Облачные замки
Шрифт:
Меня обдало волной холода. Огромный полусобор снова возник перед моим внутренним взором, темный и манящий, создающий ощущение присутствия чего-то таинственного.
– Вроде этой дупии , хочешь сказать? Или Гаити и невидимых ? Или духов с Бали, или Шимпа?
Джип задумался:
– Может, ты и прав. Это разум, это материально лишь отчасти – но, боже мой, они даже близко не стояли с этим .
– Даже Шимп? – Я улыбнулся. – Крепкий орешек был. Жаль, его на Ле Стрижа не натравить!
Джип, как ни странно, не улыбнулся мне в ответ.
– Уж
55
Центральные фигуры гаитянского (Дон Педро) и индонезийского (Баронг и Рангда) Пандемониума.
Он улыбнулся; я вздрогнул; Катика фыркнула и провела пальцами по внутренней части моего бедра.
– Но это , – Джип тряхнул головой, – оно так не взаимодействует с другими, думаю, что нет. И еще оно существует благодаря тому, что его не сразу распознаешь. Говорят, впрочем, что в свое время этот мозг тоже принадлежал человеку. Но он все больше и больше осваивал Спираль, стремясь все дальше и дальше, к самому Краю.
Он задумался, глядя на танцующий огонь в камине.
– Хочешь сказать, как Молл?
– В каком-то смысле. Ты видел ее в действии и кое-что знаешь. Она уже нечто большее, чем вмещает в себя обычное материальное тело. Но это ушло гораздо дальше, чем она, чем Шимп, чем любой, о ком мне доводилось слышать. Что-нибудь зайдет так далеко – и, каким бы оно ни было изначально, ему суждено измениться. Там пространство и время становятся единым целым. Вещи, в которых мы с тобой уверены, уверены в их надежности, становятся все менее и менее стабильными, менее материальными, а те вещи, которые абстрактны, обретают реальное существование, делаются четче, более определенными, ближе к абсолютам.
– Однажды ты мне об этом уже рассказывал. А эта… вещь? Она тоже там?
Он задумался:
– Говорят, что так. И порой возвращается, чтобы вновь прикоснуться к миру, который покинула. А что до формы, которую она приняла… я ведь никогда не был в этом городе и не видел его. Но ошибки тут быть не может, судя по твоему описанию города и собора. Впрочем, есть во всем этом одна маленькая странность.
Я вздрогнул:
– Странность? Господи, понятно, там так жутко внутри! Жаль, что я не разбил этот чертов камень…
– Нет, С-стефан! – воскликнула Катика, и в голосе ее звучал испуг.
Джип откинул назад свои рыжие волосы:
– Это добрая сила, Стив, во всяком случае в далекой перспективе. Ты знаешь, что он перемещается, этот город? И полностью изменяется внешне. Всегда он оказывался в тех местах, где под угрозой каким-то образом оказывалась самобытность Европы. И всегда держался ближе
Я резко выпрямился:
– Подожди-ка…
Даже я слышал это название, хотя не помнил контекст.
– Да-да, – кивнул Джип. – В те времена сила, которая была заключена в его стенах, называлась Санграаль, или просто Грааль. Она стала знаменитой в качестве Священной чаши.
Я будто пивом захлебнулся. Дыхание перехватило, и, как, наверное, выразился бы Джип, я выглядел как лягушка-бык [56] , которая вот-вот лопнет.
– Черт побери! – выпалил я, когда ко мне вернулся дар речи. – Ты хочешь сказать, что это… Я, конечно, не очень хорошо помню эту легенду, но когда-то я читал… Эта каменная глыба, ты хочешь сказать, ее считают чашей, из которой пил Иисус во время Тайной вечери? Что в нее после этого собрали Его кровь? А копье – то самое копье, которым римский солдат Его ранил? Ну, Джип, я на Спирали натыкался на странные вещи, но такое?
56
Порода лягушек.
– Стой, придержи коней! – протянул Джип с насмешливым удивлением. – Не стоит все подряд поджигать своей ай —гностикой, проклятый язычник! Легенда о Граале не входит в Писание, это так. Я был воспитан в строгости, уж можешь мне поверить. Это легенда, один из архетипов, которых полно на Спирали. Самые разные люди верили, что это реликвия, связанная с Христом. Но сам Грааль старше, чем эта легенда. Намного старше. В самых ранних версиях этой истории ничего собственно христианского и в помине не было. Это был камень, чудо-камень, как разные там греческие рога, – ну, ты знаешь!
– Рог изобилия? Cornucopia?
– Правильно, правильно! Они именно так на это и смотрели. Понимаешь, это была языческая святыня, которой молился народ, ну вроде Золотого Тельца. Но Грааль уходит корнями еще дальше. Туда, за капища и каменные столбы, дольмены и менгиры и огромные курганы, далеко вглубь каменного века, – культ, который распространился по варварской Европе в эпоху схода ледников. То, что археологи называют камнями чаши и кольца из-за отметин на них. Копье же использовалось в другой части ритуала, и всегда его наконечник был сделан из кремня или обсидиана. Грааль был центром культа, его средоточием.
– Копье и чаша? – недоверчиво произнес я. – Но ведь это всего лишь символы, Джип. И вполне ясные!
Катика приподняла брови:
– Может быть, ты имеешь что-то против них? О, это не тот С-стефан, которого я знаю и люблю!
Джип усмехнулся:
– О'кей, это символы. Возможно, по нашим меркам несколько грубоватые, но мощные. Плодородие кое-что да значило тогда, имей в виду. И вместе с кучей других символов христианство подхватило их на пути своего распространения. И знаешь, что удивительно? Они остались без изменений.