Обладать и ненавидеть

Грей Р. С.

Меня немного раздражает, что Уолт дает мне пространство, о котором я просила. От него нет ни звука, ни звонков, ни сообщений, пока я готовлюсь к своей поездке в Париж.

Я собираю свой чемодан и договариваюсь с работником стойки регистрации в моем отеле. Он позволит мне оставить мой чемодан с художественными принадлежностями в одном из шкафов отеля на неделю, пока меня не будет, в обмен на 50 долларов. Я надеюсь, он не понимает, что принадлежности в чемодане стоят намного больше, хотя я не уверена, что существует огромный черный рынок в основном использованных пастельных карандашей.

Мы с Надеждой находимся в постоянном контакте, пока я готовлюсь к отъезду. Штейн поселит

меня в отеле рядом с галереей, а также позаботятся о моем перелете. Я нахожусь в кресле первого класса по пути сюда, что кажется чудесным. Мне действительно удается немного поспать, после того как я говорю себе перестать листать Твиттер в поисках дополнительной информации о времени, проведенном Уолтом в Калифорнии.

Я говорю себе, что перестану думать о нем, как только приземлюсь в Париже. Я даже делаю это своей личной миссией, и мне это почти удается. Когда Надежда встречает меня в аэропорту, она вовлекает меня в бурную деятельность. Воскресенье и понедельник мы проводим в Галерее Штейн, сосредоточив внимание на порядке моих работ и подтверждая, что нам нравится общий ход коллекции. Во вторник я встречаюсь с прессой в отеле, перескакивая с одного интервью на другое, так что к концу дня мой голос кажется хриплым. В среду утром Надежда пригласила профессионального фотографа встретиться со мной в моем гостиничном номере, чтобы она могла сделать несколько моих снимков. Пиар-команда Штейн отправит лучший снимок во французскую прессу и использует его в выставке.

— Ты устала? — спрашивает меня Надежда в четверг вечером, когда мы сидим в ресторане в ожидании нашей еды.

Мы не одни. За нашим столом есть еще несколько человек из Штейн, которые помогают координировать мою выставку. Я должна была бы стараться произвести хорошее впечатление, но, честно говоря, я могла бы заснуть на столе в любой момент.

Я съеживаюсь.

— Это так заметно?

— Только слегка.

Я смеюсь.

— Завтра у тебя будет легкий день. Нам нужно будет встретиться в галерее утром, чтобы убедиться, что все готово, но потом у тебя будет свободный день. Не трать его в пустую. Исследуй город. Или, черт возьми, вздремни.

Я последовала ее совету, проигнорировав соблазн крупных музеев, таких как Лувр и д'Орсе, в пользу посещения Фонда Картье, музея, основанного брендом роскошных часов, в котором представлено современное искусство.

К услугам гостей большой современный сад, утопающий в зелени. Как и в Нью-Йорке, в Париж пришла весна. В легкой куртке я могу посидеть на каскадных пологих ступенях, наслаждаясь сочетанием пышного сада и индустриального фасада музея. Это первый значительный промежуток времени, который я действительно провела наедине с собой с тех пор, как приехала сюда, и я не удивлена, что меня встречает зов одиночества. У меня с собой альбом для рисования, поэтому я вытаскиваю его из сумки, перелистывая последнюю страницу, и понимаю, что ничего в нем не рисовала с тех пор, как сделала набросок Уолта в его квартире. Я смотрю на его рисунок, и мне кажется, что моя тоска носит физический характер, проявляясь в виде боли в груди, которую я, кажется, не могу унять даже после того, как закрываю свой альбом для рисования.

Я отказываюсь от идеи рисовать, и вместо этого смотрю на людей в саду. В начале дня здесь тихо. Семья занимает место рядом со мной, их двое малышей беснуются. Одна из них, маленькая девочка с короткими светлыми волосами и в цветастом платье, убегает от своей сестры, дико хихикая, прежде чем врезаться прямо в меня. Я протягиваю руку, ловя ее осторожно, чтобы она не упала со ступенек.

