надо мною, что ли? Я так нехороша? Мне все это не идет? Ну, скажи что-нибудь!
Он посмотрел на нее, склонив голову набок.
— Что я должен сказать? Что ты очень красива — но ведь ты и без меня это знаешь. Хочешь, я принесу тебе поесть? Уже ведь довольно поздно.
Но сегодня у него был, видно, неудачный день. Раина начала срывать с себя кольца, браслеты, ожерелье — к швырять в него, метя в голову, приговаривая:
— «Поздно»! Разве я знаю в этом подземелье, что такое «поздно»! Ты приволакиваешь мне зеркало — а на что оно мне, если я даже показаться во всем этом никому не могу? Зачем я наряжаюсь? Для тебя, толстокожий урод? Да что ты смыслишь в девушках? Тебе бы только голос! А это? А вот это?
В истерике она дошла до крайности, чего раньше никогда себе не позволяла: скинула одежду и осталась в одних сандалиях. Видя, что он смущен, Раина вошла в азарт и разлеглась на золоте, широко раскинув ноги. При этом она уголком глаза глядела в зеркало, проверяя, достаточно ли соблазнительно выглядит.
— Ну как? — Она водила руками по бедрам, животу, пощипывала соски маленьких грудей. — Когда-нибудь я дождусь от тебя слов — «Я тебя хочу»?
Глаза его затвердели, словно две золотые монеты. Он понял, что девица над ним просто потешается — какой бы визг она подняла, если бы и впрямь услыхала когда-нибудь от него что-либо подобное! Тогда он разозлился и решил ее проучить.
— Эта красная щель у тебя между ног, поросшая желтым волосом, просто отвратительна, — заявил он, повернулся и ушел, унеся свет. Пусть-ка посидит одна в темноте, может, станет поумнее.
Выбравшись наверх, он вдохнул ночной ветер, вошел в море и замер на мелководье. Он был обижен. Поистине люди — сквернейшие животные на свете. Что он ей сделал такого, что последние несколько лет она не перестает стенать и жаловаться? Или чары его теряют силы и Раина стареет?
Он закрыл глаза и словно наяву увидел, как, много-много лет назад, в одну из своих длительных вылазок во внешние моря, наткнулся на шемитскую галеру, штормом заброшенную чуть ли не к самой Вендии. Суденышко было обречено на гибель, мачта его была сломана, рулевое весло перебито.
На верхней палубе восседал злой, как демон Сета, хозяин галеры с плетью в руке. А перед ним, обливаясь слезами, пела дрожащим голосом моление Митре золотоволосая девушка, нагая и замерзшая. Голос ее срывался, пальцы едва перебирали струны маленькой арфы, но стоило ей затихнуть, как плеть опускалась на ее хрупкие плечи. Она взвизгивала и пела дальше. И как же она пела! Никогда в жизни не приходилось слышать ему такого голоса — чистого, звонкого, словно хрустальный колокольчик.
В два удара он пробил днище галеры, поднял гигантскую волну, длинный синий язык которой слизнул в море всех, кто был на верхней палубе. Судьба прикованных к скамьям гребцов его не интересовала. Он подхватил девушку на спину и умчался с нею к берегам Вендии.