Обитель Варн
Шрифт:
дням, неделям в том аду, что уже закончился для нее ценой жизни двух человек:
Сталеску и Стокман.
— Гадина ты, Люська, — прошептали губы.
Та, видимо, прочла, поняла и презрительно усмехнулась в ответ. Плевать мне на
тебя и на все то, что ты думаешь обо мне, — говорил ее взгляд: я домой лечу, а
ты гори здесь синим пламенем хоть в тоннеле, хоть в печи крематория!
`А может, вложить ее? Испортить настроение'? — мелькнула шалая мысль и тут же
погасла. Алиса свесила голову и побрела своей дорогой на личную Голгофу.
Горько, больно, но она сильная, сможет, выдюжит, а Люция… Бог ей судья и палач
— судьба. И она. Если доживет и выживет — свидятся. Выживет. Примет она
предложение Гнездовского — куда теперь деваться? Тем более, должок образовался
подружке любимой…
Кому-то должной быть Алиса не любила.
Глава 10.
Ей на шею словно накинули огненное лассо, а в глаза насыпали битого стекла.
— Лесс, очнись! — занозой вошел в ухо чей-то обеспокоенный голос. Она с трудом
разлепила веки и, щурясь, уставилась в карие глаза:
— Бэф, — прошелестело, как опавшая листва. Это ее голос?
— Лесс посмотри на меня, Лесс! — требовал Бэф.
Она застонала, оглушенная его яростным шепотом, и вдруг поняла — ей больно!
Глаза распахнулись от удивления — это жгучее чувство в шее, что не дает ей
дышать полной грудью, слепит сознание и плавит мозг — и есть боль?
— Мне больно, Бэф, — растерянно прошептала она ему в лицо, не веря самой себе.
Бэфросиаст насторожился, зрачки стали большими, зовущими в холод мрака, в
спасительную прохладу небытия. Лесс закрыла глаза, уткнулась лбом в плечо вожаку.
А тот осторожно дотронулся до раны на шее. Она увеличилась за ночь, края
разошлись, открывая взору желтые капельки гноя, вокруг отек, покраснение.
— Не может быть… — прошептал Бэф и встряхнул Лесс, заглянул ей в лицо. — Ты
же Варн…
— Я Варн, — послушно повторила она. Бэфросиаст качнул головой, с минуту думал
и вот, подхватив девушку на руки, полетел в горы.
Она была уверена — Бэф принес ее сюда, чтоб убить. Эта мысль не вызывала ни
малейшего трепета, ни сожаления, ни страха, ни единого шевеления в душе. Лесс
смотрела, как вожак роется снегу, и надеялась на то, что он перестанет, наконец,
изображать собаку и приступит к исполнению своего долга. Все правильно — больные
и убогие стае не нужны. Правда, она не ведала, бывают ли те и другие, и не
слышала о том, но может быть, потому и не знала, что такие исчезали только
появившись? Их вот также относили в горы, на самый верх, укладывали на камни и…
Бэф что-то откапал, вскинул взгляд на Лесс. Шагнул и сказал, склоняясь над ней:
— Варн не болеют, не знают страха и не боятся смерти. Среди нас нет ни трусов,
ни больных.
Но что же тогда со мной? — хотела спросить Лесс, но вожак приложил пучок
пожухлой травы с искрами льда на желтоватых листьях к ране на шее, и Варн лишь
зашипела, забыв мысль. Минута, другая — боль прошла, отступила вместе с
вопросами и ответами и памятью о себе.
— Вот и все, — вздохнул Бэф, но облегчения в его голосе Лесс не услышала.
— Ты не доволен? Я огорчила тебя?
— Нет. Сейчас мы вернемся в замок, и ты будешь спать. И никогда ни кому не
скажешь о том, что с тобой сегодня случилось, — сказал он, вглядываясь в ее
зрачки. Лесс хотела возразить, заверив, что у нее все хорошо, и спать она совсем
не хочет, но вместо этого сладко зевнула, доверчиво прижалась к груди Бэф. Рука
вожака накрыла ее щеку в тот момент, когда Варн заснула.
Бэф же еще долго сидел на камнях, обнимая девушку, и думал — не рано ли он
радовался? Что ему теперь делать? И сколько ни рылся в памяти в поисках подобных
случаев, не мог найти аналогов. Варн — это Варн, человек — это человек, а как
быть с тем, кто не является ни тем, ни другим? Как помочь и от чего беречь?
Почему Монгрейм не рассказал ему о подобных случаях?
Кто бы знал, что получится именно так, а не иначе?
А если поискать ответы в библиотеке? Недаром он собирал книги — среди
литературного мусора попадались здравые мысли, и истина, завуалированная под
мистику и фантастику, нередко помогала ему, открываясь с совершенно неожиданной
стороны.
Бэф улыбнулся, поцеловал Лесс в висок:
— Ничего, человек загадал загадку, человек ее и разгадает. Выход есть всегда.
У одиночных изолированных камер для штрафников есть свое преимущество: в них
царит тишина и покой. Никто не орет `подъем'! Не заставляет отжиматься, стоять в
карауле, пробираться тайными тропами к заветной вещице, которой цена горсть
снега в пургу. Здесь живет уединенное размышление, тщательно охраняемое стенами,
полом и потолком. Три раза в день открывается люк-отсек, чтоб заключенный мог