— Простите! — говорит ее мать, спеша забрать своего ребенка.

— Нет. Нет, все в порядке, —

говорю я, улыбаясь, чтобы дать ей понять, что меня это нисколько не беспокоит.

Она верит мне на слово и садится обратно. Я отпускаю малышку, как только понимаю, что она твердо стоит на ногах.

Маленькая девочка указывает на мой альбом для рисования и говорит что-то по-французски.

— Dessine une image (прим. фран. рисуете картинки)?

Я хмурюсь, не понимая.

Она указывает сильнее, повторяя снова:

— Image. Image.

Поняв намек, я открываю альбом, чтобы показать ей свои рисунки, и ее большие карие глаза расширяются. Не спрашивая, она начинает перелистывать страницы. Я поднимаю взгляд и вижу, что ее мама наблюдает за нами, одаривая меня благодарной улыбкой.

— Хочешь, я тебя нарисую? — я спрашиваю.

Маленькая девочка выглядит смущенной, поэтому я открываю чистую страницу и машу карандашом. Она сразу же понимает намек.

— Dessin! Dessin (прим. фран. рисунок)!

Я пытаюсь нарисовать ее, хотя это дается ей нелегко. Вместо того, чтобы позировать, она танцует передо мной по саду, устраивая шоу. Я быстро рисую, мой карандаш летает по странице, запечатлевая вихрь ее движений, взмах ее юбки, когда она радостно кружится.

Ради потомков я подписываю внизу и вырываю страницу из альбома для рисования, чтобы передать его девочке. Она бросается показывать его своей матери, и женщина смотрит на меня, говоря на ломаном английском.

— Возможно… вы… однажды станете знаменитым художником, — говорит она с улыбкой.

Я улыбаюсь в ответ, надеясь, что она права.

Я едва могу заснуть в ночь перед моим выступлением. Я лежу в постели, просматривая свое расписание и пытаясь вспомнить какие-нибудь детали, которые я могла забыть в последнюю минуту. Мое платье уже висит на обратной стороне двери в ванную. Я решила надеть то же платье с леопардовым принтом, которое носила, когда выходила замуж за Уолта. Я подумывала о том, чтобы пойти и купить что-нибудь новое для выставки, но я не хотела создавать у кого-либо ложное впечатление о том, кто я на самом деле, не говоря уже о том, что я предпочла бы не тратить те небольшие деньги, которые у меня есть, на какой-нибудь безвкусный блейзер и брюки. Кроме того, мне нравится это платье, и мне особенно нравится, когда оно сочетается с моими ботинками «Док Мартенс».

Я надеваю его на следующий день, когда готовлюсь, и начинаю подбирать к нему свои украшения. Я бережно отношусь к бабушкиным часам и своему крошечному медальону. Мне неприятно, что я замечаю, каким «голым» теперь кажется мой левый безымянный палец.

В Париже я придерживалась своего оружия, в основном избегая социальных сетей и Google, чтобы не сводить себя с ума новостями об Уолте. Я уже несколько раз чуть не написала ему эсэмэску. Трудно не думать о нем в городе, столь известном своим искусством. Я вижу за каждым углом что-то, что ему понравилось бы, картину или скульптуру, которые, я знаю, он хотел бы увидеть.

Я бы хотела, чтобы он был здесь, со мной.

Я бы хотела, чтобы он был рядом со мной сегодня вечером, но я горжусь собой за то, что справилась сама.

Я смотрю на себя в зеркало в отеле и встряхиваю руками.

— Вот оно, — говорю я своему отражению.

Это единственный в жизни шанс сделать себе имя как начинающему молодому художнику. Не облажайся. Я смеюсь про себя и качаю головой, хватая сумочку и телефон, прежде чем спуститься в вестибюль отеля. Надежда уже ждет меня, к ней присоединилась Аньес, глава отдела по связям с общественностью парижской галереи Штейна. Они обе аплодируют моему наряду.