Обладатель великой нелепости
Шрифт:
Герман ехал медленно, и именно это спасло жизнь какого-то выскочившего на дорогу зверька, возможно, зайца, прибежавшего со здешних полей поглазеть на городского парня. Герман даже не успел притормозить; серое тельце зверька промелькнуло в свете фар и исчезло.
Наконец, он съехал с дороги и остановился.
Включив свет в салоне, он достал из Большого «МАСТЕРА», который всю дорогу трясся на заднем сидении, как безмолвный пассажир, свой импровизированный ужин. Измученный желудок сначала недоверчиво принял пищу, а потом активно взялся за дело.
Выпив горячего кофе из термоса, Герман вышел из машины по малой нужде. Откуда-то издалека долетал голос цикады, ей вторили два или три сверчка где-то у самой машины Германа.
И вдруг его вырвало.
Это произошло без всяких позывов, спазм или даже намеков на тошноту. Его просто вывернуло так же быстро и легко, как хитрый мешочек фокусника с двумя окрашенными в разный цвет сторонами – за одну секунду весь его ужин оказался под ногами. Это произошло так неожиданно, что Герман обмочил себе руку.
Чертыхаясь, он вернулся в машину, стараясь ни к чему не прикасаться мокрой рукой, и достал из бардачка тряпку, которой обычно протирал стекло.
Наверное, ничего удивительного в этом не было. Скорее, это было даже закономерно: именно так и мог закончиться один из самых долгих и сумасшедших дней в его жизни. Этот день был неимоверно тяжелым для Германа; уже просто дожить его до конца – граничило почти что с подвигом. С самого утра он планировал эпохальный разговор с Алексом, (один только он, состоявшийся чуть позже в офисе компании, стоил Герману один Бог знает чего), затем он просидел не менее двух часов в баре, ломая голову, какой следующий шаг ему предпринять в ближайшем будущем. Потом испытал безумный натиск на свои мозги назойливой необходимости выяснить ответ на вопрос КАК (и – о чудо! – ему это удалось), пережил ужасные полчаса ожидания в не менее ужасной больнице, общаясь с «добрым доктором». И, наконец, после всего этого провел несколько часов за рулем своей машины, отправившись в веселое, как полуразложившийся труп, Погребальное Турне. И вот теперь он здесь.
Господи, – подумал Герман, неловко пытаясь извлечь непослушными пальцами сигарету из пачки, – неужели все это произошло сегодня… всего за один день?!
И вот теперь он здесь, и нет ничего удивительного, что его вывернуло, как пустой целлофановый мешок на ветру – возможно, это была наименьшая цена, которую он мог заплатить за этот день.
Ему неожиданно вспомнился один почти забавный эпизод, когда он, Алекс и еще несколько их общих друзей по факультету лет десять назад (ну да, они тогда учились на предпоследнем курсе) отправились устроить небольшой пикничок на загородных озерах под Винниками, что в 15 километрах от Львова. Тогда они и впрямь славно повеселились, набравшись до самого животного состояния, в каком Герман был способен себя упомнить (кажется, он даже мычал). Но всех их, несомненно, превзошел Алекс, – умудрившись не только обрыгать себя с ног до головы, но и ДВАЖДЫ опорожниться себе в штаны. Следующие несколько дней после этого тот провел в самом угрюмом расположении духа, не без оснований переживая, чтобы за ним теперь не приклеилась кличка вроде «засранца» или «говнюка». Он почти каждый час звонил Герману домой, чуть ли не вымаливая очередное «честное благородное» слово, что тот никому и никогда не расскажет о случившемся. Уже гораздо позже Герман узнал, что за молчание остальных Алекс расплатился деньгами. Сейчас это воспоминание доставило Герману особенно тонкое удовольствие.
Он автоматически затушил сигарету в пепельнице и открыл дверную форточку, чтобы выпустить дым наружу.
Только теперь он по-настоящему ощутил, какая нечеловеческая усталость овладевает его телом и разумом.
Громко шурша крыльями, в открытое окошко водительской двери влетела большая ночная бабочка, привлеченная светом в салоне…
…Внезапно Герману стало плохо. Невыносимо. Его голова словно оказалась в безжалостных стальных тисках, готовых в любую секунду расколоть череп на бесконечное количество мелких осколков. Он чувствовал, как его глаза начинают медленно вылезать из орбит, и если это продлиться достаточно долго – они запросто лопнут, как два яйца, сжатых в сильной руке.
У него вырвался сдавленный, почти беззвучный стон. Боже, что со мной?! – вспыхнуло в онемевшем сознании. – Что происходит?! Он думал, что знает, что такое плохо, знает, что такое сильная и даже едва выносимая боль. Но только сейчас понял…
Он впился в свое лицо руками.
«ЕСЛИ ЭТО ПРОДЛИТСЯ ЕЩЕ ХОТЯ БЫ НЕСКОЛЬКО СЕКУНД…»
Глава 4
Алекс в ярости
Утром, после ухода Германа из офиса, Алекс был чрезвычайно подавлен. Он резко отвечал на любые телефонные звонки, вскакивал при каждом постороннем шуме за дверями его кабинета и курил одну сигарету за другой.
Не смог он успокоиться и вечером, когда вернулся домой. С самого порога рявкнул на жену; та молча удалилась в самую дальнюю комнату и тихо провела там весь вечер, зная, что в такие моменты лучше не раздражать мужа своим присутствием.
Алекс долго галопировал по всей своей огромной квартире в поисках чего-то, чего сам не знал. Из-под спадавших на лоб прямых темно-русых волос его глаза, казалось, были готовы испепелить взглядом все, что окажется на их пути. Наконец, он влетел в свой кабинет и зашагал из угла в угол.
Как он посмел?! Этот тюфяк всем был обязан ему! Мало ли что именно Герману принадлежала идея основать их компанию, которая теперь процветала, все равно это он – именно он! – отыскал и вложил в дело почти девяносто процентов начального капитала (в отличие от Германа, который кинул с гулькин нос). Именно Алексу пришлось порядочно потрясти всех своих родственников – от ближайших до седьмой воды на киселе – богатых дядюшек, тетушек, зажиточных дальних родственников жены и прочих. Перед каждым, разумеется, пришлось унижаться, смахивать пыль с их обуви, дарить щедрые подарки их драгоценным чадам – маленьким неблагодарным ублюдкам…
Какое Герман имеет моральное право теперь так с ним поступать?!
Алексу на миг вспомнились глаза и выражение лица его партнера и друга.
Возможно, у Германа и возникли кое-какие проблемы – он явно многого не договаривал.
Алекс плюхнулся в кресло перед рабочим столом и поморщился: как назло, еще и задница болела. Половину прошлой ночи он провел на унитазе, сражаясь с сильнейшим запором, и вышел победителем. Когда, наконец, из него вывалилось что-то огромное и тяжеленное, обдав снизу брызгами воды, он почувствовал себя матерью-героиней, но взглянуть на результат этих маленьких родов так и не решился. Теперь задница ныла, будто его изнасиловал целый барак зеков. Алекс вспомнил вчерашние потуги и усмехнулся: жаль, он не поэт – в мире стало бы на одну поэму больше.
Ладно, он даст этому сукину сыну одну… ну, две недели.
А вообще, ему плевать с высокой башни на проблемы Германа, когда речь заходит о благополучии компании.
Черт! – но, как назло, именно в его руках находятся главные, жизненно важные нити всего бизнеса, и во многом от присутствия Германа зависел успех дела.
Две недели…
А если тот не вернется – Алекс начнет принимать меры.
Сначала, конечно, он просто ему «намекнет». Но, если «намек» не дойдет, он возьмется за него круче